Тайна староверского золота

Глава XXIII

Юрка Панарин – рыжий, глаза навыкате – был известный в авиаотряде ругатель. Он вихрем залетел в маленький кабинет Фе дорова: какого, мол, черта, Иван Петрович?!

– Вот что, Юрей, брось выражаться, – осадил молодого пилота начальник авиаотряда. – Все-таки я тебе командир. И опять же по годам не ровня. Тебя еще под небом не было, а я уже с самим Уточкиным летал.

Невысокий, кряжистый Федоров, приподняв словно посыпанную солью голову, вопросительно взглянул на парня.

– Где мой борт? – спросил Юрка, чуть поостыв. – Где номер двести пятый? Опять Семенов на нем улетел? После его рейсов не машина, а расстроенная балалайка…

– Срочное задание было. Вот и пришлось послать Семенова, – рассудительно объяснил начальник. – Ты же в военкомат уехал. Кто знал, когда вернешься.

Панарин, еще не остывший от ругани в приемной, а потом с военкомом, который, взяв его заявление с просьбой о направлении в военное летное училище, велел ждать повестки, еще больше расстроился из-за того, что на его «У-2» улетел кто-то из других летчиков. Он мысленно вернулся к недолгой беседе с майором в военкомате.

– Ждать, ждать! Вы что не понимаете – война началась, и она не ждет. Из меня за месяц можно сделать истребителя. Давайте направление в школу!

– Я-то понимаю, – усталый комиссар хлопнул по толстой пачке заявлений. – Не один ты герой. Видишь, сколько за один день пожелало идти в действующую армию. А что касается тебя, не беспокойся. В тылу не засидишься. На вас, сталинских соко лов, нынче спрос особый. Ждите повестки.

«Ждите, ждите! – мысленно ругался Юрка. – Там уже жгут «юнкерсы» и «мессера!» Он, неисправимый двоечник, два года сидевший в шестом классе, заболев авиацией, окончил семилетку, пошел в авиаклуб. В отряде, ругаясь со всеми, был лучшим другом авиатехников. Мог часами вместе с ними ковыряться в самолетных моторах. Его мечтой стало получить специальность истребителя.

– Поскольку ты остыл, получай задание, – сказал Федоров. – Оно ответственное, прямо оттуда, – старый авиатор ткнул паль цем вверх (для него все поручения, исходящие от власти, были с неба – будь то от командования, будь то от крайкома или от самого Господа Бога).

– Куда лететь? – перебил начальника Панарин.

– Смотри, – Федоров развернул планшет.

Юрка, всмотревшись в карту, поднял на Федорова свои зеленые глаза.

– Так тут сплошная тайга. Ни одного аэродрома. Туда мы никогда не летали. Что мне делать в медвежьем краю?

– Вот то-то, что не летали, – четко сказал старый авиатор. – Потому тебя и посылаю. Предположительно в этом квадрате находятся три селения. Живут там староверы. Дорог к ним, кроме звериных троп, нет. Телефон… Сам понимаешь… – начальник авиагруппы махнул рукой. – Найдешь – и над каждым селением сбросишь вот эти листовки. Прочитай – все наши люди должны знать, какая опасность нависла над страной. Война касается всех. Просвети, дорогой, и этих таежных бородачей.

Панарин, прочитав листовку, сказал:

– Понял задание. На чем лететь? Ждать Семенова?

– Как на чем? А «Як»? – с опаской ответил Федоров.

– Что?! На этом, мать твою так, старом примусе лететь над тайгой?

– На нем и полетишь. Другой машины у меня нет. А задание, сам понимаешь, фронтовое, – Федоров, сам не замечая, вдруг перешел на язык, который вскоре станет общим для всей страны.

– Это я понимаю, – жестко сказал Юрка. – Так этот примус ты не списал как раз ради такого случая? Да он развалится уже на взлетной полосе.

– Не развалится. Еще послужит, – неуверенно ответил начальник отряда и успокоил. – Боевая машина, из «Дальневосточного ультиматума», в двадцать девятом громила белокитайцев в Мишань-фу. Оружие у тебя есть? Сам понимаешь, – внизу тайга, бездорожье. Проверь, чтобы и ракетница была на месте.

Панарин подошел к штабному «Яку», зло оглядел его, что-то подтянул веревкой, свесившейся с фюзеляжа.

