Тайна староверского золота

Глава XXXIV

Каргали, словно огромный кратер какого-то гигантского умершего вулкана, дикий, огражденный от внешнего мира круговой скалистой цепью, пробуждались к новой жизни. По приказу Катерины Павловой, с помощью взрывчатки и мощных бульдозеров, пришедших по только что пробитому зимнику, расширили и сделали безопасными для прохода техники «ворота» в каменной стене. На самих болотах, что питаются несколькими ключами, стоят вешки из пустых бочек и шестов с повязанными на них ленточками – на случай завальной пурги. Эти меты указывают направление вскрыши мощным машинам со стальными лопатами. В стороне прижался к сопкам целый городок из десятков балков – в них живут те, кому предстоит добывать здесь золото. На том месте, где приземлялся вертолет с чиновниками-браконьерами, – уже благоустроенная площадка для винтокрылых машин. А старый Конон рубит с лесниками конюшню для своих лошадок. Строятся и мастерская для ремонта техники, и столовая, и склад продовольствия.

В 12.00 Катерина, как всегда, вышла на связь. На этот раз с ней говорил сам генеральный.

– Ну что у тебя делается?

– Через месяц сдадим столовую и мастерские…

– Это ты потом доложишь. Главное – подготовка к вскрыше. Чтоб ни дня не потерять! Сама понимаешь: болотина, ее только зимой побороть можно. Надо рубить траншеи для сброса воды, или мы по весне в болотине потеряем технику.

– Все понимаю. Техника срочно готовится, вскрышу начнем завтра, – доложила Павлова и решилась сказать о том, что ее волновало. – У меня, Василий Васильевич, большие сомнения в данных геологов. Правильное ли направление россыпи в проектах показано? Они обещают всего по пять граммов на куб.

На другом конце связи помолчали. Потом Кузнецов раздраженно сказал:

– Не очень верь им. Могут и поосторожничать. А вот геолога стоящего своего действительно надо иметь. Извини, мы тут с его кандидатурой подзадержались. Не хотят, сукины дети, в твоей глуши комаров кормить. Ничего, палкой выгоню.

Катерина не стала упускать удобный случай:

– Василий Васильевич, зачем в городе искать? У меня есть своя кандидатура, нужно только ваше одобрение.

– Кто?

– Устюгов Григорий Кондратьевич.

– Кто такой, почему не знаю, я всех знающих специалистов перечислить могу. А этот, ты говоришь, Устюгов… Где ты его откопала?

– В наших Трех Ключах, – не сдавалась начальник участка, – он пробщик на «Победном»…

– Ну, душа моя, чтоб Каргали доверять пробщику… Мало у нас мужиков с дипломами?

– А у него диплом Санкт-Петербургского горного института с отличием, – внутренне торжествуя, сказала Катерина, – а наши болота он еще в тридцатых излазил. Кстати, первая карта «Победного» принадлежит ему.

– Н-да, дела, – Василий Васильевич помолчал, недовольно бросил: – Задаешь ты, Екатерина Алексеевна, мне всякие загадки. Еле от твоих генералов-охотников отбрыкался. А теперь какой-то пробщик. Он тебе такие пробы учинит, что ни ты, ни я каши не расхлебаем.

– Василий Васильевич, я настаиваю. Вы хотя бы поговорите с Устюговым. Он же первооткрыватель и «Победного», и Каргалинского месторождений.

Явно заинтересованный, Кузнецов досадливо бросил:

– Ладно, вызывай своего чудо-рудознатца. Через недельку и я прилечу. Заодно и проверку учиню. Смотри!

В точно назначенный срок вертолет, подняв снежное облако, приземлился около городка из балков.

– Да у вас тут настоящий курорт: воздух, вид – хоть сейчас на открытку, и погода, как на заказ! – улыбаясь, проговорил Кузнецов и обратился к Катерине. – Давай показывай хозяйство.

Обошли всю окрестность. По своей привычке генеральный переговорил с каждым, заглянул в котлы, похвалил любимые с детства блины из гречневой муки. Сверив проведенные и намеченные работы с документацией и геологическими картами, остался доволен, что редко бывало в таких поездках. У командного балка собрал всех первых каргалинцев, благо мороз отпустил и стояло безветрие. Рассказал о ближайших задачах, ответил на вопросы, пообещал подкинуть техники и людей. Потом приказал Павловой:

– Давай своего выдвиженца. Посмотрим…

В балке ему представился высокий мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и тонкими чертами лица. «Обрей бороду, одень в парадное, наведи лоск – ну прямо вылитый аристократ, дипломат, – подумал Василий Васильевич, схватывая облик незнакомца приметливым взглядом, – а достоинство и степенность – свойственные интеллигенту». И напрямик сказал:

– Вот Катерина Алексеевна предлагает назначить вас главным геологом в Каргалях, а я вас совсем не знаю, впервые вижу. Так что не обессудьте, расскажите о себе все, как на духу: сами понимаете, на такую должность, да еще здесь, на руднике, о котором даже в столице известно, двадцать раз посмотрят, кого назначить. Да вы присаживайтесь.

