Тайна староверского золота

Глава VII

А в родной деревне Шена и его сына тем временем росла тревога. В Дун-И давно ходили слухи, что японцы вот-вот появятся и наведут в ней свои порядки. И это не было пустыми разговорами. Староста уже знал, что во многих приграничных селениях оккупанты обосновались прочно, ввели туда свои гарнизоны, сгоняют крестьян на строительство дорог, казарм, укрепрайонов. Поэтому Лун Сян не удивился, когда однажды во второй половине дня увидел, как несколько солдат, вооруженных винтовками с блестящими штыками, вышли на мощеную улицу и стали медленно прохаживаться мимо торговых лавок. Другая группа, человек двадцать, шла огородами со стороны Немецкой мельницы, еще несколько военных появилось на другом конце селения, все выходы из которого оказались блокированы. В это время в домах было мало взрослых: одни работали на рисовых чеках, другие заготавливали дрова в лесу, кто-то уехал в соседнюю деревню за товаром.

Детвора настороженно восприняла гостей с оружием. Некоторые смельчаки попытались получше рассмотреть людей в незнакомой светло-коричневой форме. Но стоило только ребятам приблизиться, как в них полетели камни: солдаты явно не хотели привлекать к себе лишнего внимания, чтобы кто-то из деревенских знал, что они находятся на задах деревни под самыми отвесными скалами в кустарнике. Другая группа расположилась за кучами соломы возле спиртового завода.

Трое на центральной улице, которые пришли первыми, стали ставить какие-то знаки и что-то записывать, обходя дома, лавки и ресторанчики и снимать с видных мест старые приглашения, которые были написаны для русских. Пожилые китайцы увидели из окон японцев и забеспокоились, стали выходить из своих жилищ, но солдаты начали кричать, жестами показывая, чтобы они вернулись в дома.

Подъехали две командирских бронеавтомашины, из которых вышли несколько офицеров с пистолетами на поясе и какой-то господин в штатском. С ними была ярко разодетая, в большой голубой шляпе, маленького роста китаянка. Водители, как по команде, вытащили из машин два разборных столика и несколько крохотных стульчиков. Один из офицеров достал карту и разложил ее на узком столе. Женщина, энергично жестикулируя, что-то объясняла офицерам и стала тыкать карандашом в лист, испещренный топографическими обозначениями. Военные внимательно слушали ее. А китаянка в чем-то настойчиво убеждала их. Военные согласно кивали головами. Человек в штатском молча слушал китаянку, никак не проявляя себя.

Жители, видя из окон эту необычную картину, не могли понять, что приезжие чины и модно одетая дама делают в их деревне, что это за разноцветная бумага, которую они рассматривают, и с тревогой ждали, когда закончится их сборище. «Ведь скоро по узкой улице крестьяне на волах будут домой возвращаться, как же они разъедутся», – думали старики.

Тем временем трое солдат подошли к офицерам, держа в руках бумажные рулоны, убрали карту, а вместо нее разложили на столе только что снятые с видных мест красиво оформленные на русском языке коммерческие предложения местных торговцев. Хмурый молодой японец в очках без оправы стал медленно переводить, поясняя смысл написанного. Это почему-то развеселило японцев, раздался дружный смех, и даже женщина, несмотря на ее заметное волнение, улыбнулась. Когда переводчик закончил чтение, один из офицеров, похоже, главный в отряде, возмущенно спросил, не обращаясь ни к кому:

– Так где мы находимся? Это что, территория Маньчжоу-го или русская вотчина, база по перевалке шпионов? Все фанзы увешаны русскими плакатами!

– Деревня-то китайская, господин капитан, да только наполовину, а наполовину русская, так уж сложилось, – вертя в руках бумажный рулончик, ответил переводчик. – Видите ли, граница рядом до недавней поры была почти открыта, входи, въезжай хоть на танках. И русские здесь полностью хозяйничали и обменом товаров занимались. Эти гостевые хождения туда и обратно установились много десятков лет назад и, надо думать, продолжаются и сейчас. К сожалению, новая администрация еще не дошла до всех сел.

