Тайна староверского золота

Глава XII

…Агафон Кобозев, наставник в Комаровке, издалека увидел привязанного к дереву черного жеребца. Значит, старший на месте. Неужто стольких людей уложили? Ему уже доложили мужики, что в лагере была какая-то заваруха со смертоубийством. Возможно, это разведка боем. Сегодня точно узнали, где подземелье, а завтра целая рота навалится. Разве удержит эта братия распадок, что собрал по всем маньчжурским притонам возвращенцев. У них ни рода, ни племени, привыкли по блиндажам прятаться да купцов грабить. Здесь не Китай, и богатые мужики давно в Австралии и Канаде, в России же их со свечкой не сыщешь, обирать уже некого. А золотоноши умней стали. На них где сядешь, там и слезешь. Каждый вооружен и стреляет в незнакомцев, не задумываясь, только появись на его тропе. Эти же вояки совсем с панталыку сбились. Конопли накурятся да еще отвара лимонника напьются, спрячутся под землю и лежат на осиновых жердях, ни еды, ни работы не просят. Мужик осуждающе потряс аккуратно подстриженной бородой.

«Беда, ох беда, – думал Агафон, глава старообрядческой общины в Комаровке, – не иначе сниматься всем табором придется». Его люди давно уподобились цыганскому племени. С юга Приморья под давлением властей, никонианской церкви, а затем вообще антихриста, докочевали они до этой таежной глухомани. Но и здесь нет покоя. Эти бандиты (а в глубине души старец иначе и не называл отряд, окопавшийся недалеко от их хутора), – соседи опасные. Правильно говорил о них мудрый Варнава еще тогда, когда отряд только осваивался на новом месте. Не зря жители Медянок не пожелали жить с ними рядом и ушли, грабежа и убийств не вынесли. Ладно, что Артур Петрович еще удерживает эту братию, но что-то будет в дальней шем? Душа чует неладное, нешто Бог не смилуется? Неужто как в Китае с нашим братом обойдутся – бывшие беляки на глазах мужей их баб насиловали? Да и в Медянках то же самое было. А когда начинали землянки рыть, такие все тихие были, ведь наши хутора продуктами с ними делились. А сейчас – вошли в землю, как осатанели.

Только спустился старик с сопки к лагерю, глядь – Артур Петрович дорогу переходит, как бы с тыльной стороны подземелье обходит. Как по пословице – на ловца и зверь бежит. Командир, увидев гостя, остановился, подождал, фуражку поправил, взял под козырек, потом пожал старцу руку. Агафон тянуть не стал, сразу перешел к делу:

– Если не секрет, Артур Петрович, что там у вас приключилось? Никак, разведка боем? Вроде места наши уж больно глухие, а власть и сюда добирается. Как только возьмут тебя за горло, и нам конец придет: наденут казенное ярмо. А то хутор порушат, а людей по колхозам развезут. – Старец вздохнул, перекрестился и затараторил: – Неужели и вправду колхозы нагрянут, бежать-то уже некуда, холодное море под боком, да и скарб опять жечь придется. Сильно горюем всем хутором по твоим погибшим мужикам.

Командир терпеливо выслушал старшего над хутором, что лежал в нескольких километрах от лагеря. Что-то хитрит старина. Но с мужиками надо поосторожней. После того, как, уставшие от бандитских бесчинств, ушли староверы из Медянок, Комаровка осталась единственной базой отряда. За продукты, что доставляли таежные люди, Артур, когда были деньги, рассчитывался щедро. Своим людям строго-настрого запретил без его приказа ходить к старообрядцам. Попытки грабежа уже были, бабы боялись одни в огород ходить. Но разве у каждой избы поставишь охрану? Одного мерзавца, который ограбил крестьянина и пытался изнасиловать его дочь, самолично, для сурового примера другим, расстрелял. Иначе и нельзя было поступить. Страшен российский мужик, если он тебе враг. Он ведь в спину бьет и тылы подрывает. Полковник хорошо помнил беспощадных сибирских кержаков, расправляющихся с отставшими отрядами колчаковцев.

– Признателен, Агафон Спиридонович, за участие, – Артур положил руку на плечо старика. – Тревожиться вам не о чем. Никто на нас не нападал, и Советы, как доносит разведка, о нас не знают. А что насчет вчерашнего, так это мы сами дисциплину наводили, кое-кого из забывших порядок дураков в чувство приводили.

– Ну и слава Богу, коли так, – проговорил старик. – А то уж наши мужики да бабы сильно забеспокоились.

– Да уж, твои мужики стали креститься раньше грома, – засмеялся командир. – Не успела сигнальная самоделка среди кочек разорваться, как уже ваши хуторяне, как куры, закудахтали. Нет-нет, Агафон Спиридонович, успокой народ. Если случится что, то наши люди оборону будут держать крепко. Они, когда из Маньчжурии выходили, все клятву дали постоять за великую Россию, ее вековечный уклад. Поклялись умереть на родной земле. Они насмотрелись на заграничные порядки, когда к русским, как к собакам относятся, и об одном Господа просят: «Сохрани и сбереги, только чтобы в российской земле покоиться». У них другого выхода нет, и драться будут насмерть.

Слушая старца, полковник подумал: «Хитрит, хитрит Агафон. Их власть прижала, да еще мы рядом окопались, и некуда староверам деться. Вынужденно существуют рядом с нами. Напрасно полковник Кейдзи видит в них союзников. Поборникам старой веры любая власть хуже острого ножа». И Артур вспомнил давнюю историю, широко описаную в русской печати. Эпизод из деятельности царской администрации на Востоке России стал ходячим анекдотом о раскольниках. Из него и узнал офицер суть происшедшего тогда, когда Дальний Восток только-только заселялся.

Однажды военный губернатор Амурской области решил посетить старообрядческие селения, недавно возникшие на Зее. Увиденное повергло его в изумление – раньше везде встречал он только бедность, неустройство и нехватки, а тут – настоящее процветание. Стал генерал интересоваться, почему староверы живут лучше амурских казаков, и получил неожиданный ответ:

– Оттого, ваше превосходительство, что мы от начальства подальше.

– Однако без властей нельзя. Надо будет кого-нибудь над вами поставить.

Толпа крестьян бросилась военному губернатору в ноги:

– Отец родной! Мы люди смирные, подати платим исправно, сами любого дурня-злодея выдадим, если случится что. Только от начальства избавь!

Артур усмехнулся, но ничего не сказал собеседнику, тем более, что о своих разговорах с японским полковником вообще молчал, как могила.

– Ваши вчера никого из чужих не заметили? – спросил начальник лесного отряда:

Агафон что-то прикинул в уме.

– Вчера Дормидонт Сухов с охоты возвращался. Встретился ему какой-то незнакомый, расспрашивал дорогу на хутор Малая Крутиха. От тебя он, так рапортовал. А что, разве не твой человек? Мы ему и короткую тропу показали.

Так вот куда направился Кочетков! Жаль, такие волки отряду сейчас очень нужны. Придется кое-кого еще подчистить. Когда просились в Китае взять с собой на дело, все примерными солдатами были, а теперь… Да и эта китайская барышня, что стреляет без промаха, пригодилась бы.

– А что за звон от вас вчера доносился? – спросил старик. – Я уж ненароком подумал: неужто Артур Петрович подземную церковь оборудовал и колокола настраивает? Вот, думаю, человек в самую таежную глушь зарылся, а о христианских душах ду мает. Но у каждого своя вера. Мы как же жить дальше будем, неужели бросать обжитое и уходить, чтобы избавиться от этих звуков, непристойных для уха истинно верующего?

Командир усмехнулся и успокоил собеседника:

– Зря, зря, Агафон Спиридонович, беспокоишь свою бессмертную душу. Это мы тревогу учебную устраивали – свою систему оповещения задействовали, а еще в рельс били. Не скрою, есть там и маленькие колокола (недавно наши нашли их в старой церквушке, которая в вымершей деревне стоит, и принесли). Звуки такие, что и мертвого поднимут, и вашему хутору сигнал бедствия подадут. А вы посчитали, что никонианская церковь вам на пятки наступает. Не тревожьтесь, ей сейчас не до вас, она тоже потери несет: советская власть святые храмы динамитом рушит, а говорливых попов в лагеря отправляет.

Старец согласно кивнул.

