Тайна староверского золота

Глава XVIII

Небольшой конный отряд двигался по руслу пересохшего ключа. Еще ночью перед отъездом после напутствия Назарий передал мужикам совет Архипа: не лезть сразу в Медянки, а расположиться около скалы, что несколько в стороне, почти на высотке небольшой сопочки под названием Леший клык.

– Хоть и недоброй славой место то пользуется, зато наблюдать оттуда хорошо, – объяснял духовный наставник. – Названия не пугайтесь, крестное знамение всегда с вами. В том месте словно нечистая сила выперла из глубины на поверхность пласты каменного угля. Оттого и скала черным-черна стоит. Сверху осторожненько осмотритесь – оттуда и село, и окрестности его хорошо просматриваются.

Арсений, мерно покачиваясь в седле, перебирал в памяти вчерашний разговор с Назарием. Никак не мог примириться с мыслью, что кто-то, даже такие уважаемые люди, как старец-наставник и его помощник по мирским делам, вмешиваются в его личную жизнь и пытаются навязать свое мнение. Одно он хорошо уяснил: их хотят разлучить.

«Тоже мне, нашли родственницу, – в сердцах думал он. – Да наши деды вообще из разных волостей сюда приехали. И родители уж наверняка знали бы о родственных отношениях. Жениха, видите ли, заморского ей выписали. Экая забота! Им что, девок мало? Вон Пронька конопатая или Параська долговязая, которые давно в девках засиделись – что-то никто о них не хлопочет, хотя в нашем хуторе жениха им точно не сыскать. Другое дело – Наталья. Да ее любой возьмет, только свистни, от сватов отбоя не будет», – распалял себя Арсений.

Эта девушка, хоть и невысокая ростом, крепко, по-деревенски, сбитая, действительно выделялась среди сверстниц статью, нежным румянцем и удивительно бездонными зелеными глазами. «Ну прямо нимфа лесная!» – вздевала руки соседка Пелагея, мать троих сыновей-подростков, примеряя Наталью в качестве будущей невесты для одного из своих подрастающих женихов. Даже видавшие виды старики, провожая взглядом гордо шагающую Наталью со слегка откинутой назад головой, которую оттягивала тяжелая русая коса, одобрительно крякали и, поглаживая кавалерийские усы, говорили: «Хороша девка! Породиста!».

Характер у Натальи был ровный, не задиристый, но постоять за себя могла, и силу ее маленького, но твердого кулачка не раз испытывали на себе распоясавшиеся ухажеры.

С Арсением они дружили с детства, но особо не выделяли друг друга из ватаги разномастных хуторских ребятишек с облупленными носами: летом – от солнца, зимой – от мороза. Арсений первым почувствовал смятение, когда однажды, сидя на берегу мелкой горной речушки, он по привычке протянул руку, чтобы дернуть Наталью за волосы, но вместо этого неожиданно остановился от нахлынувшего непонятного чувства. Ему ужасно захотелось погладить и даже зарыться с головой в эти пушистые, пахнущие луговыми цветами густые пряди. Он зажмурился, его бросило в жар и, чтобы не выдать своего волнения, плюхнулся в воду, не обращая внимания на свою пупырчатую синюю кожу, еще не отогревшуюся на солнце.

Сам Арсений своей мальчишеской нескладностью вряд ли мог привлечь внимание уже входящей в невестинскую пору красавицы, если бы не один случай. Хуторский шалопай и задира Афонька, плюясь через камышовую трубочку горохом куда попало, угодил Арсению в глаз, и тот, не говоря ни слова, сгреб обидчика одной рукой и швырнул на плетень, после чего стрелок лишился переднего зуба, навсегда усвоив житейскую истину: не лезь на рожон. О младшем Дружинине заговорили с уважением, на хуторе ценили умение за себя постоять. Хотя сам он не любил махать кулаками и, если когда и вступал в драку, то скорее в роли разнимающего. Девчатами эта история была расценена по-своему, и знаки внимания с их стороны стали для парня не такими уже редкими. Не устояла и Наталья. Сначала вроде из любопытства, а потом и чувства проснулись. Суровая деревенская жизнь оставляла немного свободного времени, да и пасека, на которой Арсений трудился наравне с отцом, надолго разлучала их, поэтому они научились ценить те короткие моменты, когда могут остаться наедине друг с другом.