– Мать-перемать, Иван Петрович! – закричал он. – Да ему давно пора на свалку!

– Ох Юрей, – вздохнул Федоров, – давно бы я списал тебя из отряда за великие хулы на начальство, если бы ты не был авиатором от Бога. Летаешь ты классно, как Чкалов, а язык у те бя поганый. Через него и прозябаешь.

Через полчаса пилот уже был в воздухе. Поднявшись, Юрка становился совсем другим человеком. Небо словно счищало с него всю злость, неистовство языка, делало его своим сыном. И Панарин чувствовал эту поддержку, уверенно вел этот старый «примус», довольно ощущая, как машина слушается каждого его жеста. Он увидел внизу парящего коршуна, высматривающего добычу.

– Что, брат, летаешь? А я выше тебя забрался на небо. И ты не знаешь, каких высот я еще достигну, – в душевном благодушии проговорил Панарин. Здесь, в беспредельном просторе, он любил всех, даже этого въедливого Федорова, который хвастался своим знакомством с Уточкиным. – Подождите, будет время – и летчики завтрашнего дня станут гордиться знакомством со мной – Юрием Павловичем Панариным. А пока надо выполнить это задание и обязательно поступить в школу истребителей. Тогда держитесь все «мессеры»!

Выполнять задание Панарин решил с самого трудного – с самого дальнего угла карты. Там, среди сплошной таежной глухомани, закрашенной на планшете густой зеленой краской, разряженной коричневыми горами и прорезанной синими извилистыми линиями рек и ручьев, должна быть какая-то чертова Комаровка. На карте – недалеко Медянки, но под их обозначением стоит «нежилое». Итак, здравствуй, Комаровка!

Юрка пролетел над нестройным рядом домов. Ишь куда забрались, черти рваные. Прошел над селением, по второму кругу сбросил две пачки листовок и с наслаждением убедился, что похожие на белоснежных голубей листки усеяли главную улицу деревеньки. Но что это – ни людей, ни собак, ни какой-либо живности, которая при таком необыкновенном «дожде» должна была как-то проявить себя. Снизившись, Панарин внимательно всмотрелся. Что за черт, деревня словно вымерла. Снизившись как только можно, оглядел хутор. Так и есть, никаких признаков жизни. Кладбищенскую неподвижность мертвой деревни подчеркивали густо заросшие дикой зеленью огороды. Развернув самолет, Юрка пролетел над селением, на карте обозначенным как Змеинка. И тут никаких признаков жизни.

«Сволочи! Не знают, что делается на собственной земле! Селения, селения! А тут никакой жизни, – зло заключил Панарин и внимательно рассмотрел карту. – Чертовы начальнички, не знают, что есть, а чего нет в родном крае!

Следующую деревушку обнаружил сразу. Видел, как местные ребятишки взмахами рук приветствовали посланца неба. С удовольствием сбросив большую пачку листовок, убедившись, что за ними кинулся кто-то из юных обитателей неведомой властям деревни, Панарин, настроение которого улучшилось, подумал: «Получайте новости. Собирайтесь в путь-дорожку, таежные черти. И вас это касается – война!» Подумав так, Юрка направил свой самолет, который, как и предрекал начальник, служил исправно, в ту часть таежного простора, где лежал хутор Три Ключа. «Долгой мороки не будет. Только бы обнаружить это пристанище лесных чудаков. Сверившись с картой, Панарин понял, что он над целью. Помня опыт Комаровки, он несколько раз пролетел над домами, увидел, как выбегают из них встревоженные шумом мотора люди.

Позаботившись о том, чтобы ветром не разнесло листовки, он снизился и, решив пройти над деревушкой на минимальной высоте, развернул машину над лесной опушкой. Что это? Панарин почувствовал какой-то удар, потом еще один. Взглянув вправо, он с ужасом увидел, что вся плоскость расползается у него на глазах. Поток воздуха срывал с крыла последние клочья обшивки.

«Говорил этому черту Федорову, что его лимузин никуда не годится. Вот и получил! Старый «примус» рассыпается на гла зах», – зло подумал летчик.

