Швейная машинка

Фред

Начало июля 2016 года. Эдинбург

Заказать пиццу навынос оказалось плохой идеей. Они сидят за кухонным столом, перед ними лежат недоеденные куски пиццы, а расплавленный сыр превращается в резиновое нечто.

— И что за новость, мама? — спрашивает Фред после того, как все темы, на которые они могут поговорить, наконец-то заканчиваются.

Она берет кусок холодной корочки и макает его в плошку с чесночным соусом, но откладывает в сторону.

— Я хотела тебе сказать после того, как все документы будут проверены, но чем раньше ты узнаешь, тем лучше.

— Что сказать? Ты отменила поездку?

— Нет-нет, я все еще собираюсь. Дедушка бы очень расстроился, если бы узнал, что я отказалась от этого плана после всех приготовлений и расчетов. — Мать перестает расчесывать экзему на руке, которая выступает, когда она нервничает, кладет руки на стол и переплетает пальцы. — Четыре месяца путешествий на поезде по Европе — это именно то, что мне сейчас нужно.

— Но если не это, то что?

— Он оставил тебе свою квартиру.

— Эту квартиру?!

— Ну, Фред, а какая еще у него была, по-твоему?

Она лезет в сумочку, вынимает большой флакон со смягчающим средством и выжимает себе на руку немного белого крема.

— Дедушка оставил ее мне?

— Да. — Она аккуратно кончиками пальцев размазывает по руке белый крем. — Тебе.

— Но почему не тебе? Ведь ты же его дочь.

— То есть тебе она не нужна?

Фред отвечает слишком быстро, почти до неприличия:

— Нет, этого я совсем не утверждаю.

— Дедушка знал, что я до конца выплатила ипотеку, я ему сказала об этом на Рождество. И он знал, что мне не нужна еще одна квартира — от них одно беспокойство. Мы поговорили обо всем еще несколько месяцев назад, и дедушка сообщил, что пойдет к нотариусу и изменит завещание. Дедушка принял твердое решение — ты должен был наконец получить недвижимость.

Фред напряженно раздумывает, а потом произносит:

— Он поставил какие-нибудь условия?

Мать вздыхает:

— В смысле, можешь ли ты ее сразу продать?

— Ну да.

— Вряд ли бы ему это понравилось, но, думаю, он принял бы любое твое решение.

— Интересно, сколько она стоит?

— Фред!

— Что?

— Ты серьезно думаешь ее продавать?

— Ну, я хотел бы ее оценить и уехать.

— То есть ты все же можешь сюда вернуться?

— Домой? — Он хочет придать своим словам оттенок пренебрежения и превосходства. — Мама, я ушел из дома много лет назад. Очень маловероятно, хотя, конечно, все возможно. У меня все еще действует контракт с банком, так что пока это будет довольно сложно.

Но мать его почти не слышит.

Фред рассматривает кухонные обои — кремовые, имитирующие черепицу, декорированные коричневыми солонками и перечницами.

— За эту квартиру можно неплохо получить и купить что-нибудь на юге.

— Да, но ты же не будешь принимать поспешных решений, если у тебя не такая уж стабильная работа, правда?

— Ну работу-то я всегда найду, — заявляет он с уверенностью человека, который никогда не был безработным. — Вопрос только в том, как устроиться. Они сказали, что я нужен им еще по меньшей мере год, а в банковской сфере всегда есть и будут какие-то проекты.

Она крутит чашку с остатками уже холодного кофе и смотрит, как перемешивается взбаламученная гуща.

— Надо подождать официального оглашения завещания и вступления его в силу. Это может занять несколько месяцев. Я его душеприказчик и знаю, что еще там написано. Ничего сложного — пара пожертвований на благотворительность и эта квартира.

Ее телефон, лежащий на столе, начинает вибрировать, и она отвечает:

— Алло? Почти закончили? Да, спасибо, что сказали, я вернусь через двадцать минут.

— Это стеклопакеты?

— Да, я решила, что лучше будет уйти.

— Ты куда доверчивее, чем я.

Она берет сумку и обнимает сына со словами:

— Ты слишком много беспокоишься.

После того как мать уходит, кошка немедленно занимает теплый, только что покинутый стул. Фред делает себе еще кофе и стоит без движения в знакомой с детства квартире, прислушиваясь к визгу стиральной машины у соседей сверху, достигшей максимальных оборотов. Скоро он станет домовладельцем.

— Итак, ты все еще думаешь ехать? — Фред идет рядом с матерью по направлению к центру города. Тротуары заполнены прохожими, и сыну с матерью приходится обгонять людей, нагруженных пакетами, и медленно движущихся пенсионеров с палочками.

— Да.

— И поверенный не против?

Мать поплотнее запахивает ярко-зеленую куртку, купленную для поездки. Неизменный эдинбургский ветер дует даже в солнечный день.

— Мы точно узнаем это через полчаса, когда встретимся, но это мое решение, оно не имеет к ним никакого отношения.

— Да, но…

— Они ведь уже видели завещание — в конце концов, они его и составляли. Как я поняла по телефону, хотя они уже сделали все от них зависящее, разбирательство продлится еще долго.

— Я думал, там все очевидно. Ты же сама говорила.

— Но ускорить процесс нельзя, даже если наследство несложное и никем не оспаривается. — Она посмотрела на сына. — Утром я уже подписала все бумаги, и теперь они могут справиться самостоятельно, в мое отсутствие, так что нет смысла откладывать поездку.

— Я просто, понимаешь, думал… — тут Фред уворачивается от женщины с коляской, — …что ты, может быть, решишь остаться, пока все не уладится.

