Сказание о Рокоссовском

ШЕСТНАДЦАТАЯ!

Только назови: Шестнадцатая армия — и все уже сказано. Немеркнущим светом горит слава армии, освещая великую страницу нашей истории — Московскую битву.

Шестнадцатая!

Издавна в народе говорят: по одежке встречают...

Генерал-полковник танковых войск Григорий Николаевич Орел, вспоминая те далекие дни, рассказывал:

— Первая встреча с Константином Константиновичем Рокоссовским, с которым мне посчастливилось пройти почти всю войну, хорошо запомнилась. Время было трудное: отступления, бои и снова отступления. Потери. Настроение, прямо признаюсь, неважное. Было нам тогда не до белоснежных подворотничков, надраенных пуговиц, гуталина и прочих, как мы считали, тыловых штучек.

Вдруг появляется в штабе армии высокий, красивый, моложавый генерал, начищенный, отутюженный, словно на бал собрался. Скажу по совести, сразу нам это показалось наигранным, не ко времени и не к месту.

Прошло несколько дней, и не только мы, офицеры штаба, но и командиры частей стали подтянутей, опрятней. Мелочь? Ан нет. В этом была не показуха, не форс, а стиль нового командующего армией Константина Константиновича Рокоссовского. Война войной, а ты командир и, будь добр, держись!

Не только, разумеется, внешний вид нового командарма произвел глубокое впечатление на всех нас, будущих его сослуживцев и подчиненных. С первого дня как бы сами собой между командующим и работниками штаба, командирами частей установились деловые, добрые, благожелательные отношения. Командарм и все мы стали обращаться друг к другу по имени-отчеству.

Тоже как будто мелочь, незначительная житейская подробность? Нет, и работать начали мы дружней, и ближе стали друг к другу. А это на фронте, поверьте мне, великое дело!

16-я армия Западного фронта по тем временам была грозной силой. В нее входили шесть дивизий, танковая бригада и другие части. Но и участок фронта — пятидесятикилометровая полоса, — на котором армия занимала оборону, был важный, пожалуй, самый важный на дальних подступах к Москве. Соединения армии перехватывали основную магистраль Смоленск—Вязьма — прямой путь к столице.

...В те тяжелые дни «катюши», только появившиеся на фронте, были нашим секретным оружием. Нельзя было допустить, чтобы хоть одна реактивная установка попала в руки врага. Что же, держать их подальше от линии огня? Но, ведь только действуя впереди, «катюши» могут нанести противнику наибольший ущерб.

Рокоссовский ознакомился с «катюшами», все взвесил, обдумал. И снова рискнул.

Риск оправдал себя. Выдвинутые вперед реактивные установки действовали с огромной эффективностью, сеяли панику в рядах противника. Они были подобны небесному грому, который держал в своей руке и направлял на врага советский человек, советский солдат.

— Прибыли москвичи-коммунисты! — чуть ли не вбежал к Рокоссовскому обрадованный член Военного совета армии Алексей Андреевич Лобачев. — Московская партийная организация прислала.

Целый батальон!

Было чему радоваться. Коммунисты дрались с врагом отважно, в первых рядах. А тут не только коммунисты, а еще и москвичи. Такое пополнение — праздник.

— Я уже с ними познакомился. Славные ребята! — сиял Лобачев. — Скажите им несколько добрых слов, Константин Константинович. Они о вас спрашивали.

Рокоссовского тоже обрадовала новость. Еще один надежный ударный батальон.

— Правильная мысль. Пойдемте поговорим с москвичами. Вовремя они прибыли.

Только расположились на лугу, только начал Рокоссовский говорить о задачах, которые стоят перед новоприбывшими бойцами, как налетели немецкие самолеты. Большой разговор не состоялся — пришлось уходить в убежища.

Но одну напутственную фразу Рокоссовский все же сказал:

— Ничего, скоро вы, товарищи, отквитаетесь и за эту бомбежку.