Устюгов поблагодарил и присел на табуретку напротив:

– Вот и я говорю Екатерине Алексеевне, что ее затея – утопия. С такой биографией мне только и остается в траншеях до конца жизни пробы брать. Простите за беспокойство по поводу моей персоны. Уж больно много черного в моей биографии.

– А вы наперед не загадывайте, – сказал Кузнецов, – давайте все по порядку, а затем прибросим все наши шансы.

Долгих два часа продолжалась беседа в командном балке. Кто-то сунулся было туда со своими делами, но ему начальница быстро дала от ворот поворот, а потом вообще поставила у дверей лесника, чтобы никого не пускал. Слушал генеральный рассказ о жизни впервые увиденного им человека и в душе ди вил ся ее трудностям и причудливым изворотам. Молчал, внимательно смотрел на собеседника, что-то откладывал в своей памяти. Думал: «До чего же упрямо, до чего же цепко это староверское начало в людях!».

А жизнь Григория Устюгова и впрямь была удивительной, иным хватило бы на несколько сроков на белом свете.

Его отец, державшийся не самого строгого старообрядческого согласия, был на всем Севере человеком известным. Как же, рыбопромышленник, владелец пароходов, которые забирали уловы у артелей и вольных промысловиков и в Белом море, и по всей Северной Двине с ее притоками, давал заработок тысячам людей, был вхож в дома всего губернского начальства. Парную иль мороженую треску, всякую разнорыбицу гнал обозами в столицу, другие города, вплоть до Москвы.

Хорошо чувствуя нужды времени, не жалел денег на учебу сына, мечтал, что со временем станет тот хозяином реки и моря. Но случилось так, что пошатнулись надежды промышленника. От правил парня на лето набираться опыта на своем пароходе. А он, стервец, пользуясь положением хозяйского сына, заставил капитана ссадить его вместе с двумя матросами в отдаленном районе. Гнев отца был страшен, когда вернулся блудный отрок.

– А ну, говори, чему научился, что приобрел, когда бросил пароход? – грозно спросил Кондратий.

– Вот, – и Григорий положил к ногам родителя тяжелый мешок.

– Что это? – кипел старый Устюгов, высыпая на пол какие-то камни.

– Это – железная руда, это – касситерит, из коего плавят олово, – спокойно объяснял сын. – А вот тут, папаня, – он, помогая себе зубами, развязал узелок, – шлиховое золото. И все это богатство – в земле по берегам реки. Есть там признаки и кимберлитовых трубок…

Кондратий выпучил от неожиданности глаза:

– Каких еще таких трубок?

– Кимберлитовых. Которые содержат алмазы.

– А ты откуда такого набрался? – спросил, остывая, отец.

– Так вы ж сами по моей просьбе выписали мне книги по геологии.

Отец молчал, гнев вытекал из его души, только удивление охватило все его существо.

– А ты, сын, у меня далеко смотришь. Не только на воде капитал приумножается. Земля-то матушка и хлеб, и золото давать может. Металл твой сдам в банк на твое имя.

Умный был мужик Кондратий. Выписал из Петербурга ученого геолога, заплатил ему немалые деньги, приставил к парню. Так что через год попал Григорий в горный институт. Вышел он из нее в самое смутное время: сначала царя скинули, потом пришли какие-то большевики, папаша лишился всех своих пароходов. Хорошо, жив остался. С помощью высадившихся англичан, захватив остатки богатства, вместе с семьей уехал куда-то за границу. А молодой Устюгов, дипломированный геолог, пошел предлагать свои блистательные проекты и много сулящие услуги новой власти.

Но та искоса смотрела на буржуйского сынка. Социально чуждый элемент, можно ли такому доверять людей и ценности? Тем более, что сам мужик из-за гордого своего духа не отрекался ни от родителей, ни от отеческой ве ры. В общем, подозрительным был для разных комиссаров.