Она опережает его, и ему приходится ускорить шаг, чтобы поравняться с нею. Он замечает, что мать меняется. Всю его жизнь она была блондинкой, и с годами волосы становились все светлее и светлее. Фред думал, что она их подкрашивает, но сейчас, на ветру, замечает, что бледно-соломенные волосы тускнеют, потому что мама седеет.

— А в чем проблема?

— Да ни в чем.

Он не может сформулировать то, что его беспокоит: она стареет и может уйти следующей.

— Тогда я еду. Я много лет мысленно планировала это путешествие, — если уж говорить честно, то с момента твоего рождения.

Фред переключается и делает последнюю попытку ее разубедить:

— А в больнице не будут против?

— Ну, начальник не в большом восторге, но я беру перерыв в трудовой деятельности и решу, что делать, потом, когда вернусь.

— Погоди-ка: что именно ты решишь? — Все еще хуже, чем он думал. — Ты хочешь совсем перестать работать?

— Не знаю. Мне не так уж много нужно на жизнь, так что я подумываю раньше уйти на пенсию или перейти на частичную занятость, а в свободное время как-нибудь развлекаться.

— В поездке развлечений и так будет предостаточно, — говорит он себе под нос.

Она слышит его:

— Это да. Но я уже говорила, что ипотека выплачена полностью, ничто меня тут не удерживает, так что я собираюсь ухватиться за эту возможность. Даже дедушка говорил, чтобы я ехала: он не хотел, чтобы меня держала только необходимость за ним ухаживать. Он помогал мне планировать маршрут, раздобыв в библиотеке целую кучу путеводителей.

— Ты мне никогда не рассказывала, что дедушка участвовал в этом!

— А ты и не спрашивал.

— Гм…

— Я ничего такого не хотела сказать. Почему ты все принимаешь в штыки? — Она перепрыгивает через особенно крупную лужу с легкостью, которой позавидовали бы многие двадцатилетние. — Ты всегда был слишком поглощен своей жизнью на юге. А я приходила к нему каждую неделю, в пятницу вечером.

— Как мы обычно и делали…

— Да, как обычно. Дедушка наливал мне чаю, мы разворачивали на столе карты и строили планы. Вообще-то я хотела взять его с собой, но он говорил, что это мое путешествие, а не его.

— Ну и поездка бы была!

— Как говорится, лови момент, Фред. Лови момент.

— Хорошо, я понял, — улыбается он. — Ты немного… — Фред пытается подобрать слово, — немного необычная. У меня нет знакомых, у кого мать почти в шестьдесят лет могла бы собраться в поездку на несколько месяцев с одним рюкзаком и билетом на поезд.

Это правда, хотя все его немногочисленные знакомые находятся на расстоянии четырехсот миль отсюда, и их круг редеет с каждой неделей. Порой, когда разговариваешь с коллегами у кулера с водой, кажется, что существует какой-то иной мир.

— Вот нечего тут про почти шестьдесят лет! До пенсионного проездного мне еще пару лет надо протянуть!

Фред не отвечает под тем предлогом, что собирается перейти дорогу.

Мать продолжает:

— Я буду на связи. Я ведь не исчезаю совсем. У меня есть телефон, ты можешь позвонить мне, если будет такая необходимость, и у меня есть электронная почта, хотя не стану обещать, что смогу отвечать очень быстро. Хочу немного отдохнуть от мира современных технологий.

Ему кажется, что его бросают на произвол судьбы, хотя, если честно, он обычно сам так ведет себя по отношению к матери: эсэмэска — когда ему что-то нужно; звонок — раз в две недели. И это, по его мнению, совершенно нормально. Все его друзья так общаются с родителями. Но сейчас все кажется странным. Это он и его сверстники должны уезжать на поиски приключений, а не их ответственные и высоконравственные родители. Что-то здесь не так.

Фред меняет тему разговора:

— Я думал, ты успеешь повидаться с Самантой, прежде чем уедешь, но ты собираешься в среду, так что не получится.

— А когда она приезжает?

— В следующем месяце. В гости.

— Жаль. Но ты о ней мало рассказывал.

Собственно говоря, и возразить-то нечего. Фред понесся в Эдинбург сразу же после того, как ему позвонили и рассказали о смерти деда. Он думал, что Саманта поедет на север за ним, но этого не случилось. Она ответила, что ужасно занята и не хотела бы, чтобы проект, над которым они оба работали, выбивался из графика. Фред объяснял себе и всем остальным, что на работе ей не дали отпуска, и его мать хмурилась. Оправдание было ложью, и он это понимал. На самом деле ходили слухи о том, что Саманту собираются повысить, и Фред был уверен, что именно это стоит за ее нежеланием покидать на какое-то время офис. Он просто не чувствовал в себе смелости спорить.

— Сложно сказать. Она очень хорошая. Настоящий профессионал.

Едва ли это достаточное свидетельство в ее пользу, но Фред не знал, что тут еще добавить.

— Может, когда я вернусь? Пригласи ее сюда на чай.

Фред не мог представить себе, как Сэм сидит в доме его детства, полном всех цветов радуги, с мягкими диванами и набитыми книгами полками. Ее квартира — это сплошные металл, стекло и белая кожа.

— Да, конечно.

— И хорошо.

Мать останавливается у внушительного входа в юридическую контору. Он видит свое искаженное отражение в блестящей медной табличке на стене и открывает дверь, пропуская мать перед собой в холл с толстыми коврами. Дед научил его, что так принято поступать с дамами, и он до сих пор не забывает этого.

Фред сидит в квартире, которая вскоре будет принадлежать ему. На кухонном столе перед ним лежит конверт; буквы, написанные знакомым почерком, выдавили в бумаге глубокие бороздки: