Тайна староверского золота

Глава XIX

Растянувшись редкой цепью, держа ружья наперевес, мужики последовали за своим главным. Не доходя до хутора, они наткнулись на бревенчатый барак с брезентовой крышей, из которой торчало несколько печных железных труб.

– А ну, Бог не выдаст! – Лаврентий ударом сапога распахнул дощатую дверь. – Есть кто живой?!

С нар приподнялось несколько теней. Что-то залопотали по-китайски.

– Русские среди вас есть? – спросил Лаврентий.

Один из обитателей барака молча ткнул пальцем в сторону дальних нар. Там на рваных войлочных подстилках лежали два истощенных до крайности человека.

– Кто из вас Григорий? – старший прибывшего отряда вспомнил рассказ пришедшего на пасеку.

Бледный мужчина дернул головой, стряхнул отрешенность со своего взгляда и постучал пальцем по своей груди.

– Говорить можешь? Что тут у вас происходит?

– Есть… Дайте поесть, – прошептал мужчина.

– Верно, Лаврентий, ничего мы от этих доходяг не добьемся. Они же с голоду помирают, – вмешался Конон.

– Твоя правда, – заметил старший и приказал: – Сергей и Арсений, найдите какой-нибудь котел и быстро сообразите мучную болтушку. Да пожиже, а то эти бедолаги еще окочурятся с голодухи. Но сначала напоите всех горячим чаем с сахаром.

Храмцов и Дружинин побежали выполнять задание. Арсений был поражен увиденным, ему стало жаль этих несчастных людей.

– Как думаешь, дядя Сергей, – выживут они? – с надеждой спросил парнишка.

– Кого-то, видимо, уже не спасти. До ручки дошли, бедняги. И как можно в летней тайге довести себя до такого состояния? – изумился мужик и тут же нашел объяснение. – Патроны кончились, да и не помогли бы они уже: банда распугала все зверье и дичь, а далеко ходить у них сил нет. А на одних травах, хотя и есть среди них съедобные, не проживешь.

В бараке же Лаврентий продолжал разбираться.

– А там что? – он указал на дверь в стене. – Люди есть?

– Японцы, – слабо выдохнул Григорий.

– Японцы, говоришь? Сейчас познакомимся. Вы, Ваны, оставайтесь здесь. Попробуйте поговорить с соотечественниками. А ты, Конон, со мной.

За дверью оказалась небольшая комната с длинным, грубо сколоченным низким столом и двумя длинными лавками, за которыми располагались пять человек: три японца и два китайца. Они также были изможденными, но выглядели чуть-чуть поживее жильцов первого помещения. На столе лежали большие пожелтевшие листы с цветными изогнутыми линиями, чертежные приборы, стояли баночки с тушью. Увидев входящих, все, как по команде, встали и, к удивлению Лаврентия, заговорили по-русски.

– Что за люди? – строго спросил старший отряда.

Один из обнаруженных в комнате вышел вперед.

– Мы – специалисты из Японии и Китая, работаем здесь по заданию Мукденской компании. Они ведут топографическую съемку, геологи, – кивок в сторону китайцев, – ищут полезные ископаемые…

В это время в дверях показался Ван-первый и знаками попросил Лаврентия выйти. Оставив в комнате Конона, тот прошел в первую комнату, но китаец не остановился там. Только на улице он обратился к Лаврентию.

– Эти, – он кивнул в сторону первой комнаты, – выпили горячего чая и кое-что поведали…

И Ван-первый рассказал, что люди заброшены сюда японцами проектировать дорогу от моря до границы и составлять карту земных богатств. К ним были приставлены два офицера и солдат для наблюдения и охраны. Заботиться о специалистах должен был и командир таежного отряда некий Артур, царский офицер. Но в банде пошла заваруха, главаря убили. В отряде перестреляли друг друга, многие поумирали с голоду. Они пришли уже позднее.

