Вдова Клико. Первая леди шампанского

10 Радости медового месяца

Медовый месяц мы проводим в Монтань де Реймс – Клико отдали нам фермерский дом в деревне Бузи. Мы взяли с собой только Лизетту. Вдали от семьи и забот на суконной фабрике Франсуа вновь превратился в остроумного и предприимчивого мальчишку, рядом с которым я росла, – лишь с одним чудесным исключением. Наша детская любовь трансформировалась в пылающую страсть, которая связывает нас, как лианы в лесу.

Ох, я волнуюсь перед нашей первой брачной ночью! Лизетта расчесывает мне косы перед зеркалом, а в душе бушует паника. Мое проклятие – не только сверхчуткий Нос, но и «сладкий зуб», из-за чего я все время набираю лишний вес.

– Франсуа нравятся пышнотелые женщины. – Лизетта подмигивает мне своенравным глазом. – Иначе он не выбрал бы тебя.

При мерцающем огне фонаря она искусно наряжает меня в бархатный халат, который сшила для этой ночи.

Франсуа ждет меня возле кровати с балдахином; длинные волосы падают на плечи. Ворот шелковой ночной рубашки расстегнут. Вид его мускулистой груди манит меня на неизведанную территорию. Но я внезапно вспоминаю мое двойное проклятие и робею.

Он зажег свечи по всей спальне, и мое первое желание – задуть их. Он никогда не видел меня голую, и теперь ему уже поздно что-то менять. Франсуа раздвигает кисею органди, я залезаю на кровать, ложусь на подушки, набитые гусиным пухом, и пытаюсь успокоить мое сердце. Я словно смотрю под гипнозом волшебную сказку и не знаю, как превратить ее в реальность.

Франсуа неторопливо развязывает мой халат и распахивает одну его полу, чтобы поцеловать родинку у меня на плече. Но тут халат сам собой спадает с моих плеч.

В глазах Франсуа вспыхивает восторг, он ахает и тянет руку к моей груди. Я вижу его желание и смеюсь, вся неловкость между нами пропадает. Мы становимся самими собой и наслаждаемся нашими ласками, запахами, ощущениями, уникальными нами.

Я с жадностью вдыхаю его запах, с радостью чувствую тяжесть его тела и уверенность, что мы снова вместе. Сплю, обняв его, чувствуя его тепло всем телом, всей кожей.

Большинство ночей Франсуа, заснув, стонет, мечется, кричит приказы неведомым солдатам. Я бужу его поцелуями, обтираю губкой вспотевшее лицо, тру виски и крепко держу, пока его дыхание не сравняется с моим. Хотя Франсуа уже отчислен из армии, война по-прежнему бушует внутри него. Он говорит, что обсуждать тут нечего. Но все-таки те пугающие минуты связывают нас так же надежно, как и занятия любовью.

Утром, еще не открыв глаза, я ощущаю на простынях его запах и протягиваю к нему руку. Но его уже нет – у него теперь привычка вставать рано и куда-то уходить. Он возвращается через пару часов к завтраку. Кроме абрикосовых бриошей, испеченных Лизеттой, он просит яйца с деревенским беконом; аппетит у него под стать моему, и все-таки он совсем не толстеет.

Он не хочет говорить, куда уходит, и из-за этого мне не по себе. При всей его любви ко мне он что-то держит в секрете, отгораживается от меня.

Но все же, когда мы завтракаем, он с азартом говорит о наших планах на день, не дает передышки, словно хочет до конца медового месяца поделиться со мной каждым красивым видом и приключением. Дни идут, и я вижу, что его все сильнее что-то беспокоит.

Лихорадочный темп жизни утомляет меня. Рыбалка на Марне, верховые прогулки в лесу. Мы карабкаемся в домик, который он построил в детстве на дереве. А по вечерам он с такой же энергией играет на скрипке и читает мне отрывки из книг, которые привез с собой, хочет обсудить их, а у меня слипаются глаза от усталости. Когда я уже не могу произнесли связную фразу, он ведет меня в постель, но не для так нужного мне сна. Его руки играют моим телом как скрипкой и заставляют испытывать крещендо за крещендо. Это звучит банально, но именно так я чувствую – что маэстро играет на своем инструменте. Потом я сплю как убитая и вижу в снах яркие эпизоды нашего медового месяца.

Когда я просыпаюсь, его уже нет рядом – он оставляет меня совсем одну.

В самом конце августа он будит меня до рассвета; в глазах светится азарт.

– Одевайся. У меня для тебя сюрприз.

Наконец-то я узнаю, что он делал. Я натягиваю платье с узором из бархатцев. Лизетта сшила его, чтобы польстить моей фигуре, хотя при наших поздних обедах оно уже тесно мне в талии.

Наш кабриолет трясется по темной проселочной дороге, и вдруг над лежащим под паром полем взлетает ввысь ослепительный огонь, накачивая горячий воздух в расширяющуюся овальную сферу.

