Швейная машинка

Фред

Начало декабря 2016 года. Лит

Коридоры бывшей школы украшены мишурой и бумажными гирляндами, но Фреду меньше всего на свете хочется сейчас праздновать Рождество.

Дверь мастерской открыта, а на верстаке в ряд выложено множество серебристых шпиндельных головок, очищенных от черной краски. Они полностью лишились винтажного вида.

— Это опять я, — говорит он знакомой фигуре с фотоаппаратом в руках.

Эллен продолжает фотографировать, но все же отвечает:

— О, привет. Я почти закончила.

— Они как будто только что с конвейера сошли.

Она откладывает фотоаппарат в сторону и поворачивается к нему.

— Я знаю. Разве они не восхитительны? — В ее голосе звучит театральный пафос.

— Не уверен, что восхитительны, но впечатление производят.

— В таком состоянии они не были с тех пор, как вышли из литейного цеха. — Эллен определенно очень довольна. — Я так рада.

Фред касается блестящей металлической поверхности.

— И что вы собираетесь с ними делать? — спрашивает он.

— Шить в голом виде!

— Что-что?

Эллен смеется:

— Да ладно, я издеваюсь. Это последний кусочек головоломки. Я могу использовать все запчасти: покрываю эмалью, изгибаю, а из маховых колес делаю дверные молотки. Корпуса идут к краснодеревщику, а все, что остается после него, раскалывается на дрова. Но шпиндельные головки всегда приходилось выбрасывать — до сегодняшнего дня.

Он улыбается, заметив ее энтузиазм.

— Это как-то связано с новым оборудованием, о котором вы говорили в прошлый раз?

— О, вы запомнили! Да, в одной из мастерских появилась новая художница, и она предлагает мне по двадцать фунтов за каждую, если я смогу довести их вот до такого вида.

— Похоже, возиться с этим долго.

Эллен улыбается:

— Да, но на самом деле это не моя работа. У моего двоюродного брата автомастерская, а в ней есть пескоструйный аппарат. Он счищает с них краску, а прибыль мы делим пополам.

Фреда поражает внезапный приступ зависти: он пытается представить себе, каково иметь братьев, тетушек, двоюродных сестер. От этого Фред злится на себя и пытается вновь включиться в разговор:

— И что художница собирается делать с ними во всем их обнаженном великолепии?

— Она будет раскрашивать их вручную и превращать в бижутерию.

— И думает, что сможет их продать?

— С другими предметами у нее получается — со старыми велосипедами или садовыми инструментами. Кроме того, у нее уже есть почитатели, а это наполовину выигранное дело, если вы хотите кормить себя своим искусством.

— Сейчас даже трудно представить, что они не всегда так выглядели.

— Я знаю. Кроме того, это единственные запчасти, для которых я не смогла найти применения, так что все сложилось идеально.

— То есть все идет в дело, кроме визга — как на свиноферме.

— Эй! — Эллен строит рожицу. — Не могли бы вы пощадить мои вегетарианские чувства? Но да, вообще-то всё. Для меня придумать, куда деть шпиндельные головки, было просто необходимо.

— Будь вы скаутом, вам достался бы почетный значок за вторичную переработку.

— Вы не первый так шутите. Как ваши портняжные занятия?

— Нечего глумиться. Вы уже вторая, кто их высмеивает.

— Я и не высмеиваю, я серьезно.

— Правда хотите знать?

— Да.

— Ну тогда сообщаю, что занятия идут неплохо. Я успешно перешил старые вещи дедушки. — Фред указывает на жилет и картинно поворачивается вокруг своей оси. — А сейчас подумываю приобрести выкройку и сшить что-нибудь с нуля.

— И что это будет?

— Не знаю. Может, ночная рубашка.

— Мне кажется, вы увлеклись винтажными вещами, — быстро говорит она.

— Просто продолжаю семейные традиции.

— Осталось еще только найти ночной колпак — и вы будете выглядеть, как в экранизации «Рождественской песни в прозе»[42].

— Моя прабабушка шила их на той же машинке сотню лет назад. Все, что она делала, она заносила в записную книжку, — так мне и пришло это в голову. Надеюсь, что прабабушка гордилась бы мною.

Эллен улыбается:

— Забавно, что вы так говорите: я про свою прабабушку думаю так же.

Он вздыхает:

— Только она мне не прабабушка.

— Что?

— Она мне на самом деле не прабабушка, бабуля мне не бабуля, а дедушка не дедушка.

— Это имеет какое-то отношение к тому свидетельству о рождении?

— Да, — кивает Фред.

— Думаю, вам лучше объяснить.

— Если коротко, то мой отец исчез, когда мама была беременна мною. Позже она узнала, что он погиб, но в то время считала, что ее просто бросили.

— Это ужасно.

— Я знаю. Много лет я о нем не спрашивал, потому что мне говорили, что она очень расстроится. — Фред берет с верстака винт и катает его между пальцами. — Мама связалась со своими родителями, но те попросту отказались от нее. И после этого бабуля и дедушка предложили ей пожить у них в свободной комнате.

— Почему они так поступили?

