Швейная машинка

Джин

Конец июня 1980 года. Клайдбанк

Джин подождала на платформе, пока поезд не уйдет. Теперь она была ниже ростом сантиметров на пять: содержание кальция в старых костях постепенно уменьшалось, и позвоночник сжимался. Но внутри она была в десять раз сильнее, чем та восемнадцати — летняя девочка, а еще в сотню раз решительнее. Джин вдохнула знакомый запах железа и стали, поднимавшийся от рельсов. Она знала, что станция с шестью тупиковыми путями должна была измениться, но все-таки не была готова к тому, что здесь окажется так безлюдно.

Последний раз, когда Джин стояла на этом же месте, с нею рядом был Дональд. А вот теплый свет и голубое небо, казалось, были прежними — история повторялась.

С того дня ей больше всего запомнились страх и стыд. Страх она тщательно прятала за маской уверенности. Именно она была в те дни движущей силой, она принимала решения, но так и не смогла признаться ему, как тогда боялась, что все пойдет неправильно. И Джин никогда не забывала, как Дональду было стыдно за то, что он подвел ее. Он лишился храбрости и смог обрести ее снова гораздо позже, без нее, когда оказался на фронте.

Джин взглянула на станцию с платформы, откуда все было хорошо видно.

Хаотичное сочетание старых зданий и новых пристроек казалось одновременно и знакомым и чужим. Она подумывала вернуться еще в прошлую пятницу, в последний день работы, после того как увидит все своими глазами, но не смогла заставить себя отправиться в путешествие. Это было бы подло, так что стоило несколько дней подождать. Джин знала, каково терять работу, каково быть изгнанным. Дональда это просто разрушило, и ей не хотелось видеть сейчас, почти семьдесят лет спустя, такую же пустоту на лицах других мужчин и женщин.

Джин порылась в сумочке в поисках конверта, который захватила из дома, нащупала его и сформулировала для себя новый план. Она пойдет к воротам, если только они еще существуют, — к тем самым воротам, на которых когда-то висело объявление о результатах голосования после забастовки. Она собиралась войти в них, вступить в логово драконов и встать там, чтобы защитить их всех.

А потом она вернется в город, пройдет по улицам с рядами жилых домов, многие из которых были разрушены в результате бомбардировок[29], дойдет до своего старого подъезда — просто чтобы посмотреть. И купит мороженое — как напоминание о том, что случались тут и счастливые моменты.

Но в итоге ничего из этого Джин делать не стала. Никакой радости во всем этом не было. Она вдруг поняла, что все, что ей необходимо было доказать, уже доказано в другой жизни, когда она стояла на освещенной солнцем платформе, держала за руку любимого мужчину и собиралась уехать вместе с ним несмотря ни на что.

Джин села на следующий поезд до центрального вокзала Глазго. Там она пересела на пассажирский до Эдинбурга, выбрав некурящий вагон.

Сидевший напротив нее молодой человек в сером костюме листал ежедневник на кольцах. Пощелкивая ими, он делал записи, планируя свою жизнь прямо у нее на глазах. Джин видела, как ее попутчик черными жирными чернилами выводит крупные буквы:

Дописав последнее слово, он открыл кожаную папку и достал фотографию женщины с маленьким ребенком, погладил ее пальцем и улыбнулся, потом захлопнул папку и застегнул на ней кнопку. После этого молодой человек порылся в портфеле и вынул какие-то бумаги.

— Как жаль, что вам приходится работать в поезде, — сказала Джин. — Из окна такие прекрасные виды открываются.

Он удивленно посмотрел на нее:

— В любой другой день я бы полюбовался вместе с вами, но мне надо готовиться к собеседованию, прошу прощения.

Она кивнула:

— Да, конечно, не буду вам мешать.

Пейзаж за окном был куда интереснее, чем журнал, который она купила на вокзале и отложила после нескольких первых страниц. Все оставшееся время Джин просидела, сложив руки на коленях и наблюдая за проплывающими за окном видами, которые менялись по мере того, как поезд двигался все дальше на восток. Через полтора часа он прибыл на станцию Хеймаркет. Оставалась еще одна остановка.

Она начала собирать вещи: убрала очки для чтения в чехол, на котором одна из ее внучек вышила крестиком голубые буквы:

Джин погладила неровные стежки, которые любила еще больше за детскую неумелость.

