Швейная машинка

Конни

Начало октября 1954 года. Эдинбург

Кэтлин слышала, как муж объясняет доктору, что несварение началось с утра, когда он встал с кровати. Она знала, что это неправда. Его больничная кровать была задернута шторами, и со своего стула в коридоре Кэтлин слышала его громкий учительский голос, гулко разносившийся по отделению. Сейчас он точно чувствует себя гораздо лучше, чем несколько часов назад, когда перед визитом врача с трудом натягивал на себя пижамную куртку. Как только она сможет поговорить с этим молодым человеком, обязательно сообщит ему все факты.

Кэтлин знала, что Брюс несколько раз вставал ночью, что было на него непохоже. Обычно он спал крепко и даже не ворочался, пока между шторами на темно-синий аксминстерский[3] прикроватный коврик не начинал падать утренний свет. Когда она проснулась, Брюс уже сидел на стуле у ее туалетного столика, держась за челюсть. Но это не было похоже на зубную боль, да и как одновременно могут болеть и зубы, и желудок? Кэтлин хотела сразу же выйти к телефонной будке напротив их дома, но муж настоял, что надо подождать, пока Конни не уйдет на работу, и Кэтлин согласилась.

И вот теперь он в Королевской больнице, в длинном терапевтическом отделении с видом на парк Медоуз, вместе с другими мужчинами с серыми лицами, сидящими в кроватях неестественно прямо, как на военном смотре. Туда-сюда сновали медсестры с подносами, прикрытыми полотенцами, и по звукам, доносившимся с закрытых шторами кроватей, Кэтлин предположила, что разносят по отделению вовсе не чай с тостами.

Деревянный стул тяжело скрипел под ней, к тому же она была уверена, что у нее поехала петля на чулке, зацепившемся за что-то острое. Но Кэтлин была рада хоть немного отдохнуть, после того как пришлось бежать в больницу. Медики скорой помощи очень извинялись, но не могли взять ее с собой, так что ей пришлось отправиться пешком, даже куска хлеба не съев на завтрак. Теперь утро уже заканчивалось, и из больничной кухни до нее доносился аромат пюре из репы, который ни с чем не спутаешь.

Наконец шторы раздвинулись, и появился дежурный врач с кипой бумаг. Судя по всему, он провел в больнице всю ночь, и на его подбородке уже показалась щетина льняного цвета.

— Миссис Бакстер?

— Да, это я.

— Я оформляю историю болезни вашего мужа, и мне нужно провести несколько исследований.

Кэтлин была поражена:

— Так он не может поехать домой?

— Боюсь, что нет. — Врач потер чернильное пятно на среднем пальце и поплотнее надел колпачок на ручку. — Вероятно, ему придется остаться у нас на несколько дней.

— Но он говорил, что это просто несварение. — Застигнутая врасплох новостью, Кэтлин не знала, что еще сказать, и забыла сообщить о том, что происходило до приезда скорой.

— Возможно, дело просто в проблемах с желудком, но нам следует в этом убедиться. — Врач посмотрел в сторону двойных дверей, ведущих в отделение, которые открылись перед группой людей в белых халатах. Ее возглавлял лысеющий мужчина. Он маршировал впереди всех с гордой осанкой, как на военном параде. — Мне нужно идти. Начинается второй обход. Медсестра расскажет вам о приемных часах.

Ссутулившись, он сделал шаг в сторону, пропуская процессию, после чего занял место в ее арьергарде.

— Папа в больнице? — Конни только что вернулась с работы и еще не успела снять пальто и шляпу. Она не могла поверить услышанному, но, судя по нервному состоянию матери, это было правдой.

— Да, в Королевской. — Кэтлин отказалась от идеи намазать масло на гигантский ломоть хлеба, который только что неловко отрезала от буханки, — аппетита все равно не было. — Мы можем навестить его вечером.

— Прекрати, иди сюда и сядь.

Конни выдвинула стул из-под кухонного стола и подтолкнула к нему трясущуюся мать.

— Утром он чувствовал себя хорошо. Расскажи мне все.

Кэтлин тяжело осела на стул. Она выглядела совсем разбитой.

— Он сказал, что у него изжога, я дала ему соды с теплой водой, но это не помогло, так что мне пришлось вызвать по телефону врача.

— Что-то еще?

— Не знаю. Приехала скорая.

— Скорая? Ты не говорила.

— Серьезно? — Она вспомнила, как у Брюса сильно заболело в груди за несколько минут до прихода врача, и помрачнела оттого, что забыла рассказать об этом в больнице. — Нам так повезло, так повезло, что есть Национальная служба здравоохранения. Теперь все не так, как раньше.

— Прости, мама, но прямо сейчас я не чувствую, что мне повезло.

— Давай без резкостей. Твой отец в хороших руках.

Конни сняла чайник с газовой плиты и залила чайные листья кипятком.

— Прости, я знаю, что ты беспокоишься. — Она помешала дымящуюся жидкость длинной ложкой, которая специально для этой цели всегда лежала у плиты, и закрыла заварочный чайник крышкой. — Это настоящий шок. Ты уверена, что мы не можем прийти раньше?

