Сказание о Рокоссовском

ПОЛЕ БОЯ — СЕРДЦЕ

Где прошло твое детство, дорогой читатель?

В смоленских, новгородских или орловских благословенных местах — на священной земле наших предков?

Под безмятежными лазоревыми небесами юга, где высятся изящные кипарисы и шуршат длиннополосой листвой благородные пальмы?

Или среди чистоструйных речушек, изумрудных заливных лугов и дубовых рощ Белоруссии?

Или в суровых краях Севера?

В многолюдном ли городе, среди его блеска, суеты и грохота?

Или в маленькой деревушке в три избы?

...Все равно. Навсегда, на всю жизнь, тебе будет дорого то место на земле, и память о нем навсегда сохранится в твоем сердце.

...Рокоссовский медленно поднялся по металлической лестнице на верхушку высокой заводской трубы, где был оборудован артиллерийский наблюдательный пункт. Поодаль, за Вислой, в багрово-черных зловещих клубах дыма, в грохоте артиллерийских разрывов сражалась восставшая Варшава.

Моросил мелкий, по-осеннему противный дождь. Сырой ветер зло бил по лицу. Вздрагивала и слегка покачивалась труба.

Но Рокоссовский ничего не замечал: ни дождя, ни ветра, ни покачивания трубы. Он стоял молча, крепко, до боли, прижав к лицу артиллерийский бинокль. И смотрел, смотрел...

Там, за свинцово-темной Вислой, был не просто прекрасный город, один из самых прославленных и древних городов Европы, не только вольнолюбивая столица многострадальной Польши. Там была Варшава — город его детства, отрочества, юности, город, с которым связана такая тяжелая и такая замечательная пора его жизни! Мальчишкой бродил он запутанными переулками ее окраин, по стертым камням Старого Мяста, замирал у ее святынь, стоял на Маршалковской, оглушенный ее блеском и роскошью.

И эта Варшава умирала. Гибли в неравном бою с гитлеровцами варшавяне. Рушились здания и мосты, которые он юношей одевал в гранит.

Долгой была их разлука — человека и города. И вот спустя тридцать лет он снова видит Варшаву. Как мучительно тяжело! Никогда в его сердце с такой силой не боролись противоречивые чувства: и жалость, и гнев, и боль беспомощности... Надо спасать Варшаву, спасать сотни тысяч людей, гибнущих под огнем озверевших оккупантов!

Но что он может сделать?

Он сделал все, что мог. Войска его фронта, ломая сопротивление гитлеровцев, стремились вперед, освобождая города и села Белоруссии и Польши. Шестьсот километров с боями прошли они, вышли к берегам Вислы. Растянулись коммуникации. Обескровлены дивизии — неукомплектованные, уставшие. Измотана техника. На последнем дыхании ворвались в Прагу — предместье Варшавы.

И остановились. Мосты взорваны. Широкая Висла. За ней — окопавшийся сильный враг.

Как командующий фронтом, Рокоссовский понимал, что в таких условиях нельзя предпринимать штурм Варшавы. Не может он посылать на бессмысленную гибель тысячи бойцов. Надо подтянуть тылы, дать отдых войскам, подвезти боеприпасы, горючее...

А в Варшаве восстание!

В душе кипело негодование на тех лондонских эмигрантских политиканов, которые, преследуя свои корыстные цели, обманули варшавян, спровоцировали, подбили их на преждевременное восстание, заранее обреченное на поражение.

...Потом, десять лет спустя после поражения гитлеровской Германии, немецкий генерал Курт Типпельскирх напишет «Историю второй мировой войны», в которой, говоря о трагедии Варшавы, скрепя сердце признается:

«Когда армия Рокоссовского, казалось, неудержимо продвигалась к польской столице, польское подпольное движение сочло, что час восстания пробил. Не обошлось, конечно, и без подстрекательства со стороны англичан... Восстание вспыхнуло 1 августа, когда сила русского удара уже иссякла и русские отказались от намерения овладеть польской столицей с ходу».

Все же Рокоссовский помогал, как мог, населению города, восставшего против оккупантов. В расположение восставших с парашютами сбрасывали советских офицеров. Ночные бомбардировщики По-2 с низкой высоты сбрасывали оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. За две недели было произведено около пяти тысяч самолето-вылетов.

Советские летчики бомбили гитлеровские войска, методически уничтожавшие город и его жителей, советские артиллеристы день и ночь вели огонь по врагу. Рокоссовский дал разрешение, и польская десантная часть, входившая в состав войск фронта, бросилась через Вислу, пытаясь захватить там плацдарм.

Он делал все, что мог...

Словно почувствовав, что творится на душе у маршала Рокоссовского, однажды ночью ему позвонил Сталин:

— Доложите обстановку. Как с Варшавой?

Рокоссовский доложил:

— Варшава горит. Немцы бомбят и обстреливают город. Там идут ожесточенные бои. Положение восставших очень тяжелое.

— В состоянии ли войска фронта предпринять сейчас операцию по освобождению Варшавы?

Как хотелось ответить утвердительно: «Да, да, в состоянии. Сейчас дам приказ — и дивизии рванутся через Вислу, спасут город, спасут сотни тысяч варшавян».

Так подсказывало сердце. Но он-то хорошо знал, что такое наступление невозможно.

После мучительной паузы сказал Верховному:

— Предпринять сейчас операцию по освобождению Варшавы невозможно.

Теперь замолчал Сталин. Сказал устало:

— Окажите восставшим возможную помощь, облегчите их положение.

— Делаю все возможное.