Неожиданно со всех сторон, радостно крича и размахивая руками, выскочила детвора и помчалась через дорогу к рисовым чекам. Там медленной рысью скакал конный разъезд русских пограничников с полной выкладкой. Только на этот раз их было не трое, а шестеро. Офицеры одновременно, как по команде «Смирно!», повернулись в сторону всадников, некоторые жадно смотрели в бинокли и провожали их взглядом до тех пор, пока конники не свернули в сторону камышей и не исчезли в зарослях. Когда разъезд был в поле видимости, японцы стояли молча, переглядываясь друг с другом. Только лица их стали бледно-желтыми, да желваки на скулах двигались от злости. Капитан выругался, видя, как радостно детвора приветствует советский пограничный наряд.

Лейтенант Ямаути Сиро, который, несмотря на свое воинское звание и штатский костюм, был в группе старшим (это по его инициативе организован выезд в деревню), столкнувшись с порядками в Дун-И, как опытный разведчик прикидывал в уме, можно ли их использовать в нужных его отделу целях. Ему есть что рассказать своему начальнику, полковнику Кейдзи. Но все это потом, сейчас же главное – разобраться в том, правду ли говорит китаянка, его агент, точно выяснить, провалилась или нет тщательно спланированная операция, нет ли опасности для связи с отрядом Артура. Раздумья Ямаути прервало возмущение капитана:

– Надо прекращать любезности! Мы здесь хозяева, и деревня вместе с жителями наша. Что скажете, Ямаути-сан?

– А что тут говорить, – спокойно ответил разведчик, – установим тут свою заставу, введем в деревню гарнизон. Я об этом позабочусь.

Два легковых авто с офицерами, забрав женщину и переводчика, поехали по тыльной стороне деревни. Улица была пустынной. Потом свернули на совсем узенькую улочку. Китаянка показала на маленькую фанзу под самой скалой, окруженную цветущим садом. Солдаты зашли в дом и быстро вышли, ведя за собой мужчину крепкого телосложения, с дочерна загорелым лицом. Женщина замахала веером:

– Это он, он!

Офицер приказал доставить хозяина фанзы на площадь, где они только что были. Проехав мимо нескольких домов, машины опять остановились. К ним подбежала толпа военных из засады. Спутница офицеров снова показала на вход небольшого низенького жилища. Солдаты вытолкали оттуда худого, бледного китайца. и машины продолжили путь. Улицы стали заполняться народом, возвращающимся с полей. Навстречу бежали мальчишки и наперебой кричали:

– К нам японцы, японцы приехали, а с ними тетка – генерал. Её все офицеры слушаются.

Люди стали быстро собираться в том месте, куда уже ехали военные. Пока они колесили по узким улочкам, солдаты напрямую через огороды привели двух арестованных.

Их знала вся деревня как порядочных людей и хороших соседей. Они часто носили муку на продажу в русские селения, а там закупали гвозди и стекло на нужды местного населения. Каждый хотел подойти и спросить: «За что тебя взяли?» Но вооруженные пришельцы не разрешали людям и близко приближаться. Народ недоумевал: японцы, почти не наезжающие в деревню, сразу принялись за аресты. А за что? Ничего не разъясняют. Но вот из машины вышел переводчик и остановился перед толпой. Крестьяне затихли. Приезжий начал объяснять, что эти двое хотели убить китайскую женщину за сотрудничество с властями Маньчжоу-го и японскими союзниками нового государства.

– Мы будем активно привлекать для работы местных людей, – старательно выговаривал слова переводчик, – и уверены, что они честно, как и эта женщина, будут исполнять свой долг на благо возрожденного древнего государства. Они находятся под нашей защитой, и кто посмеет поднять на них руку, будет тут же расстрелян, а жилище его сожжено. За каждый террористический акт ответственность несет вся деревня.

Выбрав дом попросторнее, офицеры приказали солдатам очистить его от жильцов.

– Это помещение переходит в распоряжение японского командования, – объявил толмач выгнанным на улицу недоумевающим хозяевам, – прошу покинуть дом.

Один из офицеров обошел все комнаты, поставил у дверей часовых и обратился к Ямаути:

– Ваше приказание выполнено, господин лейтенант.

Разведчик одобрительно кивнул и, уже поднимаясь на крыльцо, бросил капитану:

– Давайте арестованных по одному. Мадам после них.

Солдаты ввели Дэнь Кана в комнату, где за столом сидел лейтенант. Ямаути наметанным глазом отметил его испуг.

– Лучше сразу говорить правду. Видишь в руках унтера бамбуковую палку? Вот и решай, стоит ли ее пускать в ход.

Загар на лице китайца словно слинял:

– Я честный человек, меня все знают. Зачем я буду лгать господину офицеру?

– Ну вот и хорошо, – Ямаути чуть усмехнулся. – Отвечай на мои вопросы. Ты часто бываешь на советской территории. Мы вправе подозревать, что ты советский шпион. Какое задание от русских получил в последний раз? С кем там встречался?

Мужик даже задрожал от страшных вопросов:

– Нет-нет, я не шпион, я торговец. Менял в русском селе, оно совсем рядом, за сопкой, муку на гвозди.

– Допустим, что так и есть – хмуро согласился лейтенант. – Зачем же ты с напарником напал на женщину и ограбил ее? Где золото?

Китаец в ужасе округлил узкие глаза:

– Как ограбил? Что вы говорите? Мы шли домой, по дороге услышали крик. Прислушались – голос из заваленной камнями расселины. Надо, значит, помочь. Мы вытащили женщину, говорит, что заблудилась и от мошки забилась в эту пещеру. Она так ослабела, что идти сама не могла, мы ее несли до самой деревни. Пусть уважаемая подтвердит, ведь так все и было. Если б не мы, так ее на свете уже не было бы… Сама бы из расселины не выбралась, с голоду померла бы.

– А золото? Её документы?

– Какое золото? Какие документы? У нее ничего не было.

Один из офицеров на углу стола быстро записывал вопросы и ответы. Разведчик спокойно бросил:

– Продолжай.

– Я ее приютил в своей фанзе, накормил, отогрел. Моя жена и дети к ней хорошо относились, заботились о несчастной. Женщина просила, чтобы мы никому о ней не рассказывали. Мы так и сделали. В деревне никто не знал о ней. Мы даже старосте не говорили. Прожила она у меня два дня, а потом засобиралась в дорогу. Мы дали ей одежду, так как своя у нее вся изодралась, продуктов, даже денег двадцать юаней выделили, она поблагодарила нас и ночью ушла, не сказав куда, а мы и не спрашивали. А теперь нас обвиняют. Мы грабежом не занимаемся.

– А теперь говори правду, – сурово сказал лейтенант.

– Я все сказал, клянусь памятью родителей.

Ямаути подал знак здоровенному унтеру. Тот стал со знанием дела избивать Дэнь Кана бамбуковой палкой. Китаец клялся, что ни в чем не виноват, а удары все сыпались и сыпались на него. Лицо мужчины уже превратилось в кровавое месиво, когда японец прекратил, видимо, привычную работу, поймав взглядом жест лейтенанта. Разведчик было подумал, не завербовать ли опытного ходока за границу, но, убедившись в его простодушии и нестойкости к боли, отбросил эту мысль.

– Ну, любезнейший, а теперь говори правду!

Ямаути для страховки повторил старые и задал новые вопросы. Истерзанный китаец не добавил к сказанному ничего нового. Арестованного увели. Его напарник Ли Сивын подвергся такому же допросу и такой же жестокой обработке, однако повторил в точности все, что удалось добиться от его товарища по несчастью. Лейтенант приказал привести к нему китаянку и, отправив всех из кабинета, остался с ней один на один.

– Итак, прекрасная Суань, значащаяся в картотеке под псевдонимом «Актриса», будете повторять сказки, как вас ограбили и хотели убить эти наивные и добрые мужики, обреченные вами на смерть, или поговорим, как коллега с коллегой? Не хочу оскорблять вас очной ставкой с вашими соотечественниками и спасителями, – офицер потряс листами с протоколом допроса.

Румяна на щеках китаянки выступили яркими пятнами. Она хорошо знала своего шефа и поняла, что карьера ее, если даже не сама жизнь, закончилась. Женщина молчала.

– Не говорите о ваших заслугах, они велики, и я их знаю лучше всех: вербовка нескольких советских служащих КВЖД, раскрытие террористической группы Алексея Павлова, добыча сведений о резиденте НКВД в Тяньцзине, сопровождение императора Пу И на пароход «Имадэнмару». Пожалуй, я смогу для вас кое-что сделать, несмотря на провал операции, – обнадежил разведчик. – А теперь говорите.