– Понятно, сейчас я с ними поговорю по-другому. Ишь, крутятся… Специалисты…

В Лаврентии проснулись спрятанные в душе честь и достоинство русского офицера. Вернувшись в комнату, он заявил:

– Хорошо, что вы знаете русский язык, это поможет лучше разобраться, Нам, российским жителям тайги, стало известно, что здесь существует группа, созданная японцами, которая занимается изучением местности для военных целей. Более того, здесь же тайно размещен отряд бывших царских военных, переброшенных из Маньчжурии для охраны специалистов. На самом деле эти вояки занимаются наглым разбоем, грабят наши хутора, убивают мирных людей, насилуют женщин. Хочется знать, какое отношение вы к ним имеете и где они сейчас. Не скрываем, что будем с оружием защищать свои селения и без жалости расстреливать любых бандитов, кем бы они ни были. Отвечайте!

Худой японец средних лет, поднявшись и поклонившись, заговорил, тщательно выговаривая русские слова:

– У себя на родине в Японии нам сказали, что по просьбе российской стороны на Дальнем Востоке необходимо провести изыскательские работы и подготовить проекты для строительства шоссейной дороги от моря до Маньчжурии. Это поручено китайской компании, которая находится в Харбине. Она производит набор специалистов на контрактной основе и переправляет их в эти места. Срок договора – год, после которого происходит замена состава. На этих условиях мы и работаем здесь. К людям из военного отряда не имеем никакого отношения, хотя слышали о них и знаем, что живут они в подземных казармах в нескольких километрах отсюда. Недавно здесь побывали трое русских с целью добыть что-нибудь из еды, но мы сами уже несколько дней сидим без всяких продуктов. Они оказались из того самого отряда.

Рассказали, что у них жуткий голод, командир убит, а они предоставлены сами себе. Жители близлежащих хуторов покинули свои жилища и, забрав скот и все продукты питания, ушли далеко в тайгу. Обещанной помощи из Маньчжурии нет. Деньги у них имеются, но купить на них нечего и не у кого.

Лаврентий, уже кое-что зная, усомнился:

– Что-то не верится мне, чтобы Россия заказывала Японии строить дорогу на своей территории. Вы утаиваете от нас то, что нам хорошо известно. Кто дал вам право проводить изыскания в нашей тайге? Для каких целей? – сурово вопрошал он. – Нам известно гораздо больше, чем вы думаете. Когда мы вчера проходили по руслу пересохшего ключа, то наткнулись на два трупа китайцев, убитых выстрелами в спину. Кто это сделал? И почему их теплая одежда была напичкана кусками золотосодержащей породы? Что все это значит? А теперь, – повернулся он к притихшим китайцам, – послушаем, что вы скажете.

Низкорослый, коренастый китаец стал подниматься, но Лаврентий жестом показал, что тот может говорить сидя.

– Наша группа делает разметку будущей дороги к морю, – глухо, с сильным акцентом заговорил он, – и ищем полезные ископаемые. А убитые китайцы – это наши люди, они возвращались на родину после завершения контракта. Японская охрана разрешила им, как компенсацию за труд, взять с собой обогащенной порошковым золотом породы сколько смогут унести. Но все это обман. Ушедшим устроили засаду на тропе. Их расстреляли, еще и цветки женьшеня в карман каждому засунули, для того чтобы в дальнейшем обвинить наших людей в хищении золота и корней на территории России. Японцы делают вид, что никакого отношения к этому не имеют. Сколько таких трупов по зарослям валяется! Ведь нас вначале было двадцать два человека, а осталось десять, может, и нас ждет та же участь.

– Так-так, выходит, арсеньевскому крестнику крупно повезло, – Лаврентий сурово взглянул на японцев и, обратившись к китайцу, кивнул: – Продолжай!

– Мы подневольные люди, были арестованы в Харбине и без предъявления обвинения сидели в тюрьме. Потом нам предложили работу в России, обещая заработок в валюте и волю. Выбора у нас не было, за неповиновение – расстрел, угрожали даже родственников, которые проживали в Харбине, посадить в тюрьму. Продуктов нет, есть нечего, питаемся корой, грибами, змеями да лягушками. Нас здесь оставили на умирание, помогите! Еще ни один китаец живым на родину не вернулся. Японцы, чтобы замести следы, убивают нас как свидетелей. Помогите нам! Но к этим, – говоривший кивнул в сторону коллег, – претензий нет, они такие же подневольные, – и китаец пальцем смахнул со щеки слезу. Лаврентий снова уставил взгляд на говорившего первым.

– Что скажешь?

