Швейная машинка

Энни

Октябрь 1980 года. Эдинбург

В квартире в Маримонте было очень тихо, пока они не вломились в нее.

Энни зашла первой, за ней последовали ее муж и брат с женой, все их дети, кроме одного, и два внука в колясках. Всего их было тринадцать человек. Они собрались на кухне и совершили семейный ритуал, разложив стол во всю его длину, после чего стали рыскать по квартире в поисках стульев и табуреток. Все сели на свои привычные места. Место же в торце стола, ближайшее к плите, осталось пустым.

Энни посмотрела через стол на Джима, который был почти шести футов ростом и всегда возвышался над нею, но в ее глазах он оставался маленьким младшим братом. Она приподняла брови, предлагая ему начать, но Джим покачал головой:

— Нет, говори ты. Тебе же пришлось оформлять все бумаги и тому подобное.

— Ну как хочешь.

Хлопнула входная дверь: вошел сын Энни с обедом — двенадцать коробок с рыбой из лавки фиш-энд-чипс на углу. Он поставил сумки на стол.

— Я взял соль и соус на всех, чтобы было проще. Надеюсь, попить принес кто-нибудь?

Не успел он закончить, как родственники стали разбирать упаковки с едой, и комната наполнилась уксусным запахом.

Джим встал.

— Я собираюсь предоставить слово моей сестре. — Он открыл банку лимонада. — Но прежде всего я хотел бы поднять тост за моих родителей: Джин и Дональда Кэмерона, без которых мы бы не стали тем, кем стали.

Все принялись открывать банки с газировкой, повторяя тост.

— Никаких разговоров, пока все не поедят, — объявила Энни, откидывая назад седые волосы стального оттенка. — Я не собираюсь есть холодную картошку, спасибо большое.

— Прежде всего я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли. Я знаю, что многим из вас пришлось проделать долгий путь. — Энни посмотрела на лица собравшихся: все они были одной большой семьей. — Я попросила вас всех приехать по очень важной причине. Как вы знаете, эта квартира, которую многие из нас считают домом, на самом деле не наша. И это никогда не было тайной. Ее предоставил маме и папе в тысяча девятьсот семнадцатом году трастовый фонд, учрежденный семейством Джеймсов, и условия найма состояли в том, что они могут жить здесь, сколько сами захотят.

Все согласно закивали.

— Молодежь, однако, может не знать, что после смерти отца в тысяча девятьсот пятьдесят втором году все несколько осложнилось. Мама довела себя до ужасного состояния, потому что думала, что ей придется съехать. Дело в том, что она была больше всего обеспокоена тем фактом, который известен лишь самым старшим из нас: они с отцом никогда не были официально женаты.

После этих слов все младшие члены семьи дружно выдохнули от удивления.

Энни подняла руку:

— Все вопросы после, когда я закончу.

Она отхлебнула имбирного пива и продолжила:

— Это так. За все эти годы, пока она приходила на наши свадьбы и плакала от радости за нас, составляя букеты, они с отцом так и не удосужились связать себя узами брака. И беспокоилась она из-за того, что фонд может узнать правду и выставить ее на улицу. При этом она сама стала себе худшим врагом. Она ничего не говорила нам, пока не довела себя почти до сумасшествия, поскольку еще и никак не могла найти договор после смерти отца. — Энни обвела присутствующих глазами, задержав взгляд на младших членах семьи. — И пусть это послужит всем уроком. Никогда нельзя держать проблемы в себе.

Джим постучал пальцами по столу:

— Энни совершенно права. Если что-то идет не так, об этом обязательно нужно рассказать. Прости, — обратился он к сестре, — я зря тебя перебил, продолжай.

Она начала с того, чем закончила:

— Когда наконец она все же решилась нам сказать, мы просто пошли в трастовый фонд и получили новый экземпляр, но тогда мы не знали, что именно там написано. Как это часто бывает, тревожиться оказалось вообще не о чем: условия аренды сохраняли силу, пока кто-нибудь из них не захочет уехать или они оба не умрут. И Джим, и я всегда говорили маме, что она может переехать к кому-то из нас в любой момент. Мы предлагали ей это много-много раз, но она всегда отказывалась. — Энни улыбнулась. — Упрямство — это наша фамильная черта, но сейчас я все это рассказываю, чтобы вы понимали, что будет дальше.

В дальнем углу стола поднялась рука, но Энни помотала головой:

— Понятно, что у вас масса вопросов, понятно, что я никому не даю и слова вставить, но если вы еще немного потерпите и послушаете меня, то не пожалеете. Сейчас будет более сложная часть. — Она набрала побольше воздуха в легкие. — Мы с Джимом несколько раз встречались с представителями фонда. И сейчас угроза гораздо серьезнее. Квартира эта когда-то принадлежала молодому человеку, который погиб на Сомме в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Его семье никогда не требовалась арендная плата, которую вносили мама с папой, так что эти поступления, наряду с некоторыми другими средствами, они использовали для покупки следующей квартиры. А потом несколько раз повторяли ту же процедуру. Сейчас все эти квартиры сдаются за чрезвычайно низкую плату ветеранам — на тех же условиях, что и маме с папой. Это не самая известная организация, ее недвижимость разбросана по всей Шотландии: в Глазго, в Стерлинге и даже в Абердине, где квартиры, наверное, можно продать за кругленькую сумму сейчас, когда в Северном море нашли нефть.