– Да, не только нас под сапог власть взять хочет, но и им достается. Мы-то хоть на свободе, леса да болота нас прикрывают, а они, православные поповцы, рядом, а ведь тоже люди. За что кару несут? Ну да ладно, Бог всем судья.

– А теперь у меня к моему уважаемому коллеге один вопросик будет, – с усмешкой сказал Артур. – Почему о предстоящей свадьбе меня не оповестили, я ведь первый принял ваших женихов. Они у меня находятся, правда, в суматохе повредили одного малость, но другой жив-здоров, хоть завтра под венец. Но он по заявке должен идти в хутор Три Ключа. Если раненый вам нужен, берите.

Старец ахнул:

– Приятная новость! Что ж вы молчали об этом? Мы уже заждались пополнения из других родов. Наш-то мельчает, слабеет. По сути, мы все родственники. Нужна свежая кровь, здоровые, крепкие парни. А девок мы им найдем, у нас таковые имеются.

А про себя Агафон подумал: «Как это Мефодий Петрович Волкогонов, бывший владелец алейских мельниц и толстосум, согласился отправить своего сына в нашу Комаровку, чтоб здесь ему сыскали невесту? Видно, жизнь их там здорово потрепала». А вслух произнес:

– Невест у нас много, все на выданье, красивые, статные, работящие, женихов на всех не хватает. Вот я и думаю: отправлять ли второго парня в хутор Три Ключа? Дорога туда не легкая. Прибывших парней мы забираем, пусть на наши харчи садятся, у вас их не густо. А тебе лично, Артур Петрович, от нашего хутора благодарность, мы это долго помнить будем и, конечно, на свадьбу пригласим. Только у нас не так быстро все делается. Подождать нужно с годик. Присмотреться надо к человеку, убедиться в преданности нашей вере. Сможет ли он своим трудом содержать семью – это ведь не я решаю, а вся община. Как она решит, так и будет.

Стали прощаться. Тут послышалось лошадиное ржание.

– А вот и ваши сюда пожаловали, – офицер кивнул головой в сторону двух приближающихся подвод.

Взмыленные лошади, не переставая, махали хвостами, отгоняя назойливых мух, били задними коваными копытами, доставая до тележных передков. Крепкие чубастые мужики с длинными бородами, поклонились Агафону – и сразу к главному.

– Никак иначе, Артур Петрович, к вам беда подступилась, – начал Бобыкин, высокий мужчина, известный как лучший мастер по дереву. – Я как услышал первый взрыв вон там, на болотине, а потом второй… Аж солнце затягивать чернотой стало. Ну, думаю, спаси, Никола Угодник, из антиллерии шпарят. Потом опять сильно бабахнуло, даже какие-то деревяшки вместе с землей высоко полетели. Все, счас, думаю, по хутору палить начнут, стал своих баб в погреба прятать. Вижу, мужики забегали. Не знали, что делать. Слава Богу, скоро все стихло.

Бобыкин помолчал, покашлял в кулак и заявил:

– Прими от нас, Артур Петрович, сердечную посильную помощь. Ведь, возможно, не на каждую душу в твоем воинстве винтовка приходится, а наши с Сидором рогатины любое оружие заменят. Вон их сколько мы заготовили. Правда, они уже подсохли и медведя могут не сдержать, а человека выдюжат и к земле пришпандорят.

На обеих телегах стояли высокие бочки, из которых частоколом торчали острые рогатины. Полковник, поняв в чем дело, улыбнулся было, но вовремя загасил усмешку и серьезно сказал:

– Спасибо, мужики! Порадовали вы меня. Оружие у нас есть, а рогатины для себя приберегите, возможно, понадобятся. Успокойте соседей, особенно женщин и детей. Никакого нападения на отряд не было. Просто устроили для проверки тревогу, а еще с распоясавшимися буянами разобрались, потому как в ногу идти не хотят, приходится силком в строй ставить, мы ведь люди военные.

Бобыкин и Пустовалов закивали головами, впрочем, не очень поверив офицеру, а Сидор горько вздохнул:

– Эх Артур Петрович, когда же эта российская смута закончится, все еще пластает, как затаившийся пожар на сухом торфянике, то тут, то там. Уж как далеко мы убрались от безбожных властей, неужели и здесь, в комариной глухомани, нам на роду нечистая сила черным дегтем написала схлестнуться насмерть? Неплохо нам с вашим соседством жилось. Спасибо тебе, укротил баловников, навел порядок. Теперь мы с тобой одной веревочкой связаны. Ни вам, ни нам с властью антихриста не живать.