— Я думаю, что она даже не спрашивала; мама была просто благодарна за то, что кто-то о ней заботится — да и обо мне тоже. Когда я увидел свидетельство о смерти, я подумал, что это какой-то жуткий семейный секрет, который она по неизвестным причинам от меня скрывает. Но оказалось, что мама и сама ничего не знала о Лилиан. — Он пожимает плечами. — Я думаю, что, может быть, бабуля и дедушка относились к ней как к дочери, которая так и не выросла.

— Как-то это странно.

— Наверное, со стороны оно так и выглядит, но на прошлой неделе я много об этом думал и, честно говоря, Эллен, пришел к выводу, что они были просто обыкновенными людьми, которые сделали что-то необыкновенное. Когда мама мне наконец рассказала обо всем, я был просто в ярости, но потом, когда я переварил всю информацию, понял, что она была потрясена не меньше моего.

— Да уж, вот это новости!

— Вот именно. И чем больше я об этом думаю, тем чаще спрашиваю себя: а зачем им было говорить ей о Лилиан? Они хотели маме помочь, а не заставить ее думать, что она заменила им умершую дочь.

— Да, наверное.

— И, конечно, теперь все, что мне в детстве казалось довольно естественным, получило более сложные объяснения: например, в доме не было ни одной фотографии мамы в детстве. Дедушка говорил, что их ограбили и вор унес все фотоальбомы. Это смехотворно, но ведь ребенком ты веришь всему, что говорят?

— И как вы теперь это воспринимаете?

Прежде чем ответить, он собирается с мыслями:

— Дедушка написал мне письмо, которое я получил уже после его смерти, и вчера вечером я его перечитывал. Там написано, например: «Эту квартиру называла домом твоя мать». Конечно, она называла ее домом, но это не значит, что она действительно жила здесь с детства. Похоже, все подсказки были у меня перед носом, а я их просто не увидел.

— Я думаю, ваш мозг теперь заполняет пробелы.

— Да-да. Кроме того, все эти записные книжки…

— Как раз хотела о них спросить.

— Там записано все, что было сшито на этой машинке, — с самого первого стежка. Есть несколько пробелов, но теперь, когда я подобрал все остальные кусочки головоломки, они отлично подходят друг к другу. Нет данных примерно за двадцать лет — я раньше думал, что часть записных книжек просто потерялась.

— Как жаль!

— Нет, вы не понимаете: пропущенный кусок приходится на время между смертью Лилиан и тем, когда бабуля начала перешивать мамину форму. Она не подходила к машинке почти двадцать лет.

— Она просто бросила шить?

— Нет, не думаю. Когда я вселился в квартиру, там осталось две машинки: одну вы видели, а вторая была электрическая, шестидесятых годов. У нее сгорел мотор, это показалось мне небезопасным, и я просто ее выбросил. Теперь я думаю, что записные книжки принадлежали не какому-то конкретному человеку, а машинке, если вы понимаете, о чем я.

— Я бы хотела на них посмотреть, если вы не возражаете.

— Конечно, я их в следующий раз захвачу. Но осторожнее: от них можно расчувствоваться и начать хлюпать носом.

— А что насчет ваших «настоящих» бабушки и дедушки? — Она изображает в воздухе знак кавычек. — Они еще живы? Сейчас, наверное, они должны быть уже совсем пожилыми.

— Не знаю.

— И ваша мама тоже?

— Да, и она точно не собирается это выяснять или пытаться с ними связаться. Я уже спрашивал.

— Может, если бы вы навели справки вместе…

— Ее это не интересует. Недавно она узнала, что они рассказали всем, даже ее школьным подругам, что она умерла от рака.

— Какая гадость! — Эллен даже не пытается скрыть отвращения. — И никому не пришло в голову проверить?

— Она же не вернулась, а к тому времени и фамилию сменила. Кто поставит под сомнение слова скорбящих родителей?

— А вы? Не хотите о них что-нибудь узнать?

— Даже не знаю. Мама сказала, что я могу попытаться, если захочу, но она точно не желает иметь к этому никакого отношения, что осложняет дело. Действовать за ее спиной мне не хочется.

— А что насчет семьи вашего отца?

Фред пожимает плечами:

— Я не знаю. Кажется, все, что я много лет считал правдой, перевернулось вверх тормашками.

— Но вы все-таки докопаетесь до истины. Просто потребуется немного времени.

— Наверное, вы правы. Но сейчас мне нужно подумать о чем-нибудь другом. Отведите меня к этой женщине, которая раскрашивает детали. Мне надо купить подарки на Рождество, а мама любит поддерживать людей, которые делают необычные вещи. — Он открывает дверь мастерской. — Что за…

На полулежит огромная, мармеладного оттенка куча шерсти — как раз там, куда Фред собирался поставить ногу. Куча начинает шевелиться.

— А-а… — Эллен замечает, в чем дело. — Познакомьтесь с Данди, нашим официальным мышеловом. Только его все подкармливают, так что он не очень мотивирован.

Она наклоняется и щекочет кота. Тот не двигается, и Эллен просто через него перешагивает.

— Нет смысла ждать, пока он уйдет: Данди считает, что все здание принадлежит ему.

Фред выходит за ней в коридор и закрывает дверь.

— Да, так часто бывает, — соглашается он.