– Что это, Франсуа? – спрашиваю я с восторгом и опаской. Несколько крестьянских парней с трудом удерживают над огнем рвущийся в небо шар.

– Это воздушный шар, наполненный горячим воздухом, – отвечает Франсуа. Отблески пламени освещают его скулы, глаза сверкают, он весь полон невиданной уверенности в себе. – Я пилотировал разведывательный воздушный шар в битве при Флёрюсе.

Вот так пугающе и неистово он держит в памяти свой военный опыт. Но все же этот прекрасный символ надежды появляется при первых проблесках рассвета – в ироническом соседстве с преследующими его ужасами.

Парни, держащие воздушный шар, робко здороваются со мной, а Франсуа накручивает веревки на пальцы и шагает ко мне.

– Залезай. – Я прыгаю в корзину. Франсуа залезает следом, поднимает с пола мешки с песком и бросает за борт.

Парни постепенно отпускают веревки, и корзина качается и отрывается от земли. Франсуа подкладывает в печь новые поленья, горячий воздух рвется в шар. Шар набирает высоту, и фигурки на земле уменьшаются. Франсуа обнимает меня за плечи, и мы поднимаемся в лавандовое небо к мерцающим звездам. Нас окружает тишина, которую нарушает только гудение печки.

Звезда прочерчивает розовеющий восток и оставляет роскошный хвост. Франсуа в шутку тянет к ней руку, чтобы поймать ее, словно светлячка.

Я хлопаю в ладоши и спрашиваю:

– Ты загадал желание?

Он делает вид, что кладет пойманную звезду мне в руку.

– Ты сама загадай желание. Только разумное.

Из-за горного хребта выглядывает солнце, и разноцветные глаза Франсуа сверкают как калейдоскоп.

– Я приберегу желание для особого случая. – Выглянув из корзины, я любуюсь рядами красной и золотой листвы, покрывающей холмы словно лоскутное одеяло. Сборщицы винограда, ванданжеры, уже срезают маленькими ножами с лозы виноградные кисти и бросают их в корзины. Когда корзины наполнены, дети относят их к повозке, где статная женщина проверяет их груз.

– Ванданжеры по большей части женщины, – говорю я.

Его рука накрывает мою.

– Виноградники пропали бы, если бы женщины не взяли на себя заботу о них вместо ушедших на войну мужчин.

Мой сверхчуткий Нос улавливает свежие ароматы: плодородной земли, родниковой воды, спелого винограда – запахи, которыми бабушка делилась со мной в известняковой пещере. Запахи для Носа. Жизнь, для которой я предназначена.

Сборщицы винограда машут нам шляпами.

– Они знают тебя? – спрашиваю я.

– Я собирал вместе с ними виноград. – Он улыбается и тоже машет им.

– По утрам? С теми женщинами?

– Виновен по всем пунктам. – Франсуа целует меня в щеку. – Я решил познакомить тебя с ними, прежде чем мы поедем домой. – Он гасит огонь, и шар снижается. Корзина ударяется о землю, оболочка шара волочится по земле. Ванданжеры бегут к нам и привязывают веревки к повозке. Франсуа выпрыгивает из корзины и помогает вылезти мне.

Я неуверенно стою на твердой почве, срываю несколько виноградин, кладу в рот.

– Надо быстрее собирать урожай, иначе виноград испортится.

– Ты уже стала экспертом? – смеется Франсуа.

Высокая женщина пробует виноград из каждой корзины. У нее загорелая, морщинистая кожа. На голове платок.

– Она права, Франсуа, – подтверждает женщина и обращается к сборщицам. – Надо спешить, иначе пино нуар превратится в изюм. – Вы занимаетесь виноградарством? – спрашивает она у меня.

– Нет, но моя бабушка была из Рюинаров и многому меня научила.

– Франсуа, твоя жена из знатного рода. – Она стучит кончиком пальца по своему носу и в облаке оранжевой пыли спрыгивает с повозки.

– Вдова Демер, это моя жена мадам Клико, – знакомит нас Франсуа.

Вдова. Вёв[8].

– Пожалуйста, зовите меня Барб-Николь. – Я протягиваю ей руку, и она, вытерев перед этим о юбку свою руку, пожимает ее.

– Вдова Демер управляет виноградниками и поставляет нам сок, из которого Фурно делает наше вино, – говорит Франсуа.

– Фурно любит жаловаться, что я либо слишком рано собираю виноград, либо слишком поздно. – Она насмешливо кривит губы, потом смотрит куда-то, заслонив глаза ладонью от солнца. – Мы начинаем давить виноград вон там, под большим дубом. Хотите взглянуть?

Мы идем следом за ней на пригорок, и Франсуа сжимает мне руку, он счастлив. Работницы сортируют виноград, отбрасывают стебли, листочки, тронутые плесенью гроздья, и их тут же уносят белки.

– Почему они отбрасывают так много винограда? – спрашиваю я.

– Они бракуют недозрелые, поврежденные, обожженные солнцем или гнилые гроздья, – отвечает Франсуа.

– Ты всегда был хорошим учеником, – улыбается вдова Демер.