— Нет, старшая медсестра специально это уточнила. — Кэтлин встала со стула. — Наверное, я не хочу чая. Мне надо сложить для него бритвенные принадлежности, уложить его книгу, расческу и… — Она так и не закончила предложение.

— Все будет хорошо.

Кэтлин стояла посреди кухни с потерянным видом и осматривалась, не в состоянии сфокусировать взгляд.

— Мы не знаем. Мы не можем быть уверены. — В ее голосе появились отчаянные нотки.

— Ты хочешь пойти в больницу прямо сейчас?

— Да.

— Даже если придется ждать у дверей отделения?

— Да, я хочу пойти сейчас. Я должна быть там.

— Хорошо. Надевай пальто, и мы сразу же выходим.

— Ему понадобится кое-что.

— Я все возьму. Позаботься о себе.

— Его новая пижама сложена на моей кровати. Я ее подрубила днем.

— То есть при всем этом ты села за машинку и стала шить?

— Я понимаю, да, — пожала плечами Кэтлин. — Мне нужно было чем-то заняться, пока ты не придешь. Либо шить, либо ходить взад-вперед по коридору.

Когда они подошли к двери больницы, раздался звонок, возвещавший о начале приемных часов.

— Мы как раз вовремя, — сказала Кэтлин. Она сняла шляпу и привела прическу в порядок. — Давай посмотрим, не проводят ли ему исследования, о которых говорили утром.

Конни первой заметила старшую медсестру в коридоре и по ее лицу сразу поняла, что чистая пижама не понадобится. Она взяла мать за руку и приготовилась выслушать любую новость.

— Миссис Бакстер.

— Да, сестра?

— Это ваша дочь? — Медсестра не стала дожидаться ответа. — Зайдите, пожалуйста, в мой кабинет на пару минут. Думаю, доктор хотел бы сказать вам несколько слов.

— Брюс уже может вернуться домой? — Кэтлин с надеждой посмотрела на Конни. — Мы не взяли его одежду и пальто, но можем быстро дойти до дома и принести их.

— Мама, надо потерпеть и дождаться доктора.

— Когда он прибыл, на нем была пижама, понимаете? — продолжала Кэтлин. Она начинала догадываться, но еще отказывалась принять правду. — Просто его привезла скорая помощь.

— Я попрошу кого-нибудь сделать вам чашку чая, — сказала медсестра, — и найду доктора. Мой кабинет вон там, слева. — Она показала на маленькую комнату с окном, в которое были видны верхушки деревьев. — Я вернусь, как только смогу.

— У него и обуви-то нет, — тихо сказала Кэтлин, сев на стул. — Да и носков.

— Наверное, доктор уже скоро придет.

Они сидели и ждали. Вскоре пришла медсестра в сером платье и накрахмаленном переднике. В руках у нее был поднос с чайником, кувшинчиком молока и сахарницей. Сахар оказался комковатым: его брали мокрыми ложками. Она достала из застекленного шкафа у камина чашки и блюдца из твердого английского фарфора, расписанные розовыми бутончиками, и расставила все на столе. Затем, ничего не сказав и не посмотрев ни на одну из них, поспешно удалилась. Девушка так нервничала, что Конни показалось, будто сейчас она сделает книксен на прощание.

Они налили себе чаю, но тут появился доктор — тот же усталый молодой человек, который принимал Брюса утром, и сообщил новость, которую они боялись услышать.

— Мне очень жаль, — начал он. — У мистера Бакстера полчаса назад случился инфаркт. Мы сделали все возможное, но он скончался.

— Ох… — тихо произнесла Кэтлин. В руках она крутила носовой платок. — Я забыла сказать вам, что у него были боли в груди. Это моя вина?

— Конечно, нет, — ответил доктор. — Я же говорил вам утром, что нам нужно провести несколько исследований? Это было необходимо, исходя из того, что он мне рассказал, и сообщений от его домашнего врача.

— То есть он вам говорил?

— Да. — Врач помедлил. — Иногда инфаркт происходит совершенно неожиданно, без каких-либо предварительных признаков. Это и случилось с вашим мужем.

— Понятно… — Она крутила обручальное кольцо на пальце. Оно стало ей немного велико: с годами ее руки усохли, как и она вся. — Он…

— Он ничего не почувствовал. Никакой боли.

Кэтлин не была уверена, что врач говорит правду, но решила поверить, потому что больше ничего не оставалось.

Дома Конни не отходила от Кэтлин, пока та не закончила плакать и причитать, а потом пошла в чулан и вернулась с почти полной бутылкой виски:

— Пойдем со мной во двор, мама, выпьем.

— Уже темно.

— Неважно.

Конни налила две порции в старинные хрустальные стаканы и долила в каждый немного воды. Двор освещали огни квартир на верхних этажах; мать и дочь медленно шли по траве со стаканами в руках.

— За папу.

— За Брюса, лучшего мужа в мире, который был куда лучше, чем этот мошенник Филипп Райт.

Кэтлин осушила свой стакан и вернулась в квартиру, не проронив больше ни слова и оставив Конни в темноте с тысячью вопросов на языке.