Вспомнилось последнее прощание, и сердце радостно заколотилось в груди. Был теплый вечер, они стояли под старой липой у покосившегося забора бабки Маланьи, откуда хорошо просматривался добротный крутихинский дом. На следующий день Арсений спозаранку надолго уезжал на пасеку, поэтому хотел много сказать Наташе, но мысли путались в голове, и, отчаявшись произнести что-либо вразумительное, он робко обнял ее, с покорностью ожидая, что девушка оттолкнет его и убежит. Но она не оттолкнула, а, наоборот, еще крепче прижалась разгоряченным телом и даже позволила себя поцеловать, что он и сделал, неумело ткнувшись в полураскрытые жаркие губы.

Горячая волна воспоминаний разбередила душу, подкатила к горлу. Это его любимую, его Наталью хотят у него отнять!

«Не бывать этому! – Арсений поставил точку в споре, который мысленно вел с Назарием. – Ни старец, ни община не заставят меня отказаться от нее. И плевать мне на всех заезжих женихов. А препятствовать начнут – увезу в другой хутор, пусть потом ищут!» – с юношеской горячностью заключил он и так тряхнул поводьями, что каурый помчался вскачь, вмиг обогнав идущую впереди лошадь.

– Ты чего, парень? – встрепенулся дремавший в седле Лаврентий.

– Да это я так, размяться, – пробормотал Арсений, снова занимая место между старшими конниками.

Лаврентий велел дать лошадям отдых. Осматриваясь в поисках подходящего привала, Конон неожиданно резко натянул поводья, отчего его гнедой встал на дыбы и уставился налившимися кровью глазами на жуткую находку.

На галечнике в нескольких метрах друг от друга лежали два трупа. Арсений чуть не свалился, когда каурый под ним остановился как вкопанный. Спешившись, он подошел поближе к Лаврентию и Конону, которые уже недоуменно рассматривали несчастных. Это были китайцы. Их зимняя одежда была буквально нашпигована кусками породы, с крупными, хорошо видимыми включениями порошкового золота. Груз этот прятался в вате, но камней было так много, что они сразу бросались в глаза.

– Посмотри, Конон, – сказал Лаврентий, разглядывая большое отверстие с обгоревшими краями на спине фуфайки убитого, – стреляли в спину и вплотную, так что вата от выстрела загорелась и долго еще тлела на теле убитого.

Возле одного из трупов валялась пуля от японского карабина. Она прошла навылет, потеряв скорость, ударилась в ствол молодой ольхи, и лежала в нескольких метрах от убитого. В карманах людей, окончивших свои земные дела, мужики обнаружили по завядшему цветку с ярко-красными горошинами женьшеня и еще какую-то траву, похожую на дикую землянику.

– Никак, корневщики, – высказал догадку Конон. – Не в добрый час они с лихим людом повстречались.

– Обрати внимание, – Лаврентий кивнул в сторону мертвых, – у обоих почему-то все пуговицы с курток срезаны.

– Непонятно. С чего бы это?

Не тронув убитых, маленький отряд двинулся дальше по отмели. Но вскоре пришлось покинуть спасительный, почти пересохший ключ, два дня бывший им надежной дорогой, облегчая движение по таежным зарослям. Свернув от ручья, сделали небольшой привал, подкормили лошадей, набрали про запас воды. Стали подниматься по крутизне к Лешему клыку. Кони шли медленно. Все устали, каждый думал об отдыхе. Из ума не выходили убитые китайцы, и всадники еще долго оборачивались и смотрели в сторону того места, где остались лежать неизвестные.

А вот и черная громадная скала, которая как бы вырвалась из-под земли, чтобы наблюдать за окружающим миром. От сознания того, что уже виден конечный пункт маршрута, стало легче на душе, значит, скоро отдых. А завтра можно и рассмотреть с высоты округу. Медянок пока не видно, стоит полнейшая тишина, только где-то недалеко воркуют дикие голуби.