– Мне нечего добавить, – вновь вступил в разговор японский бригадир. – Запираться бесполезно. Тан сказал правду. Нас арестовывать не за что, мы России пока никакого вреда не нанесли. Все результаты работы все еще здесь. Раньше мы работали на Курильских островах, пробивали штольни для разведки полезных ископаемых. Руководство компании отозвало нас и отправило сюда на один год, cказав, что потом приедет замена. Но прошел срок, никто не приехал, все продукты съели. Люди ослабли, на зверя охотиться не можем, да и боеприпасы закончились. От голода и болезней наши охранники совсем обессилили. Они были самураями, поэтому сделали себе харакири, а солдат ушел в тайгу и не вернулся. Это они плохо обращались с китайцами и расстреливали тех, кто хотел уйти.

Говорящий жестами и интонацией дал понять, что осуждает своих соотечественников, и заговорил снова:

– Мы незаконно работали на советской территории, поэтому готовы отдать вам все карты и чертежи, где указаны разведанные нами месторождения золота, угля и драгоценных камней. Просим не подвергать нас аресту.

Лаврентий, нагнувшись к Конону, что-то прошептал на ухо. Тот быстро встал и вышел, вернувшись уже с Дружининым.

– Значит так, – по-командирски распорядился Лаврентий, – грабить Россию не позволим! Все документы вместе с картами сдать нашему человеку, – он показал на Арсения. – Храмцов поможет ему. И подготовьте опись, – обратился он к бригадиру, – где вы распишетесь в сдаче, а мы – в приеме перечисленных бумаг. А теперь с кем-нибудь из вас сходим в барак, где размещалась охрана, и посмотрим, что осталось от этих извергов.

Окна и двери небольшого домика охраны были открыты настежь, и еще издалека Лаврентий и сопровождающий его геолог почувствовали смрадный запах. Прикрыв рукавом нос и рот, стараясь пореже дышать, старший группы заглянул вовнутрь. На грязном, липком полу валялись почерневшие и вздувшиеся трупы, облепленные жирными зелеными мухами. Стоящая на столе коробка была наполовину заполнена пуговицами. «Ишь какую бухгалтерию завели палачи, чтоб отчитываться перед своим начальством», – догадался Лаврентий и, обращаясь к спутнику, сказал:

– Эти свое получили. А почему же вы их не хороните?

– Наши люди настолько ослабли от голода, что нет сил выкопать даже неглубокие могилы, – ответил японец и, указав на небольшую пристройку с тыльной стороны барака, продолжил. – А здесь жили русские переводчики. Они тоже умерли от голода и болезней.

Спутник Лаврентия рассказал, что барак и прилегающие строения были базой группы специалистов, работавших в разных местах за двадцать-тридцать километров. Он доверительно сообщил, что ими открыты несколько месторождений золота. И надо проследить, чтобы старший не утаил особую карту.

– Вот ты нам и поможешь в этом, – сказал Лаврентий. Японец согласно кивнул головой.

А в бараке Арсений с Сергеем увязывали в два рулона документы, различные чертежи и топографические карты.

– Это надо же, – удивлялся Арсений, – за короткое время столько сделать! Может, мы все бумаги брать не будем, уж больно их много?

– Тебе сказано принять все документы, вот и принимай, – прикрикнул Храмцов на парня. – Почему это о нашей земле должны знать в Японии и в Маньчжурии? Все заберем, до единой бумажки, а потом дома разберемся. А если эти что-то утаивают, – кивнув в сторону японцев, обратился он к китайцам, – скажите мне, я сам все выгребу.

Но японцы и не думали что-то скрывать. Вместе с китайцами они добросовестно вынимали и помогали упаковывать толстые папки, помечая красным карандашом их содержание.

Вернулись Лаврентий с геологом. Специалист посмотрел опись и успокоительно кивнул старшему из Трех Ключей. Глядя в стопки увязанных документов, тот сказал:

– Ваша свобода нам не нужна. Более того, чтобы вы не умерли здесь от голода, предлагаем поехать с нами в наш хутор. Там дней за десять вас подкормят и подлечат, а потом сами решайте, куда путь держать.

– Нет-нет, – запротестовали японцы, – мы останемся здесь, нас должны забрать и увезти к семьям на Курилы. Ждем, когда подойдет корабль. С берега за нами обещали прийти.