Ждать долго не пришлось. Коммунистический батальон москвичей сразу же вступил в бой и оправдал надежды командования: коммунисты дрались самоотверженно.

На войне убивали. Гибли на поле боя солдаты и генералы, командиры и политработники, молодые, еще не обстрелянные бойцы и пожилые ветераны — участники трех войн. На войне как на войне!

Командиры рот и взводов, политруки поднимали воинов в атаки, шли впереди наступающих шеренг, личным примером вдохновляли бойцов.

И часто — увы, слишком часто! — гибли смертью храбрых.

...Однажды на переднем крае Рокоссовский разговаривал с рядовым бойцом. Командующий сразу заметил, что красноармеец хорошо разбирался в обстановке, сообразителен, — одним словом, такой солдат, о каком мечтал еще Суворов.

— Какое у вас образование, товарищ боец? — поинтересовался командующий.

— Высшее.

Рокоссовский только покачал головой:

— Вот как! Высшее! И рядовой.

В штаб Константин Константинович возвращался молчаливым, задумчивым. Сопровождавшие его офицеры терялись в догадках. Все вроде прошло нормально. Что же обеспокоило или озаботило командующего?

В штабе Рокоссовский созвал ближайших помощников:

— У нас в войсках, нужно думать, немало есть рядовых со средним и высшим образованием. Народ культурный, грамотный, а вот военной подготовки у них нет. А что, если мы организуем в наших фронтовых условиях курсы по подготовке младших лейтенантов? Глядишь, через месяц-два и решим проблему взводных и ротных командиров.

Идея командующего понравилась. Ее одобрило и вышестоящее начальство. Через несколько дней открыли в Дорогобуже краткосрочные курсы. Прошло полтора месяца — и в полки на передовую прибыло триста молодых командиров взводов.

Пополнение было достойное. Новые командиры имели хорошую общую подготовку, на фронте получили боевую закалку, теперь овладели и необходимыми военными знаниями. Таких смело можно ставить во главе взводов или рот. Не подведут!

Так армия Константина Рокоссовского, обороняясь, готовилась к решающим боям.

«Унылая пора, очей очарованье...»

Но какой тоскливой, унылой была та осень! Быстро облетели листья в подмосковных лесах и перелесках, серое беспросветное небо опустилось на голые верхушки пригорюнившихся берез, нудный холодный дождь болотной сыростью просачивался в душу.

Впереди фашисты, за спиной Москва!

Октябрь — ноябрь! Это были месяцы величайшей опасности для Москвы, для нашей Родины, Подстегиваемые приближающейся зимой и страхом перед русскими морозами, оловянно-послушные истерическим приказам фюрера, немцы исступленно рвались к Москве. В Москве они видели и победный конец оказавшейся такой трудной войны на Востоке, и конец России, — по крайней мере, на тысячу лет она исчезнет с карт мира.

Шагая по трупам своих солдат, гитлеровцы наращивали удары по нашим обороняющимся войскам, верили: еще одно, последнее усилие, еще один, последний удар — и Москва падет.

16-я армия под командованием генерала К. К. Рокоссовского теперь оборонялась почти на стокилометровом участке Западного фронта. Как и раньше, этот участок был самым опасным. Вдоль фронта тонкой полосой вытянулись измотанные непрерывными боями войска. Казалось, только прорвать это последнее препятствие — и немецкие танки в самом деле помчатся по Волоколамскому шоссе в Москву.

Рокоссовский делал все, чтобы укрепить оборону. По его указанию солдаты рыли противотанковые рвы. Стыки и промежутки между полками густо минировали. Были созданы подвижные отряды саперов. Передвигаясь на машинах, снабженные минами и подрывными зарядами, они должны были контролировать все танкоопасные направления, преграждать путь вражеским танкам, не пускать их в глубину нашей обороны.

Шоссе и все проселки перекрыли артиллеристы. Каждой батарее придавались специальные подразделения для борьбы с танками. Стрелки готовились к борьбе с вражескими автоматчиками.

