Швейная машинка

Джин

Май 1911 года. Клайдбанк

Они вернулись к работе десятого апреля, и менее чем через неделю Дональда вызвали в контору. Не ему одному сообщили, что в его услугах больше не нуждаются: в том же положении оказались многие организаторы забастовки. Он начал работать на фабрике с четырнадцати лет, сразу после того, как закончил школу, но безупречный послужной список не спас его от увольнения. Конечно, они нашли чем объяснить свое решение: ему заявили, что с переходом на новые методы производства литейщиков стало слишком много и его охотно примут на другую должность, как только будут набирать новых работников.

Когда Джин вернулась со смены, Дональд уже был дома. Целый день он провел в поисках работы и, не дожидаясь вопроса Джин, только помотал головой, давая понять, что ничего не нашел. Она положила на стол свой конверт с зарплатой и опустилась рядом с ним на колени:

— Для тебя найдется работа. Нам надо просто лучше искать.

Денег на квартиру хватало, а вот на уголь и еду — почти нет. Заработок женщины не шел ни в какое сравнение с тем, что Дональд получал в литейном цеху.

— Я старался. — В его глазах стояли слезы отчаяния. — Я добрался аж до Гринока[6] с разносчиком рыбы, но там тоже не было работы.

— И ничего больше нет?

— Говорили, что страховая компания набирает агентов, но я человек практический, а не счетоводишка какой. — Он бессильно ударил кулаком по столу. — Нам нужно отсюда уезжать.

— Не хочу, чтобы тебе было плохо, но, наверное, ты прав.

Она погладила его по руке и почувствовала обжигающее тепло.

Джин устало поднялась на ноги и подошла к холодной плите. Рядом с ней, за коробкой со щепками для растопки, лежало письмо от двоюродного брата Дональда, пришедшее тремя неделями ранее. Они перечитывали его каждый вечер, и оно давало им какую-то надежду. Отвечать было уже поздновато, и она заметила, что адрес размыт свежими слезами, которых не было еще утром. Внутри конверта находился один из возможных вариантов их будущего.

— Итак, Эдинбург, — сказала она с большей радостью, чем испытывала на самом деле.

Он изобразил улыбку:

— Похоже, что да.

— Я напишу им вечером.

— Джин, я должен тебе кое-что сказать, пока не потерял мужество. — Он глубоко вдохнул. — Дела у нас идут совсем не так, как я думал. На прошлой неделе тебе исполнилось восемнадцать, и есть мужчины, которые смогут обеспечить тебе жизнь получше, чем я. Если ты захочешь уйти и найти кого-то другого, я пойму.

Она знала, чего стоило ему это сказать.

— Ну раз уж мы говорим начистоту, ты тоже должен меня выслушать. Я с тобой, потому что хочу этого, даже не сомневайся. Мы пройдем через все вместе.

— Я надеюсь, — прошептал он.

— А я уверена.

Он вскочил на ноги и крепко обнял ее.

Перед тем как сесть за стол, Джин вымыла руки и умылась холодной водой в кухонной раковине. Из окна третьего этажа она видела, как дети на тротуаре играют в классики. Во всех домах на этой улице жили семьи, которые она знала всю жизнь. Уезжать будет непросто.

Дональд поставил на стол тарелки и положил ножи, отрезал толстые ломти хлеба, оставив ей свежую горбушку, а себе взяв высохший, вчерашний кусок. Он эффектно отодвинул ее стул и усадил Джин, как на самом важном и изысканном приеме. Плита давно остыла, поэтому они остались без чая, но никакого значения это сейчас не имело.

— Ну что, Джин, как прошел твой день?

Это была последняя ниточка, которая связывала его с местом, где он проработал одиннадцать лет. И она постаралась описать все как можно подробнее.

— В отделе выплат новый руководитель. Очень умный. Пахнет одеколоном и кокосом — честно говоря, они довольно плохо сочетаются. Волосы он густо смазывает макассаровым маслом[7], а выглядят они как нарисованные: абсолютно гладкие, с пробором посередине. Он носит костюм в тонкую полоску и белую рубашку, у которой так накрахмален воротничок, что на шее у него сыпь. Кажется, ему очень неудобно.

— Этот человек из Глазго?

— Нет, он американец, но не из того города, откуда был предыдущий. Говорит он очень медленно: кажется, что патока капает с ложки. Он присматривает за выдачей жалованья и выглядит таким обеспокоенным, как будто расстается с собственными деньгами.

— Удивительно, что здесь нет своего банка. Он явно нужен, а еще стоило бы построить тут электростанцию…

Джин не дала ему договорить и переключилась на другую тему, опасаясь, как бы Дональд еще больше не расстроился. Каждый вечер теперь ей приходилось фильтровать новости: ничего слишком хорошего или волнующего, и особенно никаких новостей из литейного цеха — конечно, она и так мало что о нем знала, но все-таки.

— Поговаривают, что опять перестанут выпускать машинки с длинными шпульками. Я точно не знаю, но слухи не утихают. И еще разрабатывают новые этикетки. Их называют «рококо».

Он улыбнулся в первый раз за вечер:

— По-моему, они переели мороженого в субботу.

— Да наверняка. А теперь мне лучше поторопиться с письмом, пока еще светло.

Джин собрала со стола хлебные крошки и завернула их в бумажку, прежде чем бросить в пустой камин — пусть они с Дональдом и собирались уезжать, она не хотела разводить здесь мышей.