Вдруг прямо на тропе показался человек. Лаврентий ухватился за висевшую у седла берданку. Но незнакомец, высоко подняв руки, широко улыбаясь, двинулся навстречу.

– Да это же Серега Храмцов! – радостно закричал Конон и, спрыгнув с лошади, как родного, обнял односельчанина.

Не успели они поделиться друг с другом новостями, как на тропе появилось еще трое – два китайца и один русский, как впоследствии оказалось, из Муданьцзяна. Подошли, протягивают руки, здороваются. Китайцы хорошо разговаривают на русском языке, одного звать Ван, другого – Ван-второй. Оказывается, они братья, их родители живут в деревне под Шиньяном. Их спутник назвал себя Петром.

Стало почти темно, черная скала погасила весь дневной свет, даже как-то жутковато стало. Но мысль о том, что их теперь больше, успокаивала путников. Храмцов, хорошо знакомый с этой местностью, попросил всех не отходить далеко от привала. Любопытный Конон поинтересовался причиной такого запрета. Тот промолчал, сказав, что объяснит позднее. Мужику же, несмотря на внутреннюю небольшую боязнь, хотелось получше осмотреть Леший клык, потрогать эту черную скалу, даже невзирая на темноту, но он, подумав, решил послушаться совета бывалого таежника. А махина торчащего к небу монолита отдавала теплом, хотя на его выступах играли только слабые отсветы всегда холодной луны.

Сидя у костерка, разложенного в глубокой выемке, чтобы не привлекать внимание посторонних, Николай рассказал, что отец, дед и прадед этих двух Ванов заложили недалеко от скалы плантацию женьшеня, о которой ходят легенды. Китайцы утверждают, что тремя поколениями их предков здесь было высажено более ста тысяч растений. Отсюда молодые корешки уже рассаживали потом в разных таежных местах, где женьшень набирает наибольший вес. Ван-второй говорит, что их старики отмечали засечками на деревьях каждое растение, и они сейчас этими знаками успешно пользуются. Хотя мало, но еще сохранились знаки двухсотлетней давности. Все эти старые заметы изображены в виде стельки сапога, сделанной из высокопрочной яловой вырезки кабарги-трехлетки, из ее брюшной части. Семейная реликвия находится в секретном месте. Из поколения в поколение знают об этом только два человека – старший и младший братья, независимо от того, сколько их народилось в семье.

Арсений внимательно слушал Храмцова, о котором отец рассказывал, что тот золотоношей неплохо зарабатывает.

– Дядя Сергей, – обратился к нему парень, не сдержав любопытства, – говорили, что ты золото носишь, а оказывается, корнем промышляешь.

Храмцов улыбнулся:

– Народ мы с тобой таежный. Тут чем только не занимаешься, чтобы прокормиться.

Уж больно рассказы про женьшень Арсению понравились, и даже обида на отца и Назария из-за Крутихиной как-то притупилась. К тому же он вспомнил, что, когда проснулся, слышал негромкий разговор отца с лекаршей, которая просилась в сотохранилище поспать до рассвета на лечебном вяленом клевере после отъезда Арсения, и отец ответил решительным «нет!», объяснив, что сын пригласил Наталью вместе с младшей сестрой на пасеку и обещал это место им.

– Сына надо уважать, и я не пойду поперек его желания, лучше я уступлю тебе свое место, – сказал отец.

– Ну, раз такое дело полюбовное, – без обиды в голосе сказала Варвара, – тогда ладно. Правильно, Митрофан Никитич, ты рассудил.

«Да, чем ближе к ночи, тем память лучше, – укорил себя Арсений, – верно папаня лекарше ответил. Хотя мог бы разрешить старые кости на клевере погреть до Натальиного приезда».

Мысли Арсения снова вернулись к сегодняшним рассказам Храмцова и китайцев. Оказывается, здесь раньше жили чжурчжени и на этом теплом месте прямо в скале плавили золото. В каменном угле с большим содержанием колчедана они выдалбливали большие ямы и разжигали в них костер, уголь загорался и, разогревшись, расплавлял металл. Здесь же и монеты отливали из золота, меди и бронзы.

