Сказание о Рокоссовском

СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!

Был на войне приказ, состоявший всего из двух слов.

Но эти два слова наполнены таким содержанием, что все меркнет и отступает перед ними. Ясно и сжато в них сформулирована оценка создавшейся обстановки, поставлена задача, указан единственный путь к ее решению, определен образ действия.

Приказ гласил: «Стоять насмерть!»

...Когда наши войска под натиском превосходящих сил противника отходили к Истринскому водохранилищу, к Москве, командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков отдал такой приказ командующему 16-й армией генерал-лейтенанту К. К. Рокоссовскому: «Стоять насмерть!»

...Рокоссовский склонился над картой.

Все попытки немцев прорваться на волоколамском направлении не имели успеха. Что может предпринять противник в такой ситуации? Вероятней всего, он решит осуществить прорыв южнее водохранилища. Не случайно теперь каждый день наша разведка доносит, что на клинском направлении быстро накапливаются немецкие войска.

Что же тогда?

Войска армии сейчас ведут бои с противником примерно в десяти километрах от Истринского водохранилища.

А ведь водохранилище и сама река Истра — хороший оборонительный рубеж. Если отойти на десять километров и занять там новый рубеж обороны, то немцев, пожалуй, можно будет остановить.

По своему обыкновению, Рокоссовский посоветовался с помощниками и товарищами по штабу армии: с членом Военного совета Алексеем Андреевичем Лобачевым, с начальником штаба Михаилом Сергеевичем Малининым, с начальником артиллерии армии Василием Ивановичем Казаковым, с начальником бронетанковых войск Григорием Николаевичем Орлом...

Все одобрили план командующего. Константин Константинович Рокоссовский в ту же ночь доложил свои соображения командующему Западным фронтом генералу армии Георгию Константиновичу Жукову и попросил разрешения отвести войска. Проще говоря, отступить.

Командующий фронтом отклонил предложение штаба 16-й армии и подтвердил грозный, как выстрел, приказ: «Стоять насмерть! Не отходить ни на шаг!»

Константина Константиновича Рокоссовского оглушило такое решение Жукова. Уж слишком выгоден был для войск армии тактический отход на новый рубеж. Может ли он, коммунист, командарм, в такой ситуации безропотно подчиниться приказу вышестоящего начальника?

В первый раз за всю свою армейскую жизнь Рокоссовский нарушил субординацию и через голову командующего фронтом обратился к начальнику Генерального штаба Вооруженных Сил Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову с обоснованием своего плана отвода войск на истринский рубеж.

Быстро, всего через несколько часов, пришел ответ. Начальник Генерального штаба признал предложение Рокоссовского правильным и санкционировал его. Было известно, что такие телеграммы в войска маршал Шапошников обычно посылал с согласия Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.

Штаб 16-й армии подготовил приказ войскам о немедленном ночном отводе главных сил на новый рубеж обороны.

Но вслед за телеграммой из Генерального штаба пришла телеграмма из штаба фронта.

Она гласила: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».

Тяжелые часы пережил Рокоссовский.

Он хорошо знал Жукова. Их связывали почти двадцать лет знакомства, двадцать лет дружбы. Военная судьба то сводила, то разводила их. Встречались и расставались они в разном качестве. Было время, когда Рокоссовский командовал дивизией, а Жуков в этой же дивизии — полком. Перед войной Жуков командовал войсками округа, Рокоссовский был в округе командиром корпуса...

Но всегда и везде, на всех постах и должностях, они сохраняли друг к другу полное доверие, высокое уважение и, не побоюсь этого слова, любовь. Мужскую, требовательную, бескомпромиссную солдатскую любовь.

Кроме дружеских бесед были у них и споры, и разногласия. Слишком разными характерами наделила их мать- природа. Волевой, требовательный, суровый, не терпящий возражений, Жуков шел к поставленной цели — а цели всегда у него были высокой государственной необходимости, — отвергая всякие полумеры, ломая любое сопротивление.

И всегда добивался успеха.

У Рокоссовского тоже были высокие государственные цели, твердая воля и целеустремленность. Но он был лоялен, деликатен, суровую прямоту военных приказов умел облекать в форму, которая не задевала самолюбия подчиненных, их человеческого достоинства. Он был со всеми на «вы» — с солдатами и генералами, — и уже одна эта форма обращения создавала атмосферу взаимного уважения, спокойной деловитости.

Жуков и Рокоссовский являлись если не представителями двух направлений в советском военном искусстве, то, во всяком случае, двух стилей руководства войсками.

Сталин понимал: в жизни всякое может случиться. Нельзя оставить во время такой войны Вооруженные Силы без надежного руководителя. Человек вдумчивый и осторожный, он должен был выбрать себе заместителя на посту Верховного Главнокомандующего.

Кого же выбрать?

Его окружала целая плеяда достойных военачальников: Климентий Ефремович Ворошилов, Семен Михайлович Буденный, Борис Михайлович Шапошников, Семен

Константинович Тимошенко, недавно выдвинувшийся Александр Михайлович Василевский...

Но среди них выделялся человек ясного ума, стальной несгибаемой воли, решительности, яркого полководческого таланта, способный в случае необходимости взять на себя руководство Вооруженными Силами во время войны.

Таким человеком был Георгий Константинович Жуков. И он с августа сорок второго года стал заместителем Верховного Главнокомандующего.

