Тайна староверского золота

Глава XXI

– Кажись, Господь подарил нам благодатное лето, – радовался старый Архип, сидя на крылечке с Никоном. – Дожди были обильны и в самую пору для урожая, а сенокос удалось закончить при жарком солнышке. Картошка в цвету, как молоком облитая, сулит добрый урожай.

Никон согласно кивал головой.

– Верно, верно – лето Господне. Намедни обежал я все дальние поля: славно кустится овес, пшеничное зерно наливается, ядреным будет, озимая рожь по грудь мою вымахала. Хороша и кукуруза. Все показывает на сытую зиму. Счас бы дождичка обильного на сутки – настало время и грибами запастись да ягод насушить, варенья наготовить.

– Не гневите Бога, и все будет, – Архип перекрестился. Вслед за ним и Никон осенил себя двуперстием.

Три Ключа жили размеренно, основательно и, как всегда, трудолюбиво. Даже у ребятни короткий досуг. Мальчишки, девчонки дважды в день деревянными ведрами брали воду из ближних бочажин и обильно поливали огородные гряды с еще разлохматой капустой, сочнозелеными хвостами моркови, упругими стрелами лука и чеснока, со щедрой завязью тыкв. Особая забота у молодой хуторской поросли об арбузах. Всем хотелось получить их самыми крупными. Собираясь на ближних копанках, ребята хвастались пузатыми арбузами друг перед дружкой.

Родители с легкими тяпочками частенько приходили на огороды. Видя там порядок, радовались, молились, благодарили детей за их усердие в общем труде. У подростков даже в мыслях не было увильнуть от какой-то тяжелой семейной работы. Они корчевали подступающие к усадьбам кусты, чтобы завести новые грядки. Но наступало время и вдоволь накупаться и поваляться на песчаной косе Евдохинского ключа. Все мальчишки имели четвероногих друзей, гордились их силой и преданностью хозяину.

Сегодня вначале все было как всегда. Искупавшись вместе с ребятней, отряхнувшись так, что над каждой заиграла маленькая радуга, собаки улеглись сушиться. А ближе к вечеру они как с ума посходили: то куда-то с песчаной косы исчезали, то опять появлялись. Было видно сразу: что-то беспокоит псов, они всей стаей покидали своих хозяев и бежали на сопку. В молодом ельнике раздавался громкий лай. Вернувшись к купающимся пацанам, свора, как ее не звали в воду, настойчиво отказывалась мочить лапы и начинала гавкать. Собаки явно звали ребят в ельник. Но те их не понимали. Тогда псы стали цапать за трусы купальщиков и тащить к берегу. Это не помогало. Но и собаки не унимались. Крупный черный кобель Кольки Брусенцова схватил лежащую на берегу одежду своего хозяина в зубы, и, отбежав на несколько метров, улегся на ней, звонко залаял.

– Колька, ты посмотри, что твой пес делает. Так мы скоро все без штанов останемся.

– Смотри, пацаны, и крайновский тоже поволок брюки. Мишка, Мишка, явное воровство, ты без порток остался, – хохотала ребятня. Но потом мальчишки смекнули:

– Нет-нет, что-то здесь не в порядке: наверное, крупного подранка нашли, силенок маловато, и нас на помощь зовут.

– Я-то своего Шарика знаю, – отозвался Михаил. – Хоть и не хочется в сопку подниматься, а все равно надо сходить. Пошли глянем, что там за зверюга отлеживается.

Собаки, не отрываясь от парней, уверенно вели их по еле заметной тропе в ельник. Подвели вплотную к какому-то лазу. Вода промыла в земле расщелину, и образовалось углубление с сажень глубиной. Первым полез большой черный пес по кличке Космач. Побыв в норе какое-то время, облизываясь, вылез назад. Туда наладился Шарик, но Космач рыкнул, и собаки остались на месте. Тогда решился проверить чье-то убежище Колька. Сам полез и кричит оттуда:

– Робя, сюда, здесь прохладно!

Один за другим несколько мальчишек оказались в уютном подземелье. Но, увидев постель из свежей травы, вещмешок в изголовье, крепко привязанный к еловому суку, парни оробели:

– Тут какой-то человек живет. Явно чужой. Не попасть бы нам в беду.

Но собаки вели себя спокойно. Космач подошел и полизал уголок рюкзака и, довольный, выскочил наружу.

– Вот что, ребята, – сказал Брусенцов, – это надо быстро унести к дяде Назарию.

