Сказание о Рокоссовском

ЧАС «Ч»

Наступил июнь.

Сколько радости он сулил, июнь сорок первого года!

Он обещал море золотой чистосортной пшеницы, полновесные плоды щедрых садов, густой, дремучий, сочный травостой обильных лугов...

Не сбылось!

С каждым днем все тревожней и тревожней вести, идущие с границы.

То пограничники засекли группу немецких офицеров, производивших инструментальную съемку нашей территории, то получили достоверные данные о том, что железнодорожные служащие немецкой национальности отправили свои семьи в глубь Германии, то разведка установила прибытие на границу новых частей из Франции и Италии. Почти ежедневно германские самолеты нарушали границу, летали, наглецы, над нашей территорией так низко, что и свастика видна была на хвостах.

Перебежчики — немцы-антифашисты, поляки, чехи — в один голос твердили: на днях Гитлер начнет войну!

Было такое чувство, словно с запада надвигается черная туча, зловещая и смертоносная, и вот-вот грянет гром.

Время теперь измерялось не месяцами и неделями, даже не днями, а часами...

Проездом в Житомир провел в семье Рокоссовских один вечер добрый приятель-пограничник, старый знакомый еще по Монголии. Юлия Петровна приготовила крепкий кофе, Константин Константинович раскупорил бутылку армянского коньяка.

Пошутил:

— Специально для тебя припас. Прямо из шустовских подвалов. Ну рассказывай, Николай, как дела, как жизнь? Давненько мы не виделись.

— Да, давненько...

— Что-то ты невеселый?

— А чего веселиться?

—Ты о чём это?

— Да все о том же, Константин Константинович. Смутно как-то на душе.

—Лезут?

— Еще как! С каждым днем все больше наглеют. Лезут и по земле, и по воздуху. Летают над всей нашей пограничной полосой, высматривают, фотографируют. И бомбардировщики летают, и истребители.

— Рубанули бы вы их по-кавалерийски, чтоб только перья полетели.

— И я так думаю, да нельзя. Есть приказ: по немецким самолетам-нарушителям огня не открывать.

— Выходит, им о правилах хорошего тона лекции читать надо.

— Говорят, только наши военные моряки по ним огонь открывают.

— Правильно делают.

— Еще весной наши истребители в районе Ровно посадили один немецкий самолет. Что же, ты думаешь, на нем обнаружили? Аэрофотосъемочные принадлежности и заснятую пленку. Залетел он на нашу территорию на глубину до двухсот километров. Вот так! Могут и твои соединения сфотографировать.

Рокоссовский, задумавшись, помешивал остывший кофе.

— Но это еще не все, — продолжал гость. — На борту самолета мы обнаружили карты Черниговской области. Понимаешь: Чер-ни-гов-ской! Вот куда, мерзавцы, хватили! И что ему нужно, этому Гитлеру?

— Ясно что: ему нужно продолжать войну.

— Ну и пусть продолжает. Мы-то при чем?

— Для войны ему нужен хлеб, нужен уголь, нужна нефть... Вот почему.

— Нашим хлебом он подавится.

— И я так думаю. Но у Гитлера свой план. Он, без сомнений, попытается силой взять у нас хлеб Украины, уголь Донбасса, нефть Кавказа.

— Ты серьезно думаешь, что немцы смогут?..

— Нет, я этого не думаю. Я в своей жизни еще ни разу перед врагом не отступал и теперь отступать не собираюсь. Если Гитлер начнет войну, то я кровь из носа, а до Варшавы дойду, побываю в местах, где прошло мое детство, отрочество. Но и недооценивать врага нельзя. Помнишь урок Франции? Армия немецкая сколочена, хорошо вооружена, имеет большой боевой опыт. Нет, такого врага недооценивать нельзя.

— Наглости у них через край. Буквально на днях в районе Перемышля наши ребята метрах в двухстах от границы обнаружили немецкий телефонный провод. Проложили его гитлеровцы с той стороны под рекой Сан. Все честь по чести: провод в резиновой оплетке, имел четыре отвода на нашей территории. Два провода были присоединены к железнодорожным рельсам. Один провод они протянули в сторону нашей пограничной телефонной линии, да не успели присоединить, — видно, наши пограничники помешали. Еще один провод протянули к пограничному проволочному заграждению. Одного только телефонного кабеля на нашу сторону больше 2000 метров перетащили.