У Суань появилась маленькая надежда. После разоблачения ее версии с ограблением женщина готова была ухватиться за малейший шанс и рассказала, что недалеко от границы ее ждала какая-то группа из пяти человек. О ней многое знали, по крайней мере то, что она направляется на связь с Артуром. А сдал ее, по-видимому, проводник Цинь. Он должен был встретить ее как раз на том месте, где Суань подверглась нападению, сам же не появился. Отобрали емкость с золотом, оборвали все пуговицы, в том числе и ту, что служила паролем. Угрожали убить, но почему-то ограничились только заточением в пещеру.

«Все правда, – подумал Ямаути, – не говорит лишь, что под страхом смерти была слишком разговорчива. Но это и так ясно». Агент «Актриса» подробно описала приметы напавших. Среди них была женщина, но она держалась в стороне, закутавшись в шаль, поэтому посланница к Артуру ее не видела, даже не слышала голоса неизвестной. Потом, не подозревая, какую делает ошибку, Суань сказала:

– Меня предал Цинь. Я настаивала на другом проводнике, но вы не согласились, приказав мне войти в его группу.

Лейтенант уже понял свою ошибку. Зная, что представлен к ордену Золотого коршуна, он боялся за свою карьеру и не хотел, чтобы полковник Кейдзи узнал о его непростительном промахе. Суань же при последующих допросах молчать об этом не будет. Разведчик помрачнел и, когда женщина спросила, может ли она надеяться на его благосклонность, задумчиво произнес:

– Вы же знаете: провалившийся агент – уже не агент. В разведке ошибаются только один раз.

Приказав взять бывшую подчиненную под стражу, лейтенант собрался ехать, но предварительно поговорил с капитаном. На вопрос, что делать с арестованными, Ямаути ответил:

– Теперь они слишком много знают.

– А с мадам?

– Сообщники бандитов разделяют их участь, – со значением отрубил Ямаути. Джип рванул с места.

Спустя какое-то время со стороны рисовых чеков появилась толпа мужиков с косами и лопатами, громко выражавших возмущение арестом односельчан.

– Вот-вот, с России идут, именно с того места, где недавно проехал пограничный наряд, это атака, ложись! – истошно закричал какой-то перепуганный молодой офицерик.

Десяток солдат с карабинами наизготовку залегли у самой кромки рисового поля с еще не взошедшими всходами.

– Не стреляйте, не стреляйте! – раздался крик. Это староста, размахивая руками, бежал из своего дома. Он был в темной короткой рубахе и босиком. Выскочив на поле, Лун Сян упал на колени прямо перед стволами карабинов, склонил голову почти до самой земли и, обливаясь слезами, умоляюще кричал:

– Не стреляйте, это наши крестьяне, у них много маленьких детей, они ни в чем не виноваты, не стреляйте! – умолял он, размазывая по испачканному землей лицу слезы.

Прогремели выстрелы. Мощная горячая волна ударила старика, и он завалился на бок, все еще продолжая шевелить губами в мольбе о пощаде. Трое мужиков с косами упали замертво, а остальные быстро побежали в заросли шиповника. Среди убитых на земле лежал и недавний новосел – глава большой, теперь осиротевшей староверческой семьи Иван Матвеев, высоченный мужик. Окровавленная борода дерзко смотрела в небо, словно в укор тому, что оно не дало ему надежного дома в России и позволило умереть в маньчжурской чужи. В тот день Матвеев вышел на луг, чтобы помочь своим новым односельчанам.

Видя, что деревенские улицы опустели, японцы для острастки попалили в воздух и по приказу капитана погрузились в большие военные машины, ожидавшие их у околицы. Туда же посадили арестованных китайцев и женщину. Отъехав метров на двести от последнего дома, колонна остановилась. Из грузовиков выпрыгнул десяток солдат, снявших из кузова двух жителей Дун-И и китаянку. Из командирской легковушки вышел капитан. Дэнь Кана и Ли Сивына со связанными руками поставили на пригорок.

– Ваше место, мадам, рядом с ними, – сказал капитан, обращаясь к Суань.

– Не-ет! – закричала та и бросилась бежать. Офицер неторопливо достал из кобуры пистолет и, почти не целясь, выстре лил. На модном платье «Актрисы» расплылись три кровавых пятна. Потом раздался залп солдатских карабинов, и крестьяне рухнули как подкошенные. Отходили по земле мужики, приняв муку за доброту и человеколюбие. Эту трагедию наблюдала вся деревня, оцепенев от ужаса.

