Швейная машинка

Рут

Конец июля 1980 года. Эдинбург

Первые недели беременности, когда приходилось вставать в несусветную рань, чтобы сходить в туалет, миновали, и сегодня Рут проснулась, когда было уже почти десять часов. Солнечный свет устремлялся в брешь между тяжелыми шторами. Она продолжала лежать, не испытывая никакого желания двигаться. По графику у нее выдались девять тяжелых смен подряд, так что не было ничего стыдного в том, что она до сих пор оставалась в постели. Наконец ей надоело лежать, и она отбросила цветастое одеяло. Розовый оттенок постельного белья ей не очень нравился, но это была хоть какая-то связь с домом.

Ее мать упаковала домашнее белье в машину, на которой родители привезли ее в Эдинбург, объяснив, что покупать новое белье, в то время как ее домашнее будет без дела лежать в комоде, — пустая трата денег. Довольно странно, что о подростковых годах ей теперь напоминали нелюбимые простыни, но бережливость была у Рут в крови, поэтому она так и не собралась избавиться от старого комплекта. Та же семейная тяга к экономии явилась причиной того, что эта поездка на север стала для ее родителей единственной. Хотя сама Рут несколько раз приезжала домой, проделав долгий путь на поезде Они же ее так больше и не навестили.

Рут отбросила все эти мысли: сейчас стоило подумать о планах на день. А они были самые неотложные. Джинсы стали ей тесноваты, а летнее платье, купленное на распродаже в прошлом сентябре, когда ей было на кого производить впечатление, явно растянулось в груди. Она порылась в гардеробе и вынула последнюю вещь, которая оставалась удобной: платье из мягкого льняного батиста от «Лауры Эшли» с оборками на подоле. К ней с удвоенной силой вернулся аппетит, а это значило, что нужно сходить через дорогу в пекарню. Рут надела платье, завязала шнурки на эспадрильях и вышла на улицу.

Огромный фартук никак не маскировал расползающуюся талию пекаря, а его волосы, как обычно, были присыпаны мукой. Рут слышала, как он говорил удивленно таращившимся на него детишкам, которые приходили в пекарню с матерями, что это защитная пудра от облысения.

— Доброе утро. — Она открыла кошелек, чтобы понять, сколько у нее денег, а уж потом заказывать.

— Сегодня выходной?

Она кивнула:

— Да, и не один, а два. Ну не повезло ли мне?

Не успела Рут сделать заказ, как пекарь уже потянулся к лежавшему перед ним большому подносу с круассанами:

— Вам как обычно?

— Наверное, возьму два. — Пекарня, как всегда, словно накладывала на нее чары. — И буханку белого пшеничного, пожалуйста.

Рут перешла дорогу и повернула к дому. На лестнице она встретила седовласого почтальона, скрюченного от многолетнего ношения тяжелой сумки, но она не стала спрашивать, есть ли для нее какая-нибудь почта: скоро она это и так узнает. Сердце у нее забилось быстрее, и не только из-за того, что она одолела два лестничных пролета. Открыв дверь, Рут не обнаружила на коврике никаких писем и даже вздохнула с облегчением: теперь ее выходной не омрачат ни счета, ни что-нибудь похуже.

Она съела первый круассан сразу же, наклонившись вперед, чтобы крошки падали на стол, а не в сумку. Ей пришлось сдержать себя, чтобы не полезть тут же за вторым.

Список дел на день казался не очень длинным, но все пункты были важными:

Составление списка прервал лязг почтового ящика. Она вышла в коридор и нашла письмо. Конверт был больше, чем обычно, поэтому сразу бросался в глаза. Наверное, его по ошибке опустили к соседям и они любезно передали его по назначению.

Рут стояла и смотрела на письмо. На расстоянии оно казалось довольно безобидным, так что она решила пока оставить его на месте и сначала допить чай со вторым круассаном.

Хлебным ножом она быстро вскрыла конверт. Внутри был единственный листок почтовой бумаги с водяными знаками:

Он даже не смог заставить себя подписаться «папа».

Рут прочла письмо второй раз и аккуратно его свернула. А потом прямо в одежде легла в постель и натянула на голову одеяло, чтобы укрыться от этих слов, но они плыли у нее перед глазами.

Она так и представляла себе, как он сидит за столом с шариковой ручкой в руке и тщательно выписывает большие петли и заглавные буквы. Все восхищались его почерком, и он не без тщеславия при каждой возможности доставал на публике свою великолепную ручку, подписывая чеки, заполняя разрешения от родителей для школы и скаутской организации, составляя рождественские поздравления от имени всей семьи и, конечно, подписывая конверты: он всегда представлял себе, как люди улыбаются и радуются, видя четко написанный адрес и аккуратно наклеенную марку.

Семь месяцев обещаний и порвавшийся презерватив зачеркнули двадцать один год жизни в семье — и все по ее вине.