16 октября враг нанес по частям нашей армии удар огромной силы.

Наступил час великих испытаний.

Каждый день этой осени был днем беспримерного мужества и стойкости защитников столицы. Они стояли насмерть.

Ни шагу назад!

И действительно, отступать уже было некуда. Сзади была Москва.

Весь мир — и друзья, и враги — ожидал экстренных сообщений о падении советской столицы.

Ждал Токио. Японские самураи в генеральских мундирах делали последние прикидки: как бы не опоздать с выступлением против Советского Союза и не лишиться своего куска жирного русского пирога.

Президент Соединенных Штатов Америки распорядился немедленно — в любое время дня и ночи — докладывать ему все телеграммы о Москве.

Польские партизаны, участники французского Сопротивления, югославские народные мстители с тревогой и болью вслушивались в невнятный шепот и хрип приемников: как Москва?

И конечно, ждал Берлин.

Ждала ставка фашистского вермахта. Бегал по просторным паркетным залам имперской канцелярии Гитлер. Торопил:

— Скорей, скорей! Парад наших войск на Красной площади назначаю на... — И спотыкался, выпучив глаза на своих генералов: — Парад назначаю на...

Осталось только проставить число! Казалось, совсем уже близок этот день. Казалось, только протяни руку — и вот он...

А день уходил, и рука, скрюченная, как фашистское тавро, бессильно повисала в воздухе...

Даже Сталин, спокойный, не терявший присутствия духа, в один хмурый, осенний, сумраком наполненный день неожиданно задал командующему войсками Западного фронта генералу армии Георгию Константиновичу Жукову горький вопрос, содержавший скрытую тревогу:

— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

Тот, кто знал Сталина, его непреклонность, его нетерпимость ко всякого рода сантиментам, поймет, что значили в его устах слова «с болью в душе».

Жуков понял. И внутренне содрогнулся. Он должен ответить не только за себя. Он должен ответить за сотни тысяч солдат и командиров, которые сейчас лежат в подмосковном снегу, твердя, как клятву: «Ни шагу назад!»

Он должен ответить не только Верховному Главнокомандующему, не только Генеральному секретарю Центрального Комитета партии и Председателю Совета Народных Комиссаров. Он должен ответить Родине, всему народу! Он должен ответить будущему!

За себя, за армию он мог ответить только одно. По- солдатски просто, без эмоций сказал:

— Москву, безусловно, удержим!

...А бои шли день и ночь, за каждую деревушку, каждую высотку. Потому что они были наши, родные, завещанные нам нашими дедами и прадедами, потому что они были подмосковными!

Каждый свой шаг к Москве немцы оплачивали кровью. И с каждым днем цена становилась дороже и дороже.

Бои, бои, бои...

Об этих днях специальный военный корреспондент «Правды» писатель Владимир Ставский в статье «Враг оголтело рвется к Москве» писал:

«Части Рокоссовского, верные своим боевым традициям, оказывают упорное сопротивление врагу и бьют его беспощадно. Бойцы энской дивизии за один лишь день захватили у противника 4 миномета, 3 станковых пулемета, 16 легких пулеметов, в боях у деревни Н. взято пять орудий, танкетка, зенитная установка.

Со всех участков фронта идут вести о славных делах фронтовиков. Но и среди героических событий беспримерен подвиг танкового экипажа младшего политрука Бармина. Он участвовал в трех танковых атаках, зажег и вывел из строя немало вражеских танков. На днях, заняв указанный участок обороны, тов. Бармин и его боевые соратники дали клятву: удержать свой участок, хотя бы это стоило жизни. Немцы бросили против Бармина 40 танков. Героический экипаж открыл меткий губительный огонь. Вскоре пять фашистских танков запылали, остальные в замешательстве остановились и повернули обратно».

...Погибли в боях с врагом многие герои фронтовых корреспонденций Владимира Ставского.

Погиб в одном из боев и сам писатель.