Так и болтался Григорий без любимого дела. Где конторщиком послужит, где наймется разгружать вагоны, пока не оказался в Забайкалье. Был чернорабочим в геологической партии, которая базировалась в большом староверском селе. Приняло его на жилье семейство Савватия Куприянова, он трудником был в том же отряде, что и Устюгов, вместе шурфы долбили в каменистой почве. Вежливый, глубоко честный, услужливый Григорий по душе пришелся всем обитателям дома. И, наверное, смирился бы непризнанный ученый-геолог со своим неудавшимся бытием, если бы не всколыхнула всех его единоверцев, недовольных колхозами, весть: какой-то международный комитет брался доставить и разместить этих вечно гонимых трудяг в Канаду и Австралию. А путь туда лежал через Китай. И сорвались с насиженных мест тысячи исконных хлебопашцев, чей труд мог бы украсить российскую землю. Как-то, лежа в палатке после особенно тяжелого дня, Савватий сказал:

– Знаешь, брат, а мы с семьей решили ехать в Канаду. Собирайся, дорогой, и ты с нами. Хуже здешней жизни там не будет. Не зря бабки наши каждый день вспоминают о Беловодье, что лежит где-то за Китаем. Может, и сказка древняя для детей, но все-таки…Проезд в Китай пока свободный для русского человека. Поезд от Владивостока до Харбина два раза в неделю ходит. Поедем как за товаром и детям мир показать, и в Россию не вернемся.

Устюгов тяжко вздохнул. Куприянов, выглянув из палатки, нет ли рядом кого постороннего, тихо сказал:

– Был у меня двоюродный братуха Тихон, одних с тобой годов, пять лет, как умер, а бумаги его, на счастье, сохранились. С ними и поедешь, как член нашей семьи.

На том и договорились. Летом двадцать девятого года большое семейство Куприяновых высадилось из поезда в Харбине, да тут и застряло: то пароходов не было, то заминка в связи с конфликтом на КВЖД, а потом вообще японцы установили свои порядки в Маньчжурии и уже никого никуда не выпускали.

Григорию, а ныне Тихону сначала повезло: взяли на работу в фирму, ведущую геологические изыскания на севере Китая. Воспрянул духом мужик – в руках любимое дело спорится. А богатства какие открываются – уголь, железо, вольфрам, золото. Только для кого они? После того, как уже выяснилось, что фирма вовсе не китайская, а перекупленная японцами у французов, стало понятно, на чью сторону работают Устюгов и другие специалисты, чью военную мощь умножают они своими трудами. Всем было ясно, что самураи готовятся к войне против России, а вредить своей Родине Григорий ни при каких условиях не хотел.

Его разговоры, видимо, не остались неизвестными новым хозяевам фирмы, и пришлось специалисту познакомиться с японской контрразведкой. Каким-то путем жандармы выяснили, что он вовсе не Куприянов, а Устюгов и в Китай попал по фальшивым документам. Григория обвинили в шпионаже в пользу СССР. Добиваясь признания, морили голодом, избивали бамбуковой палкой, держали в сырой грязной одиночке. И пропал бы мужик, но в первый раз за многие годы ему вдруг на помощь пришла отцовская фамилия. На очередном допросе какой-то большой японский чин в штатском обратился к Григорию:

– Так ваша фамилия – Устюгов? Вы из Архангельска? Как звали вашего отца? Он из старообрядцев? – Получив точные ответы, офицер задумался и, что-то решив для себя, медленно произнес: – Вам повезло. Давно изучаю русских раскольников, слышал об известном на Севере России рыбопромышленнике Кондратии Устюгове. Он даже гостем был у нашего консула в Санкт-Петербурге. Сейчас успешно ведет свой бизнес в Скандинавии. Как же вы отбились от него, не эмигрировали вместе с семьей? Ах да: вы в это время заканчивали курс в геологическом институте. – Японец, довольный впечатлением, произведенным на арестованного своей осведомленностью, пообещал: – Могу помочь: старообрядцы – наши потенциальные союзники. Но придется постараться. Вы – хороший геолог, и мы предлагаем вам работу по специальности в России или на Курилах.

Устюгову ничего не оставалось, как согласно кивнуть головой и подписать какую-то бумагу с иероглифами. Успокаивала одна мысль: оказаться бы только на Родине, а там я от вас, чертей, постараюсь отделаться. Потом был геологический отряд из японцев и китайцев, работа под охраной в самой глуши Приморья, куда их забросили ночью морем. Рядом находился белогвардейский лагерь большой вооруженной группы. Вот тогда-то Устюгов, вместе со своим помощником и китайским другом Цзоу впервые облазили Каргали, ища золото для японцев.

Применяя на практике свою теорию залегания золота вдоль ключей, он открыл здесь головокружительные богатства. Договорился с Цзоу секрета японцам не открывать – не про их честь российский клад. Составил две карты – одну для себя, подлинную, другую – для нынешних начальников, с заниженными запасами и ложными пометками. Вторую отдали старшему в их отряде, а первую, завернув в клеенку и положив в просмоленный мешок, спрятали в схорон в одной из пещер каменного ограждения.