Уже на открытом воздухе рассмотрели собачью находку. Мешок был сделан из крепкого материала, на две завязки туго затянут. Каких-либо вещей в нем не прощупывалось, только что-то вроде камня, примерно с детский кулак. Из левого уголка скупо проступала какая-то влага. Михаил провел по материи пальцем, поднес его к языку и осторожно попробовал: сладит…

Снова подбежал Космач, лизнул несколько раз, а затем схватил рюкзак за боковину и понес в сторону песчаной косы. Хозяин окликнул собаку, тот развернулся и положил мешок к ногам Кольки. Мальчишка погладил большую собачью голову, похвалил пса. Космач завилял хвостом.

– Пошли к Назарию, но о находке, кроме него, никому ни слова, – сказал Брусенцов. – Может, он этого человека знает.

– Коль так, тогда ты, Никола, и неси его сам старшому, а про нас не говори. Скажешь, с Космачом нашел, думал рябчика подстрелить, а пес в какое-то укрытие полез. Ты – туда, а там… Мешок не тронут, все завязки целы.

– Нет, скажу правду! – твердо заявил Николай. – От дяди Назария у нас тайны нет.

Назарий, выслушав парня, поблагодарил его:

– Спасибо, друг мой! И впредь вместе внимательно следите за окрестностями. О неизвестных следах и вещах – сразу мне или Лаврентию. Осторожность не раз спасала наш хутор. Правильно вы решили никому не говорить о находке. Молодцы!

Довольный его похвалой, Брусенцов ушел. Назарий взял вещмешок и уже хотел его развязывать, как опять стук в дверь. Он встал, бросил находку за занавеску и крикнул:

– Милости прошу, входите!

В горницу ввалилась толстая бабка Морозиха с поклонами и Божьими причитаниями.

– Рада видеть вас в здравии.

– И вам, Пелагея Панкратьевна, доброго здоровья и благополучия. Присаживайтесь, – Назарий пододвинул стул.

– Да нет, я рассиживаться не буду, лучше сразу о деле.

– Слушаю вас, – мужчина склонился над нежданной гостьей.

– Я долго думала, идти к вам или нет, да соседка Марья Соловьева насоветовала. Говорит: «Негоже старшим не сказать, ведь такое редко бывает».

– А что случилось?

– Вот и приключилось. Возможно, вы и не поверите, но надобность есть, чтобы вы знали. Что-то неладное около наших дворов творится. Вчера рано утром я, как всегда, вывела свою козочку Зинку на пастбище сразу за огородом ближе к осиннику. И что вы думаете? Пришла доить козу, а козы нет, и кола с крынкой нет. Она у меня животина проказливая. Только и глядит, как бы в чужой огород забраться. Не зря говорят: хочешь ссоры с соседями – заведи козу. Я искать – нигде нет. Лишь вечером нашла Зинку около копанок в лесу. Кол воткнут в лисью нору, коза подоена, рядом крынка с недопитым молоком. Я аж перепугалась: вроде и рядом с домом, а что творится! Я – к сыновьям, они быстро туда побежали. Коза на месте, а молоко из крынки допито и лисья нора зарыта. Во как быстро все делается. Видимо, следили.

– Да-да, такие странности у нас бывают, – согласился Назарий. – Сейчас лето, самое время для разных ходоков в тайге. Текут и мимо нашего хутора. Кое-какие следы оставляют. Надо еще осторожней быть. Скажу мужикам – будем за округой лучше приглядывать.

Когда дверь за Морозихой захлопнулась, Назарий, почесав затылок, подумал: «Что-то слишком много неожиданных находок в ближней тайге. Теперь кто-то подоил бабкину козу. Похоже, какой-то человек рядом обосновался и таится. Добрый ли?»

Надо осмотреть принесенный Николаем мешок. Развязать его было невозможно: какие-то узлы через узлы. Назарий взял нож, перерезал две вязки и, запустив руку внутрь, наткнулся на темную сумочку и обрывки твердой бумаги. Когда он высыпал все содержимое на стол, в глаза бросились мелкие клочки, как выяснилось, какой-то фотокарточки. Сортируя эти обрывки, Назарий складывал необычную мозаику. Перед ним начало вырисовываться изображение лица человека. С еще большим интересом и тщательностью подбирая кусочки бумаги, Назарий вдруг почувствовал невольную тревогу. Встав, быстро закрыл на запор дверь, задвинул шторы. Чем больше клочков находили свои места, тем четче вырисовывался портрет… его самого, Назария, а вернее, Алексея Павлова, как он назывался, когда был сделан в Харбине этот снимок! Тогда его попросила Кэт, и он подарил фото любимой женщине.

Назарий поднялся от стола усталым, осунувшимся, даже испуганным, стал быстро ходить по большой комнате. Перед его глазами вставала Кэт. Где она? Почему фотография изорвана? Что это – знак того, что он изгнан из сердца дорогого человека? Возможно, просто подбросила и навсегда исчезла? Нет-нет, она не могла так поступить. В голове возник какой-то шум, в глазах мелькали встречи с любимой. Конечно, ярко всплыл момент его спасения от явного расстрела японцами. Какая смелая! Она не только может любить, но и пойти на все, даже явную гибель, ради него. Он подошел к умывальнику, взял полотенце и стал вытирать слезы. Душа словно сорвалась с устоев и продолжала оплакивать чуть не случившуюся трагедию.

Взяв стекло, стал быстро переносить на него кусочки фотографии. Что же могла написать на ней Кэт, может, в этом есть какой-то смысл? От волнения колотилось сердце, тряслись руки. Он накрыл обрывки снимка другим стеклом и перевернул. Совсем неразборчиво чем-то желтоватым (видимо, корешком лимонника) было нацарапано: «Сегодня ночью жду тебя в конце огорода в орешнике. Сама увижу тебя и выйду навстречу. – И совсем неразборчиво: – Мы уже нашли друг друга, нужно только встретиться».

Назарий положил стекло, опять заходил по комнате. Ему не верилось, что после их трагической встречи Кэт еще сохранила чувство к нему. Ведь она прошла через такие испытания, рискуя жизнью! Как же она сумела миновать границу, разыскать его здесь, в глуши, пройти сквозь таежные буреломы? Казалось, время вдруг остановилось и так долго ждать наступления ночи. Быстрей бы встретиться! Подошел к окну, раздвинул занавеску. За окном хорошо был виден конец огорода, кусты орешника. Назарий даже удивился, как удачно выбрано Катериной место для встречи.

Чтобы унять волнение, взял с гвоздя туго скрученную веревку для переноса из леса дров, бросил себе на плечо и пошел туда, где назначена встреча, обошел тыльную сторону огорода, раздвинул плетень и оказался у небольшой рощи низкорослого орешника. Стал быстро собирать сухие ветки. Назарий и сам не знал, зачем это делает: дров дома достаточно, – но продолжал работать. Когда сучьев набралась большая куча, он разложил вдвое веревку и начал на нее медленно укладывать вязанку. По его мнению, нужно было найти старые сучья покрупней. Пошел за орешник, принес сухие ветки, ловко через колено ломал их и аккуратно укладывал на веревку.

Перебросав в огород собранное топливо, Алексей-Назарий пожалел, что нет под рукой метлы, – он бы сейчас подмел эту поляну. Пусть она будет чистой, гостеприимной. Ведь мы с Кэт встречаемся. Это должно выглядеть так торжественно и красиво… Он даже забывал, что это – хутор у подножья Лысой сопки и рядом медленно течет Евдохинский ключ.

Алексей поднялся, еще раз обошел заросли, потрогал кол в плетне – загорелась мысль повесить что-то такое приметное, чтобы Кэт ночью огороды не перепутала, – а потом улыбнулся и направился в сторону дома. Не сделал и десяти шагов, как его громко окликнули.

Оказывается, рядом через огород Конон подкапывал на ужин картошку. «И как я его не заметил, как будто из-под земли появился. Возможно, он за мной приглядывал и о чем-то догадывается?» – подумал Алексей, зная любопытство мужика. Хотел прибавить шагу, но корневщик уже почти догнал его.

– Щедрый урожай нам Боженька отмерил. Он видел, какой мы труд в землю вкладываем – от малого до старого всю весну и лето на огородах. Вы только посмотрите: три куста подкопал – ведро картошки. Да такая крупная! Возьмите часть себе на ужин. – Конон нагнулся, отобрал из ведра самые крупные клубни и положил на крыльцо дома Назарию. Как ни хотелось тому остаться одному, мужик, расположенный к беседе, продолжал: – Хотел сходить к Архипу, чтобы мою душу полечил. Уж больно она у меня расплакалась после того, как я с Медянок этого несчастного привез и разных там страстей насмотрелся. Болеет… С Божьей помощью живым доставили. А сегодня заглянул в баню – оба (и мой, и тот, что сам пришел) лежат, и мне показалось, что русский умирает. А тут как раз Варвара появилась и меня увидела. Хотел ей о своей боли поведать, а она как накинется на меня с руганью, ну чистая тигрица, и Надюшке, своей помощнице, наказала гнать всех от бани подальше. Тоже мне, командирша!

Назарий нахмурился, даже с лица сменился:

– Варвара права. Ходить туда, Конон, не следует: возможна инфекция. Забыл, как тиф буйствовал на Дальнем Востоке? А что было в армии? Полки в считаные дни из строя выбывали. Так что, – продолжал он, – с этим не шутят. А чтоб душу свою растревоженную успокоить, позови-ка Варвару Никитичну.

Вскоре лекарша сидела в единственном, как его называли, «почетном» кресле. Конон присел на лавку рядом с Назарием.

– Как там наши больные?