Наступала темнота. Только рыдания и горестные стоны были слышны по всему селению до самой глубокой ночи.

Четверо парней Матвеевых бережно перенесли тело отца в только что занятую семьей фанзу. Сыновья старовера были молчаливы, внешне не выказывали своего горя, а деловито искали доски для гроба. Женщины, вытирая глаза, молились.

Измученного старосту привели в дом. Обхватив голову руками, он без конца повторял:

– За что, за что японцы убили наших мужиков? Лучше бы и меня вместе с ними расстреляли.

Лун Сян рвался к семьям погибших, хотел поддержать их в тяжелую минуту, да внуки не пустили – уже поздно. Они вытащили его любимое кресло на улицу и поставили прямо под голубятней. Пусть посидит и успокоится. Но староста долго сидеть не смог. Оставив соломенную шляпу на видном месте, он отправился к друзьям поделиться горестными мыслями. Созрели в его возбужденной голове и кое-какие соображения.

В ту же ночь шестеро человек поднялись на перевал.

– Это здесь, – староста указал на груду камней, – откатывайте валуны. Безвинных и безоружных расстреливать храбрости много не надо. Война так война! Пусть попробуют еще раз сунуться.

Мужчины споро взялись за дело. Первым подняли ствол трофейной французской пушки.

– А, вот и старая знакомая, – улыбнулся староста. – Я такую штуковину пять лет за собой таскал, наводчиком был. Ох и поддавали мы жару из нее японцам! А это английский пулемет, их по описи два. А в самом низу – пять русских трехлинеек с комплектом боеприпасов. Разбирайте, кому что нравится. Может, опытней меня пушкари есть, готов уступить место.

– Нет-нет, – отозвался еще крепкий китаец, инвалид войны, – мы ведь уже это оружие распределили, так пускай пушка остается за вами. Вспомним кое-что из прошлого опыта. А может, они больше и не появятся. И зачем только наши мужики признались, что в Россию ходят? Это-то японцев и взбесило.

– Нет, обязательно появятся, – вздохнул староста, – видели, как они быстро свернули, значит, дела еще не закончили, да и народа побоялись, силенок маловато было. Наступающей темноты испугались.

– А откуда такой арсенал? – спросил молодой парень.

– Я уже рассказывал (ты-то позже всех подошел), – Лун Сян присел передохнуть на один из камней. – Когда началась оккупация и вся эта затея с новым императором и государством, пограничная стража, чья застава стояла рядом с нашей деревней, не захотела служить самураям. Оружие попрятала, здание спалила и разошлась кто куда. Но перед тем, как уходить, начальник пограничной охраны, мой хороший друг, пришел ко мне и просил сохранить опись оружия и план, на котором обозначен секретный склад.

Парень смотрел на старосту восторженными глазами, остальные согласно кивали головами.

– Ладно, продукты есть, погода теплая, ночуем здесь, – распорядился командир стихийно возникшего отряда.

До самого рассвета возились мужики, занимаясь оружием, подсчитывая боеприпасы. Их было так много, что можно было и полк уложить. Каждый выкопал для себя укрытие.

Неожиданно с березы, стоящей поодаль, что-то с шумом свалилось, звонко стукнувшись о камни, затем лучик фонарика зашарил в темноте. Мужики напряженно замерли: неужели японская разведка по кустам на перевал поднимается? Быстро зарядили трехлинейки и уже приготовились дать отпор, как увидели, что человек с дерева перебрался на скалу, поднял ведро и стал складывать крупные камни. Присмотревшись, узнали в темной фигуре деревенского маляра.

– Ты что здесь делаешь, Ши? – изумленно спросил староста, подходя поближе.

– Как что? Деревню готовлюсь защищать, – ответил мужик, узнав своих. – Завтра японцы наверняка опять прикатят и в засаду опять под скалами оставят. Вот тут-то я им за шиворот и ливану горячей краски с булыжниками. Вот паники-то будет! С такой высоты, да неожиданно… Как мыши с перепугу разбегутся. Да крупных камней с десяток приготовил, вон они лежат. Пусть попробуют нашего деревенского гостинца. Было бы оружие… Но можно и этим заморских вояк попугать.

– Ну, ты учудил, – восхитились односельчане. – Голова у тебя соображает!