Генеральный не сдержал своего любопытства:

– А где она сейчас?

– Как раз в зоне большого золота. Вот это – зона, где расставлены вешки, здесь на кубе пять-шесть граммов, глубина залегания золота – два метра. А вот в правой стороне около вон того разлома, где и карты лежат, в одном кубе тридцать граммов. Назарий велел положить карту до лучших времен обратно. Должна там и лежать. Если не сохранилась, восстановлю по памяти. Могу найти сейчас наши шурфы, которые входят в схему общего месторождения, в документах это все показано, – спокойно ответил пробщик.

– Это хорошо. А дальше что было? – решил выслушать до конца Василий Васильевич.

И Устюгов поведал, как сгинула белогвардейская банда, как бежали от нее в глухую тайгу окрестные староверы, как на голодную смерть были обречены геологи, как японская охрана уничтожала всех пытавшихся уйти китайцев. Добраться до населенного пункта удалось только Цзоу благодаря вышитой на материи карте, которую дала им вдова прежнего старца из Комаровки. Видимо, ею в хуторе пользовались давно.

– Так кто, говорите, ваши спасители?

– До конца дней молиться буду за Лаврентия (фамилию не знаю), Конона Горелова и Арсения Дружинина, за бабку Варвару и ее помощницу Надежду, что выходили нас с Цзоу в своей бане, за все общество Трех Ключей, что позволило нам остаться на житье вблизи хутора.

В Кузнецове снова взыграл профессиональный интерес:

– Вот Павлова говорит, что и месторождение Измайловское открыто вами.

– Это позднее, когда мы уже жили рядом с Тремя Ключами и с разрешения Назария и Архипа искали золото поближе к селению для пропитания его жителей. Ту мою карту Архип передал геологам, которые там потом во время войны работали.

– А не обидно было другим отдавать открытие, а самому оставаться в тени? – напрямик спросил собеседник.

Устюгов почесал затылок.

– Да как вам сказать? Тогда все для обороны отдавали. А потом, объявляться-то мне нельзя было. Наверное, знаете, как НКВД почистило Три Ключа.

Генеральный кивнул головой. А необычный пробщик продолжил свой рассказ о том, как тогда его и Цзоу в числе других мужиков арестовали.

– Японский резидент, сволочь, – орал на него какой-то белоглазый лейтенант, командовавший разгромом Трех Ключей. – Кому передал карту месторождения?

Пришлось рассказать о том, что карту отдали геологам. Органы проверили, и все слова Григория подтвердились. Только это и спасло Устюгову жизнь. По решению особого совещания, он десять лет мучился по лагерям, а потом был в ссылке. А Цзоу так и сгинул на каторге. Потом Григорий, постаревший и худой, вернулся к семье в хутор, ставший для него родным. Его взяли пробщиком на «Победный», с той поры он здесь и работает.

– А не растеряли знания, не отстали? – в упор спросил генеральный.

– Да нет, не думаю. Я треть своей зарплаты трачу на специальную литературу. Переписываюсь со многими геологическими светилами. Консультируюсь, сам кое-кому даю советы.

В балке повисла тишина. В голове генерального выплыли давние некрасовские строки: «Золото, золото – сердце народное»… Он прервал молчание:

– Задали вы мне с Павловой задачку. С такой пестрой биографией даже анкету заполнить трудно. А проскочить через наши бюрократические рогатки – тем более. Да ладно, это уж моя забота. Где наша не пропадала!

Василий Васильевич с чувством пожал руку Устюгову.

– Катерина Алексеевна, снаряжай экспедицию. Будем искать старую карту. А вы, дорогой мой Сусанин, показывайте дорогу. Найдем – ни один черт нам тогда не страшен.

Развернули топографическую карту, Устюгов уверенно ткнул карандашом в точку у скалистых сопок.

– Здесь!

– Э… да тут дороги километров пятнадцать, – заметил Кузнецов, – при таких снегах за день не управимся.

– А вы, Василий Васильевич, не беспокойтесь. Зачем вам терять время? Мы сами все сделаем, – предложила Павлова, – пробьем зимник. Все равно дорога нужна – там пасечное хозяй ство намечено организовать в пионовых зарослях.

– Нет, сам хочу подержать в руках староверскую карту, – заявил генеральный и приказал: – Позовите Александра.

Пришел ладный вертолетчик, доложился честь по чести.

– Вот, Сашок, глянь на карту. Мне надо сюда. Сумеешь там по близости посадить машину?

Александр прищуренным глазом осмотрел разостланный на столе лист, что-то сверил с планшетом и отчеканил:

– Найдем такое место!