– У архангельского Григория запущенная язва желудка, но на моих травяных настоях через десяток дней почувствует облегчение. Обострение у него временное. Держится хорошо, строго соблюдает все мои предписания, да и Надюшка с него глаз не спускает. – Варвара продолжала: – Китаец на пасеке пролежал пятнадцать дней. Сейчас же лежа что-то рисует. Видать, талант есть.

Казалось, беседа закончилась, но тут Варвара потребовала:

– Объясните людям, пускай не ходят в мою баню. Это лазарет! Там лежат тяжелобольные, и их беспокоить я никому не позволю. И вот ему, – лекариха кивнула в сторону виновато поникшего Конона, – запретите туда шастать. Привез беднягу – спасибо за это, остальное дело за мной. Я за них в ответе.

Назарий слушал Варвару и думал: «Как хорошо, что я в кругу хороших людей, как с ними интересно и как быстро летит время. Через три часа будет темно, и у меня встреча с Кэт».Поблагодарил Варвару за ее неусыпные заботы. Она попрощалась и ушла с приподнятым настроением. Назарий спросил Конона:

– Ну как, душу твою подлечили?

– Да-да, стало легче и спокойней. Но все-таки язва эта Варвара, – мужик попрощался и пошел домой. По дороге думал: «Когда Назария громко окликнул, тот аж с лица сменился, видимо, я его от какой-то особо важной мысли отвлек или он просто оробел от неожиданности». Махнул рукой: кто перед Богом не грешен…

Назарий торопился. Он принес дров, растопил баню и стал готовить ужин: стол надо приготовить побогаче. Пригодился и картофель Конона. Но долго стоял над крупными клубнями. Они напоминали о какой-то неожиданной неприятности. «А если словоохотливому Конону известно о вещмешке, может, он и нашел его и через Кольку Брусенцова передал мне? А вдруг так и было? Завтра же весь хутор знать будет. А то еще и на встречу придет и где-нибудь в кустарнике заляжет. Чтобы потом на своих сходках мужики зубы скалили…». Все-таки забрал картошку и поставил вариться в мундире, ведь в Китае это очень распространено. Принес из сеней какие-то банки, полез в погреб за свежими грибами, сушеной малиной. Соседка Клавдия, подоив корову, принесла крынку парного молока.

Уже стемнело, а молодежь то где-то далеко, а то и совсем рядом громко разговаривала, смеялась. Строгие матери уже покрикивали: «Настя, домой!», «Николай, идем ужинать, кончай гулянки, завтра рано на корчевку пойдем!». Постепенно наступала ночная тишина, только на другом краю хутора кто-то гремел цепью, набирал к утру колодезную воду.

Назарий вышел из дома и сел на завалинку, осматриваясь по сторонам, нет ли кого поблизости. Опять вспомнился Конон. Сердце еще пуще забилось; видимо, пора идти, но он продолжал сидеть в незаметном месте. Все нервы на пределе. Затем быстро встал и пошел по меже своего огорода, отодвинул звено плетня, вышел на поляну, где он убрал сухие ветки. Назарий внимательно всматривался в черные заросли орешника, но никто не выходил. Он уже решил обогнуть маленькую рощу, как ему навстречу со стороны осинника двинулось что-то черное. Оно быстро приближалось. Это была Кэт! Широко раскинула руки, они обнялись. Оба молча плакали, не в силах сказать друг другу ни единого слова. Потом на миг отдалились друг от друга, и Назарий каким-то приглушенным от слез голосом сказал:

– Ну здравствуй, Кэт.

– Здравствуй, Алеша, я нашла тебя!

Они опять тесно прижались друг к другу, совсем тихо стали говорить какие-то ласковые слова. Женщина глубоко вздохнула:

– Так долго, тяжело и с таким риском я искала тебя, и вот мы, наконец-то, вместе.

– Я тосковал до безумия, хотел послать кого-нибудь на поиски тебя, но это было невозможно. Моя любовь к тебе стала еще крепче и горячей. Ты моя любимая и единственная! Это проверено временем, трудными испытаниями. Теперь мы не расстанемся никогда! – торопливо шептал Назарий, широко распахнув перед вновь обретенной женой дверь. – Вот и наш дом, теперь у меня есть супруга, хозяйка этого большого дома. Здесь места хватит и нам, и нашим детям. – Они сели на широкую лавку. На столе с угощением горели три свечи. Кэт прижалась к мужу, положив руки ему на плечи. Ей стало хорошо и уютно. – А сейчас после длительной и тяжелой дороги в баньку с березовым веником, я уже все приготовил, а потом – к моему холостяцкому столу.

Он еще что-то говорил о хуторе, спрашивал о делах в Харбине, но Кэт его не слышала, а крепко спала на плече дорогого человека. Уложив ее на свою кровать, сам улегся на широкой лавке, где они только что вместе сидели.