...Быстро проходила короткая июньская ночь. О многом хотелось им поговорить, многое вспомнить. О встречах в Монголии, о молодых годах в Забайкалье... Но разговор помимо воли то и дело возвращался к нынешним событиям на границе, к войне, которая уже стояла у порога.

Гость рассказывал:

— На пограничные с нами станции — Белгорат, Ярослав, Дынув — почти ежедневно прибывают немецкие воинские эшелоны. Везут танки, орудия, пехоту. Доставляют горючее. Из Варшавы пришло достоверное сообщение. Там немцы закрыли весной все высшие учебные заведения, в аудиториях и лабораториях расставили больничные койки. На улицах Варшавы теперь часто встречаются сестры Красного Креста. К тому же повсеместно в восточных районах Польши гитлеровцы мобилизуют транспорт у местного населения.

— Готовятся основательно, — покачал головой Рокоссовский.

— Куда уж основательней! Немецкие офицеры свои семьи отправляют в Германию. Говорят, в середине мая сам Гитлер приезжал в Варшаву, инспектировал войска.

— Горько подумать: Гитлер в Варшаве!

— А сколько сейчас задерживают наши ребята нарушителей границы! Немцы забрасывают на нашу территорию своих агентов, снабженных портативными приемочно-передающими радиостанциями, оружием.

— Что же вы делаете?

— Вызываем обычно представителя Германии по пограничным делам, он обещает принять меры... и все остается по старому.

— Черт знает что! — возмутился Рокоссовский. — Крепкие у вас нервы. Я бы, кажется, не выдержал.

...Уже давно минула полночь, и Николай стал прощаться: утром должен быть в Житомире.

Рокоссовский вышел проводить гостя. Тихая звездная ночь околдовала землю. Темные домишки спящего провинциального городка казались необитаемыми. Нежный аромат цветущей сирени говорил о мире и благополучии.

Стояли молча. Курили. Когда-то доведется увидеться?

— Выходит, Константин Константинович, быть войне? — словно еще надеясь услышать отрицательный ответ, спросил Николай.

— Фашизм — наш враг. Лютый, смертельный. Нет сомнений, готовятся они к нападению на нашу страну. Что остается нам делать? Воевать!

Замолчали. В темной спокойной вышине мирно мерцали крупные голубоватые звезды.

Николай вдруг проговорил:

— Знаешь, Константин Константинович, мы с тобой уже лет двадцать знакомы, а ни разу не целовались. Давай, дорогой, поцелуемся!

Обнялись.

— Ну, будь здоров!

— Будь и ты благополучен. Сто лет!

Зашумел мотор, и автомашина, поводя фарами, ушла в темноту.

Рокоссовский стоял на крыльце. Спать не хотелось. В голову лезли беспокойные мысли.

Но мирная тихая ночь была в таком противоречии с событиями последних дней, со всем тем, что он знал и слышал, что не хотелось верить, будто бы война приближается. «Авось пронесет!» И горько усмехнулся. Вот они: авось, небось да как-нибудь. Нет, ни дня, ни часа нельзя терять. И, уже охваченный заботами приближающегося утра, вошел в дом.

— Надо будет завтра...

Он еще не знай, что Адольф Гитлер уже определил час «Ч» — 22 июня в 3.30.

***

В середине июня генерал Константин Рокоссовский провел ночные командно-штабные корпусные учения. Прошли они хорошо. Были, конечно, и недостатки, и шероховатости, но в целом показали, что многое уже сделано по боевой подготовке корпуса.

20 июня, возвращаясь из района учений, Рокоссовский заехал в Ковель к своему соседу — командиру 45-то стрелкового корпуса Ивану Ивановичу Федюнинскому. Разговор, естественно, зашел о том, что тревожило всех, — о возможной войне с Германией. Сидели невеселые, озабоченные. Понимали: не все готово для отражения нападения Гитлера.