– Как же вы проживете здесь без продуктов? – удивился Лаврентий.

– У нас осталось десять патронов, может, удастся зверя подстрелить.

– Ну, раз вы так решили, насильно тащить не будем, – пожал плечами Лаврентий. – А продуктами поможем.

«Баба с возу – кобыле легче», – хмыкнул про себя, пожав плечами, Конон.

– А вы что надумали? – обратился старший к китайцам.

Ван-второй перевел вопрос и объяснил, что их неволя закончилась. Это были хорошие специалисты – геологи, топографы, гидрологи, картографы. Японцы тщательно отбирали людей в изыскательскую партию.

– Пока будьте здесь, сегодня завезем продукты, и вы сможете приготовить еду и подкрепиться, – распорядился Лаврентий. – Мы здесь будем три дня, потом вернемся в свой хутор. Кто захочет с нами – милости просим. Кто решит вернуться домой и знает дорогу – препятствовать не будем. Но знайте, идти придется самостоятельно. Граница практически закрыта. Там неспокойно, постоянные стычки.

Китайцы остались довольны таким поворотом дел, и те, кто был покрепче, наперебой предлагали помочь доставить продукты, спрятанные в одной из старинных доменных печей Лешего клыка.

Григорий, которому рассказали, кто оказался спасителем несчастных, призвав к ним помощь, и что китаец, его друг, находится в Трех ключах, попросил взять его с собой. Второй русский, получив продукты и японский карабин с огневым припасом, пожелал уйти в тайгу.

– Арсений, ты остаешься здесь при документах. Серега, возьми помощника из китайцев и вместе с Ваном-первым поезжай на лошадях за продуктами. А мы с Кононом и вторым Ваней посмотрим, что от Комаровки осталось. Неужели ее постигла судьба Медянок? – решил Лаврентий.

Подъезжая к хутору алтайских старообрядцев, они еще издалека увидели клубы черного дыма. Всадники прибавили ходу и выехали на главную улицу селения. Горел бревенчатый дом, где, как потом пояснил Храмцов, жила семья старца Агафона. Из избы доносился истошный вопль. Человек не звал на помощь, а просто душераздирающе кричал. Конон первым спрыгнул с лошади и нырнул в сени, где на утрамбованном земляном полу извивался человек, пытающийся худыми рукам найти опору, чтобы выбраться наружу. Не раздумывая, Конон схватил его за тлеющую тужурку и вытащил на улицу. От несчастного исхо дил дурной запах горелого мяса. Оказавшись в безопасности, погорелец вместо благодарности разразился потоком брани, призывая кого-то сжечь проклятый хутор.

– Это они убили полковника, – хрипел он, закатывая то ли от слабости, то ли от ярости глаза. – Где золото, куда запрятали его эти проклятые бородачи? Думают – убежали. Мы их все равно найдем, никуда они от нас не денутся. Перестреляем всех, а Агафона повесим посреди хутора, как последнюю сволочь! – он торопливо полез в карман и бросил под ноги приехавших светлый кварцевый камень, кусок свалявшейся старой ваты и блестящую стальную пластинку для высекания искр. – Это они обрекли нас на голодную смерть, – бормотал он, все больше теряя силы. – И где эти чертовы японцы, наверное, тоже старо веров испугались. А ведь обещали, обещали…

Что обещали японцы, Лаврентий и его спутники так и не узнали, человек оборвал уже почти бессвязную речь, пена пошла у него изо рта и, завалившись на бок, так и не прикрыв ввалившихся глаз, отошел в мир иной.

Уже потом выяснилось, что это был Охрименко. Он и еще двое солдат, чудом выживших, еще долго рыскали по окрестностям. Наконец прапорщик, окончательно обезумевший от ненависти, остался практически один: его товарищи совсем обессилели. Это его видели с сопки в Медянках, грозящего кулаком и обещавшего всех перевешать.

Мужики молча глядели то на скончавшегося человека, то на догорающий дом. Тушить пожар не имело смысла: ветер дул в сторону огородов, и огонь не угрожал соседним постройкам. Подошли к колодцу. Рядом с ним лежал убитый, на груди мертвого, ниже бороды, висела домашняя икона со сквозными пулевыми отверстиями.