Для Кэт это была первая спокойная ночь под крышей. Ее поход в Россию длился более трех месяцев, и вот настал конец. Начинается семейная жизнь с давно любимым человеком Алексеем Павловым.

Алексей, так и не сумевший заснуть в эту ночь после пережитых волнений прошедшего дня, встал с петухами, оделся и, стараясь не скрипеть половицами, тихо прошел на другую половину избы, осторожно заглянул за занавеску. Кэт крепко спала, укрытая пуховым одеялом. Длинные черные волосы веером рассыпались по подушке. Он внимательно всматривался в такие родные знакомые черты, и сердце его заныло от жалости к такому, как ему казалось, слабому, беззащитному существу. Осунувшееся бледное лицо Кэт, тем не менее, не потеряло привлекательности: все тот же маленький, чуть вздернутый носик, изящный изгиб слегка выгоревших на солнце бровей, пухлые губы. Вот только щеки потеряли свою былую округлость, да еле заметные морщинки вокруг рта выдавали тяжесть прожитых нелегких лет.

Непреодолимое желание схватить и прижать ее к себе, как бы защищая от всех невзгод, заставило его сделать несколько шагов к спящей женщине, но он вовремя опустил уже протя нутые руки, понимая, что лишь крепкий сон может восстановить ее не только физические, но и душевные силы.

Назарий вышел из избы и через десять минут уже сидел у постели больного старца, рассказывая ему о неожиданно свалившемся счастье.

Архип слушал его молча и, как показалось Алексею, даже не очень удивился его рассказу, как будто заранее знал или предполагал, что все так и будет. Опираясь на подушки, он тяжело поднялся с кровати и уселся на топчан, свесив худые босые ноги.

– Правильно, Назарушка, что спозаранку на свежую голову пришел ко мне посоветоваться. Надо хорошенько подумать и принять правильное решение. Да и народу толково объяснить, чтобы не роптали на нас, да не шушукались по углам. Веры-то у вас разные, а жить будете вместе, коли она тебе женой доводится, да к тому же китаянка она. А наши строгие религиозные порядки ты не хуже меня знаешь.

Назарий сидел на лавке, опустив голову, только изредка поглядывая на старца. Ему почему-то вспомнился недавний разговор с Арсением, когда он с убежденностью праведника призывал юношу отступиться от любимой девушки. «А ведь он боролся за любовь, – с запоздалой горечью подумал Алексей, – хоть и не сказал об этом ни слова. Потухшие растерянные глаза и без слов говорили об охватившем парнишку отчаянии. А теперь вот и сам попал в водоворот жестких общинных устоев».

– Мы с женой не нарушаем никаких канонов нашей веры, – глухо сказал он, – а если что-то в наших отношениях и не укладывается в узкие общинные рамки, то греха большого, я думаю, в этом нет. Помыслы наши чисты, и грехом душа не изъедена.

– Нет-нет, – слабо взмахнул рукой старец, – я не о том. Не с этого надо начинать. Разве тебе непонятна моя мысль? Как вместе жить-то будем? Видимо, надо объяснить людям, что вы полюбили друг друга в Китае и там поженились. Судьба разлучила вас, но жена ради тебя решилась на все, даже собственной жизнью рисковала. Сначала застрелила японскую охрану, чтобы спасти тебя, потом вот исходила сотни километров таежных троп, чтобы встретиться с тобой, и Бог вознаградил ее. Теперь вы вместе. Наш народ знает цену таким поступкам, смелые и преданные люди нужны любой общине, – голос Архипа окреп. – Даже если она другой национальности и веры, но будет чтить наши порядки, люди примут ее. И Бог простит, что поднимала оружие, ведь она спасала человеческие жизни от извергов. Вот так и надо объяснить нашим братьям и сестрам. – Старик устал от долгого говорения и умолк, привалившись к стене. Но вот снова заговорил, переведя дух: – А ведь ты, Назарушка, еще ничего не сказал мне о ваших душевных отношениях. Совместимы ли ваши души, сможете ли вы вместе долгое время жить, соблюдая наш суровый таежный образ жизни?

– Мы любим друг друга, – тихо ответил Алексей, – и вместе прошли много суровых испытаний. Может, потому и живы остались. – Он помолчал, а потом, глядя прямо в глаза старцу, добавил: – Я прошу благословить нас на совместную жизнь.