Юрка еще не знал, что двое парней из Трех Ключей, отправившиеся на охоту и привлеченные грохотом самолета, решили расправиться с невиданной птицей. Перезарядив отцовские двустволки медвежьей картечью, они дружно выстрелили в низко летящий самолет. Оба нацелились в правую плоскость. По тому, как машина легла на борт, парни поняли, что не промахнулись (да им, потомственным охотникам, бьющим белку в глаз, было бы трудно промахнуться).

– Кажется, есть, – сказал Поликарп Седых. – Не будет летать, где не надо.

Ободранная плоскость уже не могла опираться на воздушную подушку, и биплан резко наклонился вправо. Все попытки Панарина убрать опасный крен ни к чему не привели. «Елки зеленые, того и гляди сорвусь в штопор! – зло подумал молодой летчик. – Амба, Юрий Павлович, надо идти на вынужденную». Его внимательные зеленые глаза высмотрели подходящий луг, и, не теряя времени, Юрка направил самолет на посадку.

Все жители Трех Ключей, высыпав на улицу, дивились, как большая рукотворная птица, пролетевшая над селением, а потом сделавшая над ним круг, сейчас, запав на одно крыло, быстро неслась в сторону поскотины.

– Расшибется, дьявол! – охнула какая-то старушка.

– Туда ему и дорога, – угрюмо молвил ее сосед. – Ишь моду взяли – гонять по небу и людей на земле пужать.

А самолет тем временем сильно ткнулся шасси в зеленый покров и с бешеной скоростью помчался по выгону. Перепуганные коровы и овцы разбегались в разные стороны, разле тались клочья сена из сшибленных копешек. Наконец машину вынесло на берег ручья, и тут она, подняв облако пыли, оста новилась.

Отплевываясь от песка и ругаясь на чем свет стоит, из кабины вылез Юрка. Обежав вокруг покалеченного самолета, он внимательно осмотрел растерзанную плоскость. От нее остался только деревянный остов.

– Мать-перемать, что это? – Панарин заметил застрявшие в верхней плоскости биплана кусочки свинца. – Пули! Значит, старый «примус» не сам рассыпался в воздухе, значит, его подбили. Сволочи! Ну я им покажу! – Увидев в отдалении собравшуюся толпу, Юрка гневно выхватил пистолет: – Не подходи! Враги народа! Вредители! – Он с остервенением дважды выстрелил в воздух. Мужики, бабы и ребятня, отпрянув, с криками бросились врассыпную.

– Всех перестреляю, негодяи, – хрипло орал Юрка, щедро рассыпая мат. Перепуганные бабы крестились и закрывали уши.

– Господи Исусе! Кто на нас наслал этого беса?

Разогнав толпу, парень сел на землю. Из глаз невольно брызнули злые слезы. Вытирая их сдернутым с головы шлемом, он с отчаянием думал о том, что загублена машина, которая могла еще служить, что он не выполнил задания.

Старец Архип, изнемогавший от слабости и возрастных болей во всем теле, лежал на топчане в своей избе, когда туда ввалилась возбужденная толпа односельчан. Перебивая друг друга, мужики и бабы рассказывали о необыкновенном происшествии.

– Из пугача палит, – говорила одна старуха. – Все время бегает вокруг своей махины и непотребно ругается. Ну прямо чистый дьявол.

Архип, подумав, сказал:

– Летчик в беде. Поговорить с ним надо. Попробуйте вы, Степан и Михаил, подойти к ему. Узнайте, в чем дело.

Юрка опять заметил толпу.

– Что, сволочи бородатые, радуетесь? – Панарин для убедительности в том, что легко его не взять, выстрелил из ракетницы. Увидев рассыпавшиеся в небе искры, толпа отпрянула. Немного погодя от нее отделились два бородатых мужика и нерешительно стали приближаться. Панарин вытащил пистолет и стал ждать.

– Слышь-ко, парень. Не бесись, поговорить надо, – издалека крикнул один бородатый.

– Ладно, подходите, черти косматые, – разрешил Юрка. – Только без баловства у меня.

Парень помахал пистолетом. Степан и Михаил с опаской приблизились.

– Что за беда у тебя? Может, помочь в чем требуется?

– Хороши гады! Еще спрашивают, – взревел летчик. – Сами подбили боевую машину. К вам как к людям, а вы… – Панарин протянул на ладони два кусочка свинца.

– Медвежья картечь, – рассмотрев их, определил Степан. – Кто бы это мог напроказить?