– Тут, – излагал Сергей предание, – жили только те, кто занят был на плавке, не допускали посторонних. Никто не должен был знать, сколько здесь золота, где хранится, как добы вается и сколько денег отливается. Руды сюда чжурчжени приносили со всех концов своего царства. Как плавка, так новое место готовят.

Опытный таежник оглядел окружающих, желая увидеть, какое впечатление произвел на них его рассказ и пояснил:

– Вот почему в темноте здесь не стоит шастать. Ненароком можно свалиться в старинную плавильню. Хотя там и не очень глубоко, но сломать ребра можно. А береженого Бог бережет. Ладно, мужики, путь был долгим, пора и пошабашить. Если отбросить страхи, то Леший клык – самое удобное место для ночлега. Тепло, затишье, а главное – ни комаров, ни мошки. И птицы вблизи этого камня не селятся, и змеи здесь не водятся.

Договорившись по очереди нести охрану, мужики стали устраиваться на отдых. Но не спалось.

– Слышь, Конон, не зря нам старец Архип это место насоветовал, – сказал Арсений под впечатлением услышанного. – Видать, сам бывал тут.

– Бывал, бывал, – отозвался Ван-второй, ладя из вещмешка подушку и удобно укладываясь на нее. – Я Архипа давно знаю, умный мужик, деловой.

Сергей окинул всех хозяйским взглядом:

– Ну что, все устроились? Тогда давайте спать. Вон уже лошади улеглись, шибко они устали, даже на овес не смотрят. Ничего, за ночь силенок наберутся. Хороших снов всем.

Ночь прошла спокойно, утро выдалось ясное и тихое. Мужики сразу же пошли взглянуть с высоты на местность, чтобы решить, где искать терпящих бедствие. Но то, что они увидели, заставило содрогнуться: трудно было назвать Медянки населенным пунктом, скорее это было кладбище без крестов и могил.

– Да, тепленькое местечко для ночлега удружил нам Серега, – растерянно произнес Конон, – да тут не иначе, как сама смерть бродит.

На улицах хутора чернели несколько трупов.

– Что же это делается? Какие безбожники учинили такую бойню? – испуганно спрашивал корневщик Петр.

Потрясенный Храмцов не верил своим глазам.

– Я же на прошлой неделе здесь проходил, не было в этих домнах никого, – твердил он, озирая картину изуверского разбоя. – Наверное, кто-то из прежних жителей пришел за скарбом и напоролся на банду.

Сверху хорошо просматривался каждый дом, где еще недавно жили старообрядцы. Телеги с лошадиной упряжью валялись вперемешку с кухонной утварью, лавками, ступами для дробления зерна, бочками, каким-то тряпьем. Ветер раскачивал детские пустые качели, привязанные к деревьям лыковыми веревками. Над колодцем, на верхнем конце поднятого журавля висел совершенно голый человек с большой бородой. Быва лые мужики поеживались, а Арсения охватило тошнотворное чувство страха. Молчал

Храмцов, молчали братья-китайцы. Первым пришел в себя Лаврентий:

– Так кому же мы привезли продукты? Мы что, будем кормить этих извергов, которые устроили здесь такой погром? Кто это сделал, где они скрываются? Я хоть сейчас опустошу свой патронташ за уничтоженный хутор!

Сергей неожиданно сказал:

– Смотрите, кто-то идет. Кто бы это мог быть? На бандита вроде не похож…

Изможденный человек медленно брел по разграбленному селению, изредка останавливаясь и вороша кучи хлама в явной надежде найти что-нибудь съестное. Чувствовалось, что силы покидают его, и тогда он садился, но потом снова вставал и шел, спотыкаясь и останавливаясь. Он заметил группу людей наверху и, подняв голову и потрясая кулаками, что-то закричал. Ветер доносил до вершины сопки только отдельные слова:

– Вешать… Жечь… Гады…

Споткнувшись о камень, неизвестный упал.

– Надо уходить отсюда, – сказал Конон, – сатанинское место. Пропадем ни за грош. Оставим продукты – и айда домой.

– Нет, мужики, – властно проговорил Лаврентий, – разобраться надо. Не могут умирающие от голода учинить такую бойню. Зарядите ружья – и пошли осторожно вниз.