Швейная машинка

Джин

Ноябрь 1915 года. Лит

Со своего наблюдательного пункта у окна Джин увидела мужчин, возвращающихся с работы. Сажа въелась в их одежду, машинное масло перепачкало лица и шеи, покрыло маслянистыми пятнами комбинезоны.

Дональда с ними не было.

Мысли в ее голове заметались. Несчастный случай — вряд ли: кто-нибудь сразу примчался бы из доков и сообщил ей. Все они были очень близки друг с другом и с уважением относились к женам товарищей.

Она баюкала дочку, у которой прорезались зубы. Повинуясь материнскому инстинкту, качала ее, держа часами на руках и стараясь хоть как-то облегчить страдания ребенка. Энни выглядела очень несчастной: с красными щечками, с раздражением на попке, с температурой, капризная и беспокойная. Не было ни минуты покоя: пеленки моментально заполнялись зловонным поносом, и от контакта кислых фекалий с потрескавшейся кожей малышка просыпалась. Крем, в эффективности которого убеждала реклама, ничем не помогал, так что Джин вернулась к старому доброму вазелиновому маслу, намазывая его толстым слоем на раздраженную кожу, потому что больше все равно ничего не помогало.

Когда Дональд наконец вернулся домой, было уже совсем темно.

— Где ты был?! Я так беспокоилась! Уже решила, что в доках что-то случилось.

— Ничего не случилось, — ответил он. — Как Энни?

— Только-только заснула, пожалуйста, не трогай ее. Я не выдержу, если она опять проснется.

— Если она отдохнет, это пойдет ей на пользу. Да и тебе тоже. Как думаешь, сколько это все у нее продлится?

— Понятия не имею, ну да ладно. Почему ты так поздно?

— Дай я переведу дух и умоюсь — потом все объясню, — ответил он.

Ей сразу же стало не по себе, но из Дональда нельзя было вытащить ни слова, пока он сам не решит рассказать. Годы после забастовки научили его держать язык за зубами и отвечать за каждое произнесенное слово. Но Дональд все еще не растерял своей непосредственности, и то, что он не бросился сразу рассказывать ей новости, вызывало беспокойство. В голове она перебирала наиболее вероятные варианты. Какие-то новости из Клайдбанка? Он заболел?

На этот раз Дональд выполнил ее просьбу и не пошел в спальню к Энни. Он направился прямиком к раковине и приступил к ритуалу смывания с себя накопившейся за день грязи.

Джин не могла больше терпеть и принялась засыпать его вопросами:

— Ты не потерял работу? — Она пододвинула ему тарелку с мясом и картошкой. — Что мы будем делать, если это случится?

— Сядь. — Дональд решительно отставил тарелку в сторону. — Я завербовался в армию, Джин. Я записался и иду на войну вместе с другими мужчинами, которые хотят сражаться.

Все слова, которые она была готова произнести, застряли в горле. Она смотрела на мужа широко раскрытыми глазами, не в силах пошевелиться.

— Джин?

Наконец она обрела дар речи:

— Но зачем? Ведь ты нужен в доках!

— Я хочу исполнить свой долг.

— Тебя оскорбляли на улице?

Он отрицательно покачал головой.

— Но ведь тебе дали значок. — Джин попыталась вспомнить, когда в последний раз его видела. — Такой значок, с голубой каемкой, в подтверждение того, что ты работаешь на военном предприятии. Никто не может тебя оскорблять только из-за того, что ты не в форме. — Она встала, подошла к вешалке у двери и пощупала лацкан его куртки. — Его здесь нет! — Джин пришла в отчаяние. — Неужели ты его потерял? Наверняка его можно восстановить, если ты попросишь.

— Я его сегодня выбросил.

— Но зачем?! — вскипела она. — Почему?! Я не понимаю.

— Мы разговаривали об этом с ребятами…

— То есть ребята идут, и ты идешь с ними за компанию? Это безумие!

— Нет, Джин. Они остаются, иду только я.

Она села, крепко сжимая собственный передник, чтобы хоть за что-то держаться.

— Я не понимаю.

— Да, ты не понимаешь. Но я обязан идти. Когда Энни вырастет, я должен иметь право сказать ей, что исполнил долг перед моей страной.

Наконец до нее стало доходить. Внутри Джин поднималась скрытая ярость, грудную клетку сдавило так, что женщина не могла дышать. Гнев рвался наружу. Голову словно огнем охватило. Она не могла пошевелиться.

Дональд потянулся через стол и взял ее за руку:

— Я должен иметь право сказать дочери, что защитил ее.

Она посмотрела на него — он и впрямь верил в то, что говорил.

— На следующей неделе отходит поезд. Я едва успел записаться в эту группу.

Ее затрясло, как при лихорадке.

— И ты решил не обсуждать это со мной? — прошептала Джин, говорить громче она боялась.

— Я надеялся, что ты поймешь. Если бы я не успел сегодня, то упустил бы возможность.

— А твой значок? Вербовщик его видел? — Она не могла во все это поверить.

— Нет, не видел. — Дональд покачал головой и постарался больше не встречаться с нею взглядом.

До нее наконец дошло:

— Он не видел значок, потому что ты его выбросил, прежде чем идти записываться. Потому-то его и нет у тебя на куртке.

— Ты не понимаешь. Это важно.

— Как и работа в доках, — язвительно ответила она. — И ты это знаешь.

— После того как я вернусь, меня возьмут обратно. Когда я выходил сегодня с работы, видел владельца, мистера Джеймса, и спросил его.

— И о чем же именно ты его спросил?

— Я ведь не дурак. Я знаю, что, когда война закончится, мне будет нужна работа.

— Ты утверждаешь, что просто случайно наткнулся на владельца и поговорил с ним? — Ей не удалось скрыть сарказма. — Да он тебя не отличит от стенки! Чего стоят его обещания?

— Он записал мое имя в блокнот.

— Я тебе не верю!

— Я никогда в жизни тебе не лгал.

Она принялась мерить кухню шагами:

— Тебе нужно вернуться в центр вербовки и объяснить, что ты ошибся. Скажи им, что ты работаешь в доках. Возьми свой значок и покажи им.

— Я не могу, — покачал головой Дональд. — Все кончено.

— Скажи им, что у тебя есть я и Энни и что ты должен быть здесь и заботиться о нас.

Он устало опустил глаза:

— Я не могу.

— Ты не можешь? Или не хочешь?

— Я не могу. Я прочитал контракт и уже подписал его.

В первые секунды Джин была готова напомнить ему, что читать и писать он толком не умеет. Но все же она сдержала себя. Эти слова не должны вырваться наружу. Они останутся внутри. Она была в гневе и все-таки не могла позволить себе низость.

Но сегодня вечером она не собиралась допускать его к себе — к ним с Энни. Она обошла его стул и остановилась в дверном проеме:

— Энни ворочается. Я заберу малышку к себе, там будет проще ее успокоить. Ты можешь поспать в кресле у камина. Возьми одеяло.