— Пока всем все понятно? — спросил Джим.

За столом согласно закивали.

Энни снова отпила из банки.

— И вот сейчас начинается самое важное. Мамина поверенная предлагает нам попытаться купить эту квартиру. В условиях нет ничего о том, что мы имеем право это сделать, но она думает, что можно уточнить это у фонда.

Она стала переводить взгляде одного лица на другое.

— Мы с Джимом поговорили и в итоге решили собрать вас всех здесь и сообщить, что такая возможность есть, но сами мы так поступать не хотим. Мы даже не собираемся задавать фонду этот вопрос и точно не хотим, чтобы начались какие-то семейные слухи или тайные переговоры на эту тему. — Она усмехнулась. — Надо сказать, поверенная считает, что мы сошли с ума, потому что квартира сейчас стоит довольно дорого. Но мы с Джимом думаем, что мама и папа были здесь так счастливы во многом потому, что знали: квартира досталась им на всю жизнь, даже несмотря на то, что они жили во грехе у нас под носом. Мы думаем, что эта квартира должна перейти другому ветерану, такому, как папа, и стать домом для его семьи — может быть, еще на шестьдесят лет. Все мы, находящиеся сейчас в этой комнате, извлекли выгоду из того, что мама и папа жили здесь. Мы ходили в школу буквально через дорогу, нам не приходилось переезжать каждый год из-за того, что квартирный хозяин все время повышал арендную плату. Я ходила отсюда в колледж, а Джим — в университет. Сейчас у всех нас есть собственное жилье, и, хотя большинству из нас все еще приходится выплачивать ипотеку, нам во много раз легче, потому что мы могли в детстве жить здесь и знать, что нас отсюда никто не выгонит. Технически решение принимаем только мы вдвоем с Джимом, потому что мы — мамины душеприказчики, но наши родители так никогда не поступали. Важные решения они принимали сообща, посоветовавшись со всеми, так что мы, — она снова перевела дух, — пригласили вас сюда, чтобы проголосовать.

В комнате повисла тишина.

— Это очень важно. Если у кого-то есть вопросы, самое время их задать.

Но никто не заговорил.

— Никаких вопросов? — Снова молчание в ответ. — Тогда давайте поднимать руки. Что делать: последовать совету поверенной или как можно быстрее передать квартиру трастовому фонду? Кто за то, чтобы порадовать поверенную?

Никто не поднял руку.

— Кто за то, чтобы отдать квартиру? Единогласно.

— Отлично! — Все вздохнули с облегчением. — Нам осталось заполнить последние бумаги и все отсюда забрать. Фонд захочет получить квартиру пустой, чтобы она была готова для заезда следующей семьи. Мы с Джимом уже многое сделали, забрали часть бумаг и семейных ценностей, но крупную мебель вывезут на следующей неделе и отправят в благотворительный магазин на Горги-роуд.

Дочь Энни задумчиво потерла живот: она была беременна.

— Если никто не возражает, я бы забрала этот стол; у нашего ужасная пластиковая столешница, а я бы хотела, чтобы вы все приехали ко мне на это Рождество.

Она обвела взглядом сидящих и не встретила возражений.

— Большое спасибо. И надо сказать, что я просто потрясена: бабушка шестьдесят лет хранила свою тайну. Это невероятно! — Она усмехнулась. — И при этом она злилась на то, что мы с Каллумом стали жить вместе до брака, уж этого я ей не забуду!

Джим прочистил горло:

— Спасибо всем. Мы надеялись, что с нами все согласятся, но должны были для порядка спросить. — Он встал. — И последнее. У нас пропал конверт. Мама хранила его у себя в тумбочке у кровати. Мы не знаем, что там, но много лет назад она взяла с нас обещание хранить его — и вот он пропал. Итак, если когда-либо чьи-то маленькие пальчики, — Джим посмотрел на сидевших за столом, — случайно его утащили, или если вы вдруг обнаружите его в какой-нибудь книге, я буду очень благодарен, если вы мне об этом скажете. Едва ли там внутри выигрышные облигации, но она явно считала конверт важным, и очень жаль, что он пропал.

Когда они уже собрались уходить, Энни, сказав, что кое-что забыла, вернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на квартиру. Она ходила из комнаты в комнату, запоминая все потертости и царапины. Отметки на кухонном дверном косяке, где фиксировался их рост, никуда не делись, а вот вместо семейных фотографий на стенах остались уже пустые бледные прямоугольники.

Энни в последний раз закрыла за собой красную входную дверь.

— Прощай, девятая квартира. Позаботься о новых жильцах, ладно? — прошептала она и поспешила к ожидавшей ее семье.