Раздался свисток, и поезд снова тронулся. Почти сразу стало темно: они въехали в туннель, а через несколько минут прибыли на вокзал Уэверли — огромный, закопченный, пахнущий соляркой. Ее попутчик вышел из поезда первым, а затем предложил ей руку.

— Спасибо, — поблагодарила Джин.

Она похлопала себя по сумке и поискала в карманах билет.

— Что-то забыли?

— Да просто журнал.

— Хотите, я за ним схожу?

— Нет, но спасибо за предложение. Оставлю его следующим пассажирам.

— Вы знаете, куда идти?

— Да-да, я здесь живу. Я знаю.

— Вы уверены?

Сам он уверен не был. Сейчас, на платформе, она казалась ему довольно хрупкой и болезненной.

— Все будет хорошо, — заверила она. — У меня есть трость.

— Осторожнее, пожалуйста.

— Конечно. Удачи вам на собеседовании!

С легкой улыбкой молодой человек пошел прочь от нее, но в конце платформы обернулся и помахал ей рукой, как будто они были давнишними друзьями, а не просто незнакомцами, которые случайно встретились на миг перед тем, как вступить в очередной этап жизни.

Джин постояла, переводя дыхание. Тем временем на другую сторону платформы прибыл еще один поезд. Из его дверей вышли десятки людей в деловых костюмах и с кожаными портфелями, бесцельно шатающаяся молодежь с рюкзаками и женщины с детьми. Она отошла к колонне, чтобы не оказаться ни у кого на пути, а потом направилась в вестибюль вокзала, радуясь, что у нее с собою только сумочка.

Джин повернула налево и, вспомнив, какие крутые ступеньки у гостиницы, решила не спеша подняться к улице по длинному пандусу, помогая себе тростью. Запах города нельзя было перепутать ни с чем. Угольной пыли от паровых двигателей больше не было, зато остался аромат, который доносил ветер, колышущий ранние летние цветы в садах. А еще в воздухе города чувствовалось нечто, намекающее на присутствие денег.

На Принсес-стрит она поняла, что с тех пор, как позавтракала, прошло уже много времени. Стоило где-нибудь заказать чашечку чая.

Джин решила зайти в «Дженнере».

Через десять минут она уже стояла в отделе косметики крупнейшего универмага Эдинбурга и представляла, как в этот же самый момент женщины по всему миру вдыхают сотни ароматов дорогого парфюма в магазинах, подобных этому, и их мозг вынужден обрабатывать миллион посланий одновременно. Но она прошла дальше, отказавшись от предложений познакомиться с новыми образцами, и поднялась по ступенькам в атриум. Лифт был крошечным — всего на четверых человек, но зато здесь в углу стоял стул, абсолютно лишний, по мнению молодежи. Однако Джин никогда бы не позволила себе сидеть в лифте, поэтому она только покрепче сжала медный поручень. Кабина двинулась вверх.

Ресторан находился в передней части здания. Джин выбрала место у окна и стала ждать, когда у нее примут заказ. Со своего наблюдательного пункта она могла видеть почти всю Принсес-стрит — с одного конца до другого. Автобусы, такси, автомобили стояли в длинных пробках, и над всем этим возвышался Эдинбургский замок.

Ей принесли чай и теплый скон[30] с малиновым джемом и несоленым маслом. Она изучала выпечку с профессиональным интересом. Недурно, разве что слишком плотное тесто. Жир смешивался с мукой машинным способом, а не вручную, но вполне приемлемо. И джем определенно не домашний: цельных ягод не было. Джин улыбнулась сама себе: не так-то легко бороться с предрассудками, которым следовала всю жизнь.

Она потянулась за сумочкой, которую убрала под стул, чтобы та не мешала проходу. Почувствовала запах пудры. Защелка на ее пудренице опять раскрылась — может быть, стоило вернуться в ароматный отдел косметики и все-таки выбрать новую. Дональд наверняка уговаривал бы ее так поступить: он всегда хотел, чтобы у нее было все лучшее.

Джин вынула из сумочки драгоценный конверт и, прежде чем положить его на край стола, смахнула с него пудру. Конверт содержал обрывки ее прошлого. Чай уже должен был завариться. Она заглянула в чайник и, увидев крупные листья, поняла, что ей потребуется ситечко. Джин пила чай, ела скон и смотрела на улицу. Чаевые она оставила щедрые.