– Хороши шуточки! – опять взорвался Панарин. – Да по законам военного времени знаешь, что за это полагается?

Спохватившись, что за всеми своими неприятностями он забыл о главном, что жители таежного поселка еще ничего не знают, Юрка выпалил:

– Война, мужики! Немец наступает! А вы по своим картечью палите…

Вытащив из кабины две пачки листовок, летчик протянул их Михаилу:

– Грамотные есть? Читайте. Если вы темные, то я с вами политинформацию проведу.

Оглушенные новостью мужики растерянно крутили в ручищах пачки белых листков. Потом Степан спросил:

– С машиной-то что?

– Что, что?! – заругался Юрка. – Вся плоскость к черту! Меня, может, уже в военкомате ждут, а я сижу в вашей медвежьей берлоге.

Мужики, осмотрев поврежденное крыло, потерев в пальцах лохмотья брезента, спросили:

– А если материей какой обклеить? Старый мед лучше любого клея. Тогда можно будет тебе помочь.

– А что, – загорелся Юрка, – может, и получится. Давайте, земляки, пошевеливайтесь. Некогда мне здесь рассиживаться – война! Война!

Спустя два часа Панарин командовал целой артелью мужиков, отбирая для ремонта крыла принесенные домотканые холсты, мешковину, а то и просто полотняные простыни. По его указанию ловкий парень Арсений густо мазал их темным от времени медом и аккуратно размещал на самолетной плоскости.

– Н-да, не шибко прилично для Красного воздушного флота, – важно говорил Юрка, критически оглядывая работу.

– Но ничего, сойдет. Полетит как миленький. – Потом, одобрительно глянув на Арсения, добавил: – А ты мужик подходящий. Здоров и силен, как Поддубный. И чего сидишь в этой барсучьей норе? Сейчас стране бойцы требуются. Война, парень, всякому свой счет предъявляет. Вот меня, к примеру, в школу истребителей берут, – хвастливо заявил Панарин. – Сам военный комиссар сказал: «Тебе, Юрий Павлович, в пехоту нельзя. Ты кадр специальный – летчик».

Когда работу закончили, Юрка намеревался немедленно улететь, но мужики сказали, что нужно время и солнце, чтоб их первобытный клей намертво схватил материю на поврежденном крыле. Пилот, подумав, согласился: не надо рисковать, а то поток воздуха и скорость оборвут всю эту дерюгу, а внизу тайга.

– Слышь, гражданин пилот, пошабашили, теперь и перекусить надо. Милости просим, пойдем подкрепимся чем Бог послал, – пригласил Панарина Степан, считавший себя главным по приказанию старшего.

Давно проголодавшийся Юрка все же возразил:

– Не могу бросить доверенную мне машину. Уйду, а какие-нибудь ваши мародеры-недоумки ее раскурочат.

– Не боись, караул поставим, – Степан оглядел собравшихся. – Арсений, возьми двух ребят, и охраняйте ероплан, пока товарищ летчик отдыхать будет. Да потом нам всем обчеством поговорить с ним надо.

Панарин, посмотрев на ладного и старательного Арсения и чувствуя к нему доверие, согласился:

– Только без оружия на таком посту нельзя. Свое же доверить не могу. Есть какое-нибудь ружье?

Вскоре появилась старая берданка, которую притащил кто-то. Юрка, осмотрев ружье и боезапас к нему, кивнул:

– Годится! Принимай, Арсений, пост. Головой отвечаешь за государственную машину. Никого не подпускай ближе, чем на сто метров, – и, махнув рукой мужикам, бросил: – Пошли, подкрепиться действительно надо.

В просторной избе собралось чуть не все население Трех Ключей. Двое мужиков под руки бережно привели немощного Архипа, согласившегося встать со своей болез ной лежанки ради такого небывалого случая, а еще больше – из-за тревожной вести, которую поведал нежданный гость и о коей сообщалось в переданных им бумагах. Старец помнил прошлую войну с германцами и все беды, связанные с ней.

– Рассказывай, уважаемый, что ты знаешь об этом, – Архип ткнул порыжевшим от старости крючковатым пальцем в листовку, лежащую перед ним.