К вечеру Рокоссовский стал прощаться. Гостеприимный хозяин засуетился:

— Оставайся, Константин Константинович, переночуешь у меня. Посидим вечерок, потолкуем, гражданскую вспомним. Время, сам знаешь, какое. Неизвестно, когда снова повидаться доведется.

— Спасибо, Иван Иванович, потому и еду. В такие дни лучше со своими войсками быть. Каждую минуту грянуть может.

— Это верно, — вздохнул Федюнинский. — Мне рассказали, что немцы уже и комендантов своих для наших крупных приграничных городов назначают. Заместитель польского генерал-губернатора Франк Вехтер открыто хвастался, что будет губернатором Львова. Вот как! Бойкие прохиндеи!

Рокоссовский невесело усмехнулся:

— Еще одно подтверждение, что ехать мне надо,

— Ну что ж! Прощай, дорогой!

В субботу 21 июня генерал-майор Рокоссовский сделал обстоятельный разбор прошедших учений, отметил успехи, указал на недостатки. Подчеркнул всю остроту текущего момента.

Командиры слушали внимательно, лица строгие, настороженные. Сразу видно: ясно понимают, к какому грозному рубежу подходит весь народ и каждый из них лично.

После разбора Рокоссовский задержался в штабе. Вспомнил: завтра воскресенье. Судя по метеосводке, будет погожий, ясный день. А много ли у него было выходных за последний год? Пожалуй, ни одного. Да и работать приходилось по 16—18 часов в сутки.

Мелькнула мысль: хорошо бы завтра с утра пораньше поехать на рыбалку вместе с командирами дивизий! Тоже измотались. Вряд ли скоро представится возможность ранним летним утром посидеть с удочкой на берегу тихой украинской речки.

Картина рыбной ловли, нарисованная истосковавшимся воображением, была так заманчива, так красочна, что Рокоссовский тут же приказал дежурному по штабу:

— Разбудите меня завтра пораньше.

Уже собрался домой, когда явился озабоченный начальник штаба. Доложил:

— От пограничников поступила тревожная информация. Какой-то ефрейтор немецкой армии, поляк из Познани, перешел границу. Перебежчик утверждает, что немцы начнут войну против Советского Союза рано утром в воскресенье 22 июня.

— Может быть, провокация?

— Может быть... А если?..

— Воскресенье-то завтра.

— Завтра.

Какая уж тут рыбалка! По телефону соединился со всеми командирами частей, рассказал о ефрейторе, предупредил:

— Быть начеку!

Ясный субботний день — самый длинный день в году — медленно, как бы нехотя, клонился к вечеру. Ночь не спешила опуститься над военным городком, словно знала, что ей, и без того короткой, предназначена судьбой совсем крохотная жизнь.

Как хорош июнь на благодатной Украине!

Наливаются пшеничным весомым золотом нивы, тяжелеют яблоневые сады, в человеческий рост вымахивают травы на заливных лугах. Теплые короткие ночи с дальними зарницами, с одурманивающим запахом ночных цветов, с внезапным всплеском жирующей рыбы на темной реке, зачарованной колдовской красотой украинской земли;

...Рокоссовский шел из штаба домой, а вокруг — на небе и на земле — царственно властвовала украинская ночь.

Отступили дневные тревоги с разведывательными донесениями, с показаниями перебежчиков, с мрачными прогнозами пессимистов. Нет, не может начаться война в такую волшебную ночь! Мирную ночь на мирной земле.

И пожалел: зря отменил рыбалку.

Есть дни в жизни человека, да и целого народа, которые как бы ломают ее ровное течение, круто изменяют ее ритм и темп. Таким днем, вернее ранним утром, для людей нашего поколения был рассвет 22 июня сорок первого года.

По-разному советские люди провели эту ночь. Юноши и девушки — вчерашние десятиклассники — веселились на выпускных вечерах. Алексей Стаханов опускался в забой — Советской стране нужен уголь. Алексей Толстой дописывал последнюю страницу своего нового романа...

Благословенная мирная ночь раскинула звездный шатер над мирной страной.

А генерал-майор Константин Константинович Рокоссовский заснул с мечтой о рыбалке, которая, увы, не состоится.