Пустовалов снял ситцевую шапчонку самодельного пошива, почесал затылок.

– Только не знаю я, долго ли мы здесь продержимся. Правильно наш наставник говорил, – Сидор повернулся к Агафону, словно ждал от него подтверждения: – смута границ и меры не имеет, сметает все. Ее ни винтарем, ни рогатиной не сдержишь. На что сильны и вольны донские казаки в гражданскую были, но захлебнулись кровью и сдались, и большие белые генералы головы сложили, не оставив после себя ни креста, ни могилы.

– Да, и такое было, – Артур расчувствовался, двинул мощными плечами, вспоминая не только Дон, но и украинские, сибирские фронты. Все они оказались гибельными для белого воинства: народ отказал им в поддержке – и все пошло прахом. Он вздохнул, но, не желая оставлять хуторян в унынии, произнес командирским, с металлом, голосом:

– Мы еще повоюем, это время скоро наступит. Сколько нас за рубежами страны, особенно в Китае, совсем рядом. Будет час – все встанут за правду и Россию. За поддержку еще раз благодарю. Если у вас тревога появилась, что кто-то может на нас внезапно обрушиться, то помогите усилить дальнюю разведку. Охотников своих проинструктируйте, сговоритесь со своими единоверцами из других хуторов и деревень об обмене сведениями, посылке связных. Это сейчас очень важно. Мы с Агафоном Спиридоновичем вскоре об этом подробно поговорим. А теперь, уважаемые, до свидания. Заезжайте, всегда рады вас видеть. А ко мне вон верховой скачет. Пора и делами заняться.

«Вот-вот, начинается, – подумал Архип, – вынуждает к прямому пособничеству. Такие же офицеры подтолкнули мужиков на побережье и на Бикине к открытому выступлению. Как же, возьмем Кхуцин, а там и Москва недалеко! Кровью тогда староверы умылись, столько хуторов без мужиков осталось!». Конечно, мысли эти старец крепко держал при себе.

Командир взял под козырек и уверенным шагом пошел навстречу всаднику. Он считал, что поступил правильно, не скрыв от мужиков правды о происшедшем в лагере. У староверского хутора десятки глаз и столько же ушей да и ум, обостренный опасной жизнью в тайге. Раскольники всегда начеку. Уж они-то страху повидали. С лихвой хватило и их дедам, и прадедам, и до сих пор по лесам скрываются.

Уже через несколько дней в Комаровке знали подробности чрезвычайного происшествия. Мужики, собираясь кучками, посмеивались над перепугавшимися соседями и над собой.

– Расскажи, Бобыкин, как ты от антиллерии прятался.

– Ты бы лучше, Кузьма, описал поподробнее, как в погреб от страха залез.

– А у тебя, небось, до сих пор в ушах колокольный звон!

Острословы особенно потешались над Бобыкиным и Пустоваловым.

– Решили вооружить все воинство рогатинами! Может, это медведи переполох устроили!

– Ржете, жеребцы стоялые. Посмотрел бы на вас, если бы в избе окно вылетело, как у меня.

– А я, Сидор Степанович, хоть верь – хоть не верь, от удара этого грома чуть не упал: только на каурой с заимки приехал, прохожу мимо колодца, а тут как рванет – пустое ведро вместе с цепью со сруба да с грохотом в воду полетело. Мне даже показалось, будто из сруба фонтаном ударило, и надо же, ведро в воздух подняло.

– Ха – ха – ха! У страха глаза велики…

Посмеявшись друг над другом, со вкусом перебрав все пережитые страхи, мужики вспомнили о погибших в лагере. Хоть и беспутный народ, многие безбожники, но жалко, когда вот так, без толку, расходуется человеческая жизнь.

– Старшой говорит, восьмерых под сопкой закопали. А сколько еще ранило!…

Разговор постепенно сворачивал в другую сторону – о хозяйстве, о том, кого отдадут Кузьме в жены, о том, какое лето предсказывают старики и не будет ли засухи: тогда лесных пожаров не миновать.