– Я еще одно дело сделал, – похвастался польщенный маляр. – Хорошая работа, не стыдно людям показать.

– А что за секрет? – усмехнулся староста.

– Да секрета нет, наоборот, всей деревне видно. Я вот на этих веревках спустился метров на восемьдесят и написал на отвесной стене красной и чёрной красками на китайском и японском языках двухметровыми иероглифами: «Смерть японским оккупантам!» Краска уже высохла, она на особом растворе, ее ничем не смоешь, намертво камни пропитала. Может, лишнее без вашего ведома сделал, но я отомстил гадам за убитых наших земляков. Душа так подсказывала и покоя мне не давала.

– Ругать не буду, правильно поступил, – одобрил действия маляра старик. – А сейчас иди домой, уже светает.

– Нет, я еще вчера решил: здесь на весь день останусь.

– Ну, раз ты так решил, пойдем в окоп. У нас кое-что посерьезней есть, только людей маловато.

– А что делать-то? – встрепенулся маляр. – Я могу что надо поднести. Подтащить кусок скалы к обрыву да сбросить вниз вместе с горящей головешкой. У меня глаз меткий, могу точно попасть в тот кустарник под скалой, где вчера в засаде солдаты сидели, – предложил Ши. – Жаль, что у меня нет военной специальности. В армии я в полковом отряде кули состоял, нас человек двести было. К каждой роте подносили боеприпасы, технику толкали, где лошади не вытягивали. Кто военную лямку тянул, тот знает, какая неблагодарная эта служба. Все на плечах, и день и ночь ни отдыха, ни покоя. А вот оружия своего у меня не было.

– Ну-ка, пойдем, посмотрим, с чем воевать собрались, может и понравится, – сказал староста.

Подошли к уже собранной пушке.

– Видишь, какая красавица, видел такую?

– Да-да, сколько я их перетаскал, только командир знает. Он иной раз и плеткой отхаживал во время боя, горячий мужик был.

– Раз ты такие бои видел, значит нам пригодишься, – улыбнулся Лун Сян. – Я с пушкой буду управляться, а ты снаряды подноси вон из того окопа. Там шестьдесят штук. При умелой стрельбе можно врагу доброго жара подсыпать. А сейчас, пока есть время, посмотри пулеметы, трехлинейки. Ведь всякое бывает: сегодня пушка есть, а завтра ее разнесло вдребезги. Зато винтовка при тебе всегда будет.

Вдруг со стороны крутой тропы послышался какой-то шум. От чьих-то неосторожных шагов мелкие камни посыпались по крутому склону. Все всполошились: японцы? Староста поднял руку, приказывая приготовиться к бою. Лязгнули затворы.

– Кто идет? – крикнул командир самодеятельного отряда. – Отвечай, а то откроем огонь!

Из темноты послышался молодой голос:

– Дядя, Андрей Андреевич, не стреляйте! Это я, Гаврила Матвеев. Вы меня знаете, я к вам в дом с батькой приходил.

Староста жестом отменил тревогу.

– Давай, сынок, поднимайся.

Из темноты появилась крупная фигура Гаврилы. Лун Сян приблизился к парню, решив, что тот пришел к нему по какой-нибудь нужде, связанной с похоронами.

– Знаю, беда у вас большая. На горе себе поселились вы у нас. Теперь вместе с китайцами оплакиваете родных людей. Какая нужна помощь семье, я скажу – наши сделают.

– Спасибо, Андрей Андреевич, – отдышавшись, сказал Матвеев. – Только я пришел не для этого. Хочу быть с вами! Вы нас приняли, нам поверили…

– А знаешь, зачем мы здесь? – растрогался староста.

– Знаю и буду вместе с вами до конца. А стрелять я еще в детстве научился, там, на родине. Хочу устроить поминки по отцу-батюшке.

Старик обнял молодого Матвеева. Но наутро оккупанты не появились, не приехали они и в следующие два дня. Кое у кого начала спадать тревога:

– Может, оставят Дун-И в покое?…

– Вернутся, – твердо возразил Лун Сян, – я их повадки знаю. Ждут, пока все успокоятся, и заявятся неожиданно.

Отряд решили не распускать. В деревню ходить по очереди. На дороги выслать дозоры.

«Жалко, что нет с нами Шена, – пожалел Лун Сян. – Лучшего разведчика не найдешь».