– Это же Фома Привалов, охотник-промысловик из Комаровки. Я его знал, – мрачно сказал Конон и перекрестился. – И что его в брошенный хутор на погибель привело? Ну изверги, ну враги рода человеческого, – гневно бросил мужик и потряс в воздухе кулаком.

Хутор состоял примерно из десятка домов, хотя здесь могло разместиться много больше. Все окна в избах были наспех заколочены ясеневыми жердями. Жители, видимо, очень торопились, покидали жилища ночью, впопыхах оставляя нехитрую утварь. В домах валялись самодельные детские игрушки, печные инструменты, ухваты, дрова и даже одеяла и подушки.

Все огороды были изрыты. Видимо, люди из подземного лагеря хотели поживиться картошкой, но было еще рано для сбора урожая: новые клубни еще даже не завязались, а старые уже не годились в пищу.

Отряд уже собирался покидать Комаровку, как вдруг из дома с красивым палисадником выскочили двое мужчин с короткими обрезами в руках и быстро побежали по огородной меже в сторону леса. Удивленно провожая их взглядами и гадая, кто же это мог быть (неужели грабители?), мужики приготовили свои берданки и ждали только команды от Лаврентия догнать и задержать беглецов. Но тот молчал в раздумье, понимая, что людьми рисковать он не имеет права, можно и на свинец нарваться, ведь неизвестные из зарослей тоже наблюдают за ними, а, пока отряд находится на удалении, из обреза его не достать.

Долго раздумывать не пришлось. Кусты зашевелились, спрятавшиеся вышли и по той же меже стали быстро приближаться к отряду, переговариваясь на ходу. Не доходя нескольких метров, один остановился, а другой прямым ходом направился к сидевшему на лошади Конону. Тот быстро соскочил на землю и по-приятельски поздоровался с подошедшим. Это оказался его старый знакомый Дмитрий, заядлый корневщик из Комаровки.

– Давно, давно я тебя, приятель, не видел. Неужто бросил наше ремесло? – облегченно вздыхая, спросил он.

– Да нет, Митяй, уже давно в земле копаюсь, привык, – отвечал Конон. – Живем, как жили.

– А нас-то какая беда постигла, до сих пор опомниться не можем, – мужик протянул руки, словно охватывая брошенный хутор, лицо его потемнело. – Не иначе, как прогневали мы Бога, с обидой на нас пошел, и когда остановится, никто не знает. Сколь ко лет места эти обживали, и принес же леший на нашу голову лихих вояк из Маньчжурии. Русские люди, офицерские школы кончали. За святую Россию ратуют, считают себя освободителями наших хуторов от Советской власти – защитники, мол. А на деле грабежами да разбоем стали заниматься. Сначала наши уральские братья ушли из Медянок. В отместку эти изверги весь хутор разгромили. Все оставшиеся иконы в красных углах пулями пробиты. Всех хуторян, кто наведывался в Медянки, убивали и вешали. – Корневщик вздохнул и продолжил с горечью: – Теперь и нам пришлось в исход пуститься. Возвели на нас поклеп, будто комаровские их командира убили и забрали какое-то золото. Видишь, всю землю около домов перекопали – все это проклятущее золото ищут.

– А вы-то как тут оказались? – спросил Конон старого знакомого.

– Мы у Соболиного зимовья обосновались, ждем, пока бандиты друг друга перестреляют или голод да хвори их на тот свет заберут. Нас с Ионой старец послал разведать обстановку. Смотрим, уже Комаровку жечь начинают.

И мужик снова начал сетовать на беды, постигшие его хутор. Лаврентий молча слушал, сокрушенно качая головой и давая человеку выговориться. Наконец не выдержал:

– Так почему мужики не восстали? – возмутился он. – Картечью надо встречать негодяев! Вояки из Маньчжурии, конечно, сброд без чести и совести. А сами-то вы тоже хороши: бабу в избе насилуют, а вы в сенях прячетесь, боитесь. Вот они и распоясались – управы-то на них нет. Ну, не с нашим хутором они дело имели, мы бы их быстро утихомирили. У вас в двух хуторах до двухсот мужиков с подростками насчитывалось, и все при оружии. Надо было объединиться и сказать их главному офицеру, что, мол, если ваши люди будут грабить и насиловать, то мы дадим отпор.