Панарин, умывшийся, пригладивший свою огненную шевелюру, сидя за столом с обильными закусками, почувствовал себя не просто рядовым членом авиаотряда, а представителем того большого мира, в котором он живет:

– Удивляюсь я вам, граждане староверы. Спрятались куда-то в чертовы заросли и живете, не зная, что вся страна строит новый мир. А теперь вот эти мерзавцы фашисты хотят помешать нам, в рабов превратить.

– Ты, дорогой, сделай милость, не ругайся. У нас так не принято. А по порядку изложи, чтобы люди поняли, – нерешительно заметил Степан.

– А порядок теперь один – война со злейшим врагом, – вразумлял собравшихся летчик. – Будете здесь, как зайцы, в тайге прятаться, он и до вас доберется, не пощадит. Немцы уже всю Европу покорили, теперь на Советский Союз замахнулись.

– Господи! – запричитали бабы, осеняя себя крестным знамением. – Беда-то какая…

– Вы, гражданочки, в панику не ударяйтесь, – обратился Панарин в сторону заревевших баб. – Вот тут, – он помахал листовкой, – сказано: «Приграничные части дают мужественный отпор наступающему врагу». Скоро мы этим сволочам зубы обломаем. Месяца не пройдет, как Красная Армия выбросит фашистов с нашей территории. Малой кровью, могучим ударом!

Юрка еще не знал всех размеров бедствия, нависшего над страной, и честно говорил то, что считал единственной правдой, то, в чем было тогда убеждено большинство его сверстников. Но по угрюмым лицам многих таежных жителей было видно, что далеко не все разделяли оптимизм молодого оратора. Заметив это, Панарин сказал:

– Вы, мужики, не сомневайтесь. У нас сейчас такие боевые машины есть, против которых не устоять ни одному «мессершмиту». Вот я, например, у вас здесь вынужденно теряю время, а меня уже ждет направление в училище истребительной авиации. Буду бить врага в небе. И вы вылезайте из вашей норы – Родина зовет!

Долго в тот вечер судачили в избе. Панарин, как умел, старался обстоятельно отвечать на все вопросы. Молодые девки с восхищением смотрели на приосанившегося нежданного посланца неизвестного мира, скрытого от них сотнями километров.

– А японец не полезет ли сейчас на нас? – спросил Михаил, потирая для смелости бороду.

Панарин, подумав, ответил:

– После Хасана и Халхин-Гола пыл этих вояк поостыл. А если и полезут, то докладываю вам: решением правительства уже на всякий случай создан Дальневосточный фронт. Неожиданностей не будет.

– Слышь, парень, – обратился к гостю хозяин избы, – мы-то не употребляем по причине своей веры, а для тебя медовуху найдем.

Юрка, помедлив, решил:

– Если по норме и за нашу победу, то можно. А что насчет религиозных предрассудков, то нет сейчас ни вашей старой веры, ни новой. Все должны дружно думать об одном – как одолеть врага, одним кулаком ударить.

Собрание промолчало. Старухи истово перекрестились.

– Ладно, уважаемые граждане, – сказал Панарин, – почувствовав навалившуюся за тяжелый день усталость, – завтра подъем в шесть ноль-ноль. Некогда мне здесь прохлаждаться. Не то нынче время. И вы думайте!

Однако, прежде чем он добрался до предложенного ему ночлега, состоялся еще один разговор. Когда все ушли, в комнате остался Архип.

– Просьба есть к вам, гражданин летчик, – обратился к Юрке старец. – Человек ты душевный. Так уж там, у себя, не настраивай власти на нас из-за этого случая. Мы сами найдем и накажем тех, кто стрелял в тебя. А то нам беды не оберечься. А тут, сам говорил, война… Будь уверен, дорогой товарищ. И у себя в городе скажи, что мы в стороне не останемся.

Помолчав, Панарин махнул рукой:

– Ладно, главное, борт в порядке.

– Спасибо тебе на этом, парень, – Архип поклонился. – Не беспокойся. Не Россия нас гнала и преследовала – беспощадные правители ее. Сегодня же гроза над всей матушкой-Русью нависла. Это мы понимаем.

Утром Юрка, окруженный большой толпой, шагал к самолету. Проверил надежность залатанной плоскости. Потом поднялся от берега ручья на луг, вымерил его шагами, приказал убрать несколько копешек сена. Ткнув пальцем в землю, приказал:

– Сюда выкатывай!