Старик заерзал на топчане, пытаясь спуститься на пол. Назарий двумя руками обхватил щуплое дряхлое тело и легко поставил его на пестрый мягкий половичок из козьей шерсти. Решив, что он мало и неубедительно рассказал о своей дружбе с Кэт еще с юности, Алексей продолжил:

– Вы в курсе, что наши родители работали вместе на КВЖД, и мы жили рядом на маленьком полустанке. Кэт была мне как родная сестра. Повзрослев, я окончил офицерскую школу, работал в охране железной дороги. Кэт подавала большие надежды как музыкант. Закончив консерваторию, ездила с гастролями по Китаю. Дружба переросла в любовь, и, чем реже мы встречались, тем сильнее тянуло нас друг к другу. Но трудности с жильем, вторжение японцев и многое другое ломало наши планы, не давая возможности жить нормальной семейной жизнью. Вы ведь знаете причину моего срочного ухода в российские леса. Мы с женой и друзьями создали подпольную организацию для борьбы с оккупантами, провели несколько крупных диверсионных операций. Японцы объявили нас в розыск, их агенты до сих пор рыщут по таежным хуторам, разыскивая Алексея Павлова, но, благодаря вашей мудрости, я стал Назарием, что по сей день спасает меня. Хотя по той же причине и жене нелегко было меня найти.

Архип рассеянно потеребил бороду и остановился напротив Назария.

– Удивительная женщина твоя жена, – сказал он. – Прямо следопыт какой-то. Это надо же, искать Алексея Павлова – да с такой фамилией ни одного человека в округе нет – и найти! Вот что значит сила любви, теперь и я это понял. Бог все видит, он помог вам соединить любящие сердца.

Старец опустился на колени перед иконой и истово перекрестился несколько раз, что-то бормоча себе под нос. Назарий подхватил его под мышки и посадил на топчан.

– Да, есть такие женщины, которые для достижения своей цели и иголку в стоге сена найдут, – подытожил старик и пытливо спросил: – Значит, ты говоришь, что твоя Кэт хорошо говорит по-русски?

– Да-да, она с детства жила среди русских, поэтому знает русский язык не хуже китайского.

– Это хорошо. Хуторянам проще будет с ней общаться, да и ей к нашей жизни легче привыкнуть. Я сейчас не только благодарил Бога за помощь, но и просил благословения для вас. Господь велел не препятствовать вашей совместной жизни в нашем хуторе. Живите в мире и согласии! В свою веру насильно ее тянуть не будем, но и отшельницей она быть не должна. Мы здесь как одна семья, значит, сообща и будем решать все дела. Ты для хутора сделал немало, люди ценят тебя, значит, должны уважать и твой выбор.

Архип еще раз перекрестился, шепча молитву во славу Господа, и устало махнул рукой, когда Назарий бросился благодарить его.

– Богу спасибо скажешь. А теперь ступай к своей благоверной, она тебя, наверное, уже потеряла.

Чувствуя необыкновенную легкость от свалившегося с души груза, Алексей широкими шагами направился к дому. Ему хотелось петь и беззаботно смеяться, но здесь он был Назарием и не имел права давать волю чувствам.

Осторожно отворив дверь, чтобы не потревожить спящую, Алексей ощутил приятный запах жареных овощей, вареной картошки и еще чего-то до боли знакомого и домашнего, что всегда для него было связано с детством. Он даже зажмурился – не сон ли это? На жарко истопленной печи шипели, булькали и скворчали казаны и сковородки, а посередине, улыбаясь, стояла Кэт, отдохнувшая, румяная от печного жара, с туго заплетенной и аккуратно уложенной вокруг головы косой. Все скрываемые доселе чувства сжатой пружиной выплеснулись из Алексея наружу, и он схватил Кэт на руки, кружа, смеясь и целуя, не обращая внимания на летевшую на пол кухонную утварь.

– Погоди ты, сумасшедший! – заливалась счастливым смехом Кэт. – Мы же разнесем всю твою кухню.

– Нашу кухню, Катюша, нашу! – ставя ее на пол, сказал Алексей. – Это наш дом, и ты, моя любимая жена, будешь жить здесь, вместе со мной. Долго и счастливо. Теперь я тебя никуда не отпущу, – прижимая к себе Кэт, твердил он.

Супруги сели завтракать. Алексей засыпал жену вопросами. Он хотел знать о ней все, желая хотя бы мысленно разделить с ней все горькие дни разлуки, испытать тяжесть и опасность тернистых дорог к нему. Кэт отвечала односложно, не желая омрачать радость встречи. Да и не в ее характере было жаловаться на судьбу.

– Это потом, – сказала она, обнимая его, – у нас еще будет время наговориться. Лучше скажи, куда это ты ходил спозаранку. Уж не к молодухе ли? – игриво подняла бровь.

– Да кто ж от такой жены на сторону-то пойдет? – в тон ей улыбнулся Алексей и уже серьезно добавил: – У старца я был. Благословения для нас испрашивал.

– Ну и?… – подалась вперед Кэт.

– Благословил. У Бога на коленях просил милости к нам. Господь внял, взял нас под свое крыло.