Где бы ни был Жуков — координировал ли действия наших войск или командовал фронтами, — все равно за ним сохранялся его высокий пост в Ставке.

Известен такой случай. Как-то для подписи Жукову представили бумагу, в которой его служебное положение было обозначено: «первый заместитель Верховного Главнокомандующего».

Жуков вернул бумагу, сказав с полным сознанием своего положения и своей роли в Вооруженных Силах:

— Я не первый заместитель Верховного Главнокомандующего, а единственный!

Рокоссовский знал, что командующий фронтом — человек, не боящийся брать на себя любую ответственность, вступающий в спор с самим Сталиным.

Первая фраза телеграммы Жукова: «Войсками фронта командую я!» — ясно говорила, что тот не примирится ни с каким нарушением своего приказа.

Знал Рокоссовский и другое. Сейчас на плечи Жукова легла труднейшая задача, величайшая ответственность перед армией, перед партией, перед всем советским народом — отстоять Москву. И если он даже неправ в какой-то частности, то в главном прав: нельзя делать ни шагу назад, когда Москва за спиной. Значит, надо стоять насмерть. Сейчас, когда решается судьба Москвы, а может быть, и всего нашего государства, дисциплина превыше всего.

Всю ночь просидел над картой Рокоссовский. Это была мучительная ночь. Изучил каждый миллиметр карты, все подсчитал, взвесил. Он прав. Прав как командующий армией, отвечающий за свой участок фронта.

А Жуков?

Рокоссовский представил себе Георгия Константиновича в эти самые минуты. Конечно, тоже не спит. Он отвечает не за один, пусть и важный, участок, а за весь фронт, за Москву.

На ум пришла историческая аналогия.

Кутузову было легче. Когда на совете в Филях он принял решение оставить Москву, он твердо знал, что война не проиграна, что это только стратегический, пусть и вынужденный, маневр. Правда, и тогда Москва была святыней русского народа, ее падение горько поразило сердце каждого русского, но она не была столицей.

Санкт-Петербург — столица империи — жил своей обычной жизнью, почти не потревоженной войной. И то, что горели купеческие лабазы и боярские терема провинциальной Москвы, не такая уж большая беда для столичной знати.

Другое дело — Москва сейчас. Москва не только столица великой державы, не только политический и промышленный её центр, не только крупнейший узел транспортных магистралей. Москва — символ нового мира, надежда и слава человечества.

...Вошел Алексей Андреевич Лобачев:

— Еще не спите, Константин Константинович? Пора бы. Скоро рассвет.

— Да и у вас, я вижу, бессонница.

— Какой уж тут сон! Что будем делать?

Жуков прав. Прав, подтверждая телеграммой свою личную ответственность перед народом за судьбу Западного фронта.

— И я так думаю. Когда враг у стен Москвы, не время вступать в спор с командующим.

— Мы, Алексей Андреевич, должны точно и безоговорочно выполнить приказ. Без этого воевать нельзя. Приказано: ни шагу назад. Будем стоять насмерть. Кто прав — пусть после войны историки разберутся. — Рокоссовский встал: — Думаю сейчас в войска выехать. День будет жаркий.

— Я с вами, Константин Константинович.

***

Совсем недавно танковая бригада генерала Катукова стала 1-й гвардейской. Первой во всей Красной Армии! Став гвардейской, она и сражалась по-гвардейски. Взрывая снежную подмосковную целину, окутанные морозной дымкой танки гвардейцев броневым щитом, огнем и гусеницами разили врага. Сердца и моторы как бы слились в одну несокрушимую волю — не пустить гитлеровцев к столице.

Но есть, как видно, предел и для гвардейцев, и для их машин. Выбились из сил. Поредели ряды танковых подразделений. А те машины, что уцелели, нуждались в немедленном ремонте.

Генерал Катуков обратился к Военному совету армии с просьбой:

— Дайте нам хотя бы два дня для ремонта материальной части, для передышки. Только два дня!

Катуков был уверен, что командующий армией, прекрасно зная, в каком невыносимо тяжелом положении находится бригада, как она нуждается в этих двух днях, конечно, уважит просьбу. Ведь командующий такой внимательный, душевный, рассудительный...

Командарм Рокоссовский ответил на просьбу немедленно. Ответил решительно и ясно:

«Обстановка сейчас такая, что не приходится думать о передышках, формированиях и т. д. Сейчас ценность представляет каждый отдельный боец, если он вооружен.

Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого сейчас требует обстановка.

Налаживайте все в процессе боя и походов.

26.XI.41 г.

Рокоссовский».

Было от чего схватиться за голову. Как Рокоссовский не понимает, что передышка бригаде необходима, нужна до зарезу...

Но недаром Катуков старый воин. Недаром он гвардеец. Не умом, а сердцем понял: прав командующий! Обстановка чрезвычайная, гитлеровцы чуть ли не в пригородах Москвы. О каком ремонте, о каком отдыхе можно теперь говорить!

Снова повел в контратаки своих гвардейцев генерал Катуков. В короткие минуты между боями танкисты собственными силами (вернее, из последних сил!) ремонтировали машины, перевязывали раны и сражались так, как потребовал от них Рокоссовский — до последнего танка, до последнего бойца.

И на своем участке, как и все рядом сражавшиеся защитники Москвы, врага в столицу не пустили.