Под напором мужиков машина, оставляя глубокие колеи в песке, медленно поползла на твердую травяную поверхность поскотины. Когда все распоряжения летчика были выполнены, он обратился к провожающим:

– До свидания, черти лохматые! Помните о войне. Спасибо за хлеб-соль и помощь.

Заметив в толпе Арсения с берданкой в руках, обратился к тому по-армейски:

– Благодарю за службу. Уверен, что еще встретимся!

Совершая прощальный круг над Тремя Ключами, Юрка вынул из кармана два злополучных свинцовых кусочка и решительно бросил их вниз. В целом ему понравился этот таежный люд. Нормальные человеки, хоть и староверы. Зная, с какой беспощадностью звучат слова о вредительстве, Панарин твердо решил выполнить просьбу Архипа, чтоб не навлечь беду на затерянное в дебрях селение. Тем более, что эту старую этажерку давно пора списывать.

На аэродроме Панарина ждали с беспокойством. На поле выбежали к «Яку» все во главе с командиром отряда. Приняв независимый вид, словно не замечая возбуждения товарищей, летчик доложил о выполнении задания.

– Ты что, Юрей, задержался так? – спросил его Федоров.

– Черт возьми, хорошо, что башку не сломал, Иван Петрович, на твоем любимом драндулете! – разозлился Панарин. – От старости вся гнилая плоскость над Тремя Ключами полетела. Если бы не мужики – народные умельцы у староверов, – не знаю, сколько бы куковал там. На такой технике только кадры гробить…

Федоров осмотрел отремонтированное крыло, покачал головой и неуверенно сказал:

– Ладно, не лайся. Будем списывать, тем более, моторесурс уже весь израсходован.

Но Юрка, войдя в обычное настроение и передразнивая обычный жест своего командира, ткнул пальцем в небо:

– Что там у вас за начальник сидит? Не знает, что Комаровка давно не жилая? Сейчас там наши листовки читают только муравьи да мыши. Ни одного человека. Все заросло бурьяном. Вот проверенные данные, – летчик протянул начальнику планшет. – Передайте, чтобы больше не гадали, как бабы на бобах.

– Хорошо, хорошо, Юрей, доложу кому следует, – Иван Петрович решил утихомирить летчика. Но того уже трудно было остановить. Увидев, что его двести пятый борт опять отсутствует, он зло спросил:

– Где мой У-2? Опять Семенов?

На этот раз всегда спокойный начальник вышел из себя:

– Прекрати крик! Двести пятый уже не за тобой. Пошли в кабинет. Там получишь предписание и завтра явишься в военкомат. Ты зачисляешься в военно-воздушные кадры и направляешься в училище пилотов-истребителей.

Всю злость, все раздражение из Юрки словно ветром выдуло. Он заулыбался и растроганно произнес:

– Иван Петрович, дорогой мой учитель, спасибо тебе сердечное за это!

Подобревший Федоров взволнованно обнял Панарина: – Что я… Не меня благодари, а военкомат, командование (он по обычаю ткнул пальцем в небо) и эту проклятую войну. Ты, Юрей, будущий ас, я всегда это говорил. Летай и бей без пощады фашистских гадов! Если бы не мои годы, вместе бы летали…

Несколько дней после отлета самолета Три Ключа находились в сильном возбуждении. Мужики, обсуждая новость, приходили к выводу, что теперь и в тайге не спрячешься.

– Такая война грянула – всех мужиков подчистую подберут и поставят под ружье, – рассуждали бывалые люди.

Молодежь была настроена идти служить. Бабы, крестясь и вытирая зареванные глаза, предвидели смертную напасть. Передавали друг другу вести о недобрых знамениях: то звезда какая-то зеленая с неба сорвалась, то закаты кровью налились, то во дворе старой Матрены Пряхиной курица стала орать по-пету шиному.