Убрав посуду и выполнив по пути массу мелких работ, по которым соскучились ее женские руки, она прошла в горницу и села напротив мужа.

– А теперь, Алексей, о нашем общем с тобой деле. Как председателю нашего комитета, который ушел в глубокое подполье, могу доложить, что задание организации выполнено. Мною приведен в исполнение приговор предателю Артуру Сереброву. Он тайный агент, провокатор и пособник японцев. Серебров выдал «Братство свободы», и по его доносам были убиты, повешены и брошены в тюрьмы десятки граждан СССР, Китая и Монголии. Нашими ребятами была разработана операция – забросить меня в лагерь Артура вместо японской шпионки китайского происхождения, у которой мы конфисковали золото, предназначенное для белогвардейского таежного отряда, документы и пароли, забрали оружие. Представившись японским связником, я заманила Артура в тайгу, и в лесу из разговора с ним выяснила, что Серебров примерно знает о твоем местонахождении, что ты в одном из староверских хуторов, и в случае приказа из Маньчжурии он сможет найти и расстрелять тебя. Так что я не промахнулась. А золото, от которого у него просто дрожали руки, – усмехнулась Кэт, – закопала в галечнике, на берегу пересохшего ручья. Место я хорошо запомнила, найду, если потребуется.

– Так вот каким негодяем оказался Серебров, а ведь я считал его человеком чести! – нахмурился Алексей.

А Кэт продолжала:

– Когда уходили из Китая, в Шуфанском лесу еще лежал снег. А теперь уже лето на исходе. Все это время после ухода из таежного лагеря я, выполняя задание комитета, искала тебя. Ночевала в лесу, в стогах сена, да и просто в открытом поле. Иногда от безысходности впадала в тоску, и тогда хоть пулю в лоб. Но я знала, что не имею права этого делать, сердцем чувствовала, что ты жив, что ты ждешь и я обязана тебя найти. Потом вспомнила случайную обмолвку проводника Шена, что он вел какого-то человека в Три Ключа как раз в это время, когда ты исчез.

Слезы стояли в глазах Алексея, когда он слушал Кэт.

– Господи, да за что же ты ниспослал моей жене такие суровые испытания? – не выдержав, воздел он, потрясенный, руки. – Я-то считал, что ты сразу из Китая сюда пришла, а тебе столько еще скитаться да мытарствовать пришлось!

– Это Бог нашу с тобой любовь на крепость проверял, – просто ответила Кэт. – За все надо платить, а иногда, может, и жизнь на кон ставить.

– Я думаю, – тихо сказал Алексей, – ты одна сполна заплатила за наше счастье. Я всегда буду в долгу перед тобой!

Они еще долго вспоминали юность, старых друзей, рассказывали, как жили в разлуке.

– Конечно, – говорил Алексей, – нет будущего без прошлого. Но сейчас мы начинаем новую жизнь, спокойную и счастливую. Прошлое не должно следовать за нами мрачной тенью. Мы будем жить среди хороших, трудолюбивых людей, рожать и воспитывать детей, работать и молиться на благо нашей общины. Но если японцы доберутся и до нашего хутора, мы, как и прежде, возьмем в руки оружие. Но все равно будем вместе! – Алексей помолчал и спросил: – Скажи, почему моя фотокарточка оказалась разорванной? Я уж черт знает что подумал.

– Меня могли схватить японские агенты, белобандиты, наконец, советские власти. Я не хотела наводить их на твой след, а поэтому заранее написала веткой лимонника о месте встречи и разорвала снимок. В случае опасности я бросила бы клочки на ветер, и он разнес бы их по всей тайге – найди их попробуй! Или доверила бы их быстрому течению реки.

Павлов с восхищением смотрел на жену.

На следующий день после встречи Алексея с Кэт по хутору поползли разные слухи о том, что в доме Назария откуда-то появилась женщина. Правда, горластая Морозиха с горячностью убеждала баб у колодца, что это неправда, что де, мол, она собственной персоной уже на закате солнца заходила к нему, делилась бедой по поводу своей козочки. Назарий был один. В доме никого постороннего, вот те крест, не было.

– Душевный человек наш Назарий, – заключила Морозиха, – может успокоить человека. Ушла я от него с легким сердцем.

Однако старая начетчица Бурманиха, которая невесть как всегда первой узнавала все новости, уже разнесла по всему хутору, что к Назарию вернулась жена из Китая, и шепотом добавляла: «Инородица!». Последние слова вызывали особенно бурную реакцию староверок.

– Этого нам только не хватало! – возмущались одни. – Еще посмотрим, что старец на это скажет.