Вернувшись в косметический отдел, Джин направилась к стенду любимого бренда и стала его изучать. Рассыпчатая пудра была бы лучше всего, но пользоваться ею можно было только за собственным туалетным столиком, а носить такую в сумочке — верный путь к катастрофе. С тем же успехом можно было носить там розоватую сахарную пудру.

— Чем могу помочь, мадам?

Безупречного вида юная продавщица склонила голову набок, оценивая очередную потенциальную покупательницу.

— Мне нужна новая пудреница. Моя сломалась после многолетней службы.

— И пудра тоже?

— Да, и пудра.

— Прекрасно, пудреницы у нас тут. Самые популярные — фирмы «Страттон», но вы наверняка знаете.

Джин подумала, что девочке нет и двадцати.

— Честно говоря, не знаю, что и выбрать. Что вы посоветуете?

Уже давно никто не уделял ей такого внимания как покупательнице: обычно девушки из косметических отделов без особой заинтересованности продавали ей то, о чем она просила, и быстро переключались на более молодых и, на их взгляд, более состоятельных клиенток.

— Может, попробуете пару пудр?

— Попробовать?

— Да. Вот тут у меня есть стул, и если вы не очень торопитесь, я вам предложу несколько вариантов, и вы сможете выбрать.

Похоже, она действительно хотела помочь, так что Джин села на стул перед стойкой и откинулась на спинку. Сначала появилось средство для очистки кожи — прохладная кремовая жидкость, за ней последовал ватный шарик, смоченный как будто бы в розовой воде, а за ним легкий увлажнитель.

— Как мило с вашей стороны.

— Это моя работа, — сказала девушка. — Как считает моя начальница, я обязана что-нибудь продать каждой покупательнице, оказавшейся в нашем отделе. Но это же невозможно! Поэтому я делаю макияж людям, которым это может понравиться. Теперь нанесем немного основы, чуточку румян — и вот уже можно выбирать пудру.

Она закончила и поднесла к лицу Джин зеркало. Та потянулась за очками и посмотрела на свое отражение:

— Дорогая моя, вы просто волшебница! Я выгляжу почти элегантно.

Девушка помогла ей встать со стула и подвела к стойке, где были выставлены пудреницы. Джин казалось, что у нее вдруг появилась еще одна внучка. Она выбрала простую золотистую пудреницу — ту, что подарил Дональд, ничто не заменит.

— Хотите, чтобы я вам сразу засыпала туда пудру?

— Да, пожалуйста. Пальцы у меня уже не такие умелые, как раньше.

— Я могу выбросить вашу старую пудреницу? — спросила девушка.

— Нет-нет, не нужно. Это подарок моего мужа, ей много-много лет.

— Хорошо, тогда пойдемте к кассе.

— Спасибо вам большое, вы очень милы. — Джин немного качнуло, и она оперлась на трость.

Когда оплаченные покупки были уложены в фирменный пакет, внимание девушки-продавщицы отвлекли на себя три дорого одетые женщины, нюхавшие пробники духов и проводившие образцами губной помады по тыльной стороне ладони. Джин помахала продавщице и направилась к выходу на улицу, навстречу солнцу.

Она остановилась перед тяжелой стеклянной дверью и перевела дух, набираясь сил перед тем, как ее толкнуть. Джин уже вышла из дверей и стояла на верхней ступеньке, как в магазине началось какое-то движение. Она обернулась и увидела, как на нее несется незнакомый парень.

— Стой! — закричал швейцар. — Вор!

Парень подлетел с такой скоростью, что Джин не успела отступить. Она почувствовала, как ее что-то потащило вперед: преступник отчаянно хватался за все подряд, чтобы не споткнуться и не упасть. Пробегая мимо, он схватился и за ее сумку, отчего Джин еще крепче сжала ручки. Ее потянуло к лестнице, но она не собиралась отпускать сумку.

Она удержала ее.

Она победила.

Падая, Джин инстинктивно выбросила вперед руку.

Послышался резкий, отчетливый хруст: рука сломалась чуть выше запястья. И после воцарившейся на мгновение тишины люди вокруг хором выдохнули:

— Ох!