Дмитрий внимательно посмотрел на Лаврентия:

– Оно, конечно, со стороны виднее, – вздохнул он. – Только ведь со своим уставом в чужой монастырь не полезешь. Мы вот с Алтая, а медянские – с Урала, и блюдет каждый хутор свои порядки. Выживают, кто как может. В Медянках жили по принципу: мой дом – моя крепость, а она, видите, какая непрочная оказалась. Жизнь нас учит, учит, что надо дружнее вместе жить, сообща защищаться, а мы… Вот нас поодиночке и берут за горло все, кому не лень: то власти, то бандиты, а то и церковники, хотя вера одна, православная, и делить нам нечего. А сейчас трудно, практически невозможно, объединиться, так уж сложилось веками. Не сворачивая, идем по тропам наших предков, а жизнь-то вокруг нас меняется быстро. А мы все

Беловодье ищем, а его, может, и нет вовсе, но ни один мудрый старец нам об этом не сказывал.

– Пора ехать, – первым тронул поводья Лаврентий.

Он решил осмотреть лагерь тех самых бандитов, о которых только что поведал Дмитрий. Конон быстро попрощался с приятелем и молчаливым Ионой, вскочил на коня и бросился догонять своих. Через час они уже были на месте. Старший подал своему маленькому отряду знак остановиться, чтобы осмотреться и не напороться на засаду. Из лагеря не доносилось ни звука. Ван с Кононом пошли на разведку и, вернувшись, сообщили, что в траве, среди цветущих кустарников, они обнаружили более десятка трупов оборванных людей в военной форме. Почти все были босыми. Похоже, что некоторые из них были застрелены, другие умерли сами, вероятно, от голода и болезней. Кругом валяется оружие с пустыми магазинами: русские трехлинейки, новенькие японские карабины и много стреляных гильз. Староверы порядком устали от созерцания трупов за последние дни, поэтому решили долго тут не задерживаться и, осмотрев подземелье, возвращаться назад.

– Ну что, пальнем на прощанье, все-таки русские люди. Бог им судья, – сказал Лаврентий, и выстрелы из берданок всколыхнули таежную тишину.

Неожиданно с противоположной стороны из подземелья выползли двое оборванных солдат и, увидев вооруженных людей, попадали в траву, то ли от страха, то ли от немощи.

– Матерь Божья, живые трупы! – перекрестился Конон, спрыгивая с лошади и с опаской подходя ближе.

Лежавшие в траве, действительно, скорее напоминали скелеты, нежели живых людей. Страшно худые, лысые и беззубые существа тряслись как при приступе лихорадки. Смысл вопросов, видимо, не сразу доходил до их сознания, и они отвечали медленно, с трудом ворочая языком, повторяя, как заклинание: «Спасите, спасите!» Из их бессвязной речи все же удалось выяснить, что в живых в лагере остались только они двое. Некоторые солдаты были расстреляны людьми маньчжурского самозванца по кличке Тувинец, другие порешили друг друга, третьи померли с голоду. Есть было нечего, жевали траву и там же, в траве, умирали… Прапорщик Охрименко бросил их, но в каком направлении пошел и вернется ли – не знают.

Люди были настолько обессилены, что Конон усомнился, смогут ли они вообще подняться с земли, уж не говоря о том, чтоб следовать за отрядом. Эти несчастные уже стояли двумя ногами в могиле, и жить им осталось считаные дни, а может, и часы. И чтобы не брать грех на душу и не корить себя впоследствии за бездушие, Лаврентий распорядился поднять людей и накормить приготовленной еще дома едой, взятой с собой в дорогу. Бедняги с трудом удерживали кусок, так тряслись у них руки, не сразу попадали в рот, а, затолкав еду, пытались размять ее беззубыми деснами, что тоже не всегда удавалось, и тогда они глотали, заходясь в кашле и выкатив от натуги глаза.

База специалистов встретила отряд приятным дымком готовящегося ужина. На второй день занимались похоронами. На общую могилу русских переводчиков поставили свежевыструганный березовый крест. Для японских военных китайцы наотрез отказались копать могилы, да и бригадир не настаивал, заверяя, что они сами их похоронят по своим обычаям.

Старообрядцев из Медянок и Комаровки погребли в центре хутора на возвышенном месте под акациями, а Охрименко – на пустыре, в конце огорода за сгоревшим домом.