Другие были менее категоричны:

– Жалко Назария – молодой, а бобылем жизнь коротает. Конечно, жениться на чужеземке – это тоже грех по нашей-то вере. Но разве он не заслужил снисхождения Бога? Он столько для общины делает. Архип-то совсем стар да немощен. А Назарий внимательный, заботливый, ведь не зря старец передал ему все хуторские мирские дела.

Морозиха все еще кипятилась, не желая отдавать первенства в добыче новостей, но последовавшие известия заставили ее закрыть рот и обиженно поджать губы. Соседка Назария Аграфена, осеняя себя крестом и приговаривая: «Разрази меня гром, если я вру!», утверждала, что спозаранку собственными глазами видела женщину в огороде Назария, которая рвала укроп и петрушку, да не украдкой, а ничуть не таясь от посторонних глаз. Аграфена аж порозовела от всеобщего внимания.

– Я – хату на колотушку – и к Домне, думаю, она-то уж точно знает, кто к Назарию в гости приехал. Подхожу, а она мне навстречу со двора, видать, уже корову подоила, старца парным молоком напоила – он ведь чуть свет встает – и сразу к крынке с молоком, а уж завтрак потом, как положено. Я к ней с вопросами, мол, так и так, не знаешь ли, что за человек в огороде у Назария гуляет. А Домна так гордо отвечает: «Знаю. А ты что, испугалась? К нему жена из Китая пришла. Назарий сейчас у старца, они уже час, как беседуют».

– Так и старец уже знает? Жена! – ахнули бабы.

– Нашел супругу, – прошамкала беззубая бабка Матрена, – китайка – она и есть китайка, ее хоть нашим хлебом корми, хоть рисом с чесноком. Но в то же время, какие они пельмени делают – пальчики оближешь! А пампушки какие красавицы! Так и лезут сами в рот!

– А разговаривать с ней как, на пальцах? – усмехнулась тетка Фаина, поддевая коромыслом наполненное ведро.

– Да что вы раскудахтались – не зная человека, судите-то о нем? – рассердился подошедший кузнец Терешкин и, наслушавшись бабьих пересудов, строго сказал: – И вообще это не вашего ума дело. Архип разберется.

Женщины постепенно разошлись от колодца по хатам, обсуждая, каждая на свой лад, услышанные вести.

Вечером Архип созвал в моленную мужиков – всех семейных старшин. Те уже знали, о чем пойдет речь, поэтому не задавали больному старцу лишних вопросов. Архип понимал всю важность предстоящего разговора, ведь от общего решения зависели не только судьбы двух людей, но возможно, и всего хутора, потому как он прочил Назария в свои преемники.

– Все вы уже знаете, что к Назарию приехала, а вернее сказать, пришла жена из Китая, – без предисловий начал он. – Она китаянка, но воспитывалась среди русских и хорошо говорит по-русски. По профессии музыкантша, закончила консерваторию, весьма искусна в своем деле. Но не белоручка: что и как растет на земле – знает не хуже нашего, учить этому ее не надо, из трудовой семьи. Зовут ее Кэт, по-нашему – Катерина, имеет китайскую фамилию. Она законная жена нашего Назария, значит, и к ней мы должны относиться с должным уважением. В свою веру насильно мы ее тянуть не будем, но соблюдать наши порядки она обязана. Своим женам и взрослым детям накажите, чтобы не приставали к ней с ненужными вопросами, не требовали безупречного выполнения всех наших обрядов и порядков. Более того, я бы просил всех пособить ей побыстрее освоиться в нашей общине, ведь теперь она такая же, как мы, хуторянка.

Мужики заерзали, каждый хотел высказать свое мнение.

– А не увезет ли она нашего Назария в Китай? – высказал свое сомнение Порфирий, кряжистый мужик с широкой, как лопата, бородой.

– А она… того… не японцами подослана? – засомневался Пан телеймошка, щуплый мужичонка, имеющий, тем не менее, уже третью жену (двое померли при родах) и с десяток щекастых ребятишек и потому в шутку прозванный Султаном.

– Тебе, Султан, везде японцы мерещатся, – ухмыльнулся самый молодой из мужиков, зубоскал Гаврила. – Ты по ночам не спишь – не до того тебе, а днем самураи с кинжалами перед глазами прыгают, – под гогот мужиков добавил он.

Старец хотел что-то сказать, но лишь молча махнул рукой. Было видно, что он устал. Все заторопились, стали дружески прощаться, кланялись и желали ему выздоровления.

Шагая по двору, мужики еще высказывали мнения по поводу прибытия иностранки, смеялись над нелепыми страхами Султана. Конечно, староверы – народ осторожный, и случись такое с простым хуторянином, дело могло принять совсем другой оборот. Но Назарий в их глазах стоял высоко, и поддержка его старцем сняла колебания о том, впускать ли в свой замкнутый круг чужачку.