Арсений молча слушал все деревенские пересуды, перечитывал оставленную рыжим летчиком листовку, и в голове крепла мысль, не оставляющая его с момента встречи с летчиком. С утра придя на пасеку и выбрав подходящее время, он обратился к отцу:

– Прости, батя, и не гневайся, но я решил пойти в армию. Сейчас весь народ об одном заботится, а мы тут…

Митрофан было рассердился, хотел уже бежать за вожжами, чтобы проучить неслуха, но, взглянув на сына, который как-то незаметно вырос здоровенным, самостоятельно думающим мужиком, остыл. Поразмыслив, сказал:

– Знаю тебя – весь в меня пошел. Если решил, не остановишь. Ну что ж, вам, молодым, еще жить да жить. Каждому человеческому колену – своя дорога. Держать не стану. – Отец положил тяжелую руку на плечо сына: – Вот только сомнение у меня. Как тебя возьмут в службу: документов-то у нас нет никаких. Это на хуторе нас как Дружининых знают, а в миру…

– Возьмут, – уверенно сказал Арсений. – Не с пустыми руками явлюсь, – и парень поведал отцу доверенную ему Назарием тайну: перед уходом из Трех Ключей тот передал Арсению начертанную от руки карту: «Видишь крестик у ручья? Тут закопана посудина с золотом. Большое богатство. Мне оно ни к чему, но и не для тебя предназначено. Возьмешь его, если какая беда над общиной нашей нависнет или что другое серьезное случится. Парень ты умный, сам сообразишь, когда срок придет».

– Вот так новость, – проговорил ошарашенный Митрофан. – Думаешь, пришло время?

– Пришло, батя. Явлюсь к властям. Выложу на стол золото и скажу: «Это от всех жителей Трех Ключей на оборону России. Стройте на него самолеты». Тогда и власть на нас, староверов, по-другому смотреть будет.

– Разумно рассуждаешь. А где это место? Далеко ли?

– Я уже там бывал. Помнишь, из Медянок мы погибающего Григория привезли?

Дружинин-старший что-то прикидывал в голове:

– Одному туда отправляться опасно. Поедем вместе. Скажем, за новыми дикими роями отправились. А за пасекой пока посмотреть попросим старика Рогожина.

Арсений не ожидал от отца такой поддержки. Он с благодарностью молвил:

– Спасибо, батя!

На другой день, взяв ружья, запас продуктов, старший и младший Дружинины на двух лошадях отправились в тайгу. Об истинной цели их поездки не знали даже родные.

…Декабрьским днем сорок второго года лейтенант Панарин и его постоянный напарник младший лейтенант Головин находились на боевом дежурстве в воздухе, получив приказ перехватывать идущие на последний оставшийся у немцев аэродром «юнкерсы», доставляющие окруженной группировке боеприпасы и продовольствие. Погода была солнечной, и Юрий мог бы быть всем доволен (он стал истребителем, на его счету несколько сбитых вражеских самолетов, вчера ему вручили орден Красного Знамени, и новая машина хороша – американская «кобра» с мощным вооружением – пушка и два пулемета. Правда, по заокеанской инструкции несколько отстает от «мессеров» в скорости, но Панарин, как и все наши летчики, плюнув на ре ко мендации союзников, форсирует работу мотора, достигая тем самым превосходства над противником).

Однако настроение старшего лейтенанта все больше ухудшалось от вида внизу. Там, под таким светлым небом, лежала покалеченная, искореженная сталинградская земля. Ее зияющие раны не мог скрыть даже снег, потемневший от пороха. Развалины, сгоревшие селения, свежие черные ямы воронок, разрушенные укрепления. Тела погибших, застывшие в разных позах. Некоторые вытянули руки к небу, словно прося у Всевышнего прощения.

– Что сделали, сволочи! – ругается Панарин, по привычке наливаясь злостью. Заметив выскочившие тем временем из облаков шесть «мессершмидтов» (немцы уже опасались летать в одиночку), он смело ринулся в схватку. С хвоста его прикрывал Валентин Головин, на которого и кинулись три самолета с крестами. Развернувшись, Юрий увидел падающую машину друга и белый купол парашюта. Один хищник делал круги вокруг медленно спускающегося младшего лейтенанта, расстреливая его из пулемета.

– Ну гад, погоди! – Юрий быстро атаковал «мессер», поймав его в прицел, обрушил на него всю мощь огня из пулемета. Вражеская машина развалилась на глазах. Это было последнее, что видел Панарин. Выручая боевого товарища, он невольно подставился под удар уцелевших немецких истребителей. Его сильное тело прошил свинец, кровь залила глаза. Понимая угасающим мозгом, что его счет сбитым врагам закрыт навсегда, Юрий Панарин автоматически увеличил его еще на одного фашиста, который вторгся в наше небо, чтобы нести смерть.