– До войны я не пропускал ни одного сбора урожая, – говорит он мне.

Женщины высыпают лучшие гроздья в давильный бочонок – он высотой с меня. Потом опускают пресс. Он давит гроздья, сок течет по желобу.

– А теперь потише, – велит вдова Демер. – Нам не нужно давить косточки и стебли.

– Почему не нужно? – спрашиваю я.

– Танин в косточках и стеблях лишком терпкий, – поясняет Франсуа.

– Для шампанского идеальны три прессинга, – говорит вдова Демер. – Но Фурно настаивает на четырех. Он хочет выдавливать весь сок, какой возможно.

– Неудивительно, что его вина грубые, как табак, – говорит Франсуа.

Вдова хлопает его по плечу.

– Я буду скучать по тебе, когда ты вернешься в Реймс.

Мы до полудня сортируем вместе с работницами виноград, потом они стелют под дубом одеяла и достают из корзинок хлеб, сыр и вино. Над виноградниками звучит смех. Мне ни за что не хочется покидать это место, этих женщин, эти счастливые часы в нашей жизни.

Вдова режет сыр, а Франсуа опытной рукой открывает шампанское. Он наливает мне шипучую жидкость ржавого цвета с нотками жасмина и персиков. Шампанское сладкое, оно ласкает мне нёбо.

– У вас восхитительное шампанское. В чем секрет? – спрашиваю я.

Вдова хлопает ладонью по земле.

– Вот в чем. В земле, на которой растет виноград. Мы называем ее терруар.

– Но ведь все виноградники растут на земле, – возражаю я.

Она берет горсть земли, и она сыплется у нее между пальцев.

– Да, но почва может быть известняковой или вулканической. Важно и то, что росло на поле раньше. Протекала ли в древности там река. В какую сторону дует ветер. Загораживают ли облака солнце или оно светит на виноградник. – Ее скрипучий голос и мудрость напоминают мне бабушку.

– Все это влияет на вкус винограда? – спрашиваю я.

– Да, эти особенности терруара надо учитывать, и все равно даже при хорошем терруаре можно получить плохое вино. – Она стучит пальцем по ноздре. – Винодел должен иметь нос для вина. На качество влияет все – смесь хороших сортов винограда, год урожая, локация виноградника. – Она отряхивает юбку и встает. – Сейчас я должна поставить свежий сок в погреб.

– Мы поможем? – Франсуа вскакивает на ноги.

Вдова Демер с грустной улыбкой машет рукой.

– Наслаждайтесь медовым месяцем. Любая из нас хотела бы провести денек с нашими мужьями, да не получится. Да, и когда увидите Фурно, не говорите ему, что мое вино лучше, чем его. – Она в шутку грозит нам пальцем. – А то он меня заест.

Вдова берется за дело и отдает распоряжения работницам.

– Мне хочется расспросить ее, как стать виноделом, – говорю я.

– Ее супруг был королевским сборщиком налогов, и в годы Большого террора его казнили на гильотине. Вдова Демер осталась без средств и пришла работать на наши виноградники. Она старательно трудилась, многому научилась, и когда мужчин забрали на войну, Филипп помог ей стать виноделом.

– Как великодушно с его стороны.

Франсуа фыркает.

– Филипп может проявить невероятное великодушие, если остается хозяином положения.

Он ложится на траву. Я устраиваюсь рядом и гляжу на дубовую крону, раскинувшуюся наш нами.

– Что ты имеешь в виду?

– Он делает меня партнером в суконном производстве, чтобы держать под каблуком, – говорит он с раздражением и горечью.

– Я была бы счастлива, если бы папá сделал меня партнершей.

Франсуа опирается на локоть и недовольно глядит на меня.

– Ты что – на стороне Филиппа?

– Я всегда на твоей стороне. Просто хочу сказать, что раз твой отец хочет сделать тебя партнером, значит, он верит в тебя.

– Филипп считает меня слабаком, – бурчит он и глядит на виноградники. – И хочет контролировать меня во всем.

Тут меня озаряет неожиданная мысль. Она представляется мне удачной.

– Теперь я знаю, какое у меня желание. Если твой отец хочет сделать тебя партнером, пусть ты станешь его партнером в виноделии.

Франсуа морщит нос.

– Для него это просто баловство.

– Вот именно, – соглашаюсь я. – Поэтому он с готовностью отдаст тебе его.

Мой муж гладит усы кончиком пальца. Между прочим, он уже не обгрызает свои ногти до мяса.

– В глазах Филиппа я вечный неудачник. Всю мою жизнь он ждет, когда я сделаю ошибку, чтобы показательно исправить ее.

Я нежно царапаю его ладонь.

– Франсуа, давай станем такими, какими хотим стать. И не будем обращать внимания на то, как на нас смотрят родители. Не допустим, чтобы это мешало нашему росту.

– Филипп упрямый, если что-то вобьет себе в голову, – с кислым видом возражает Франсуа.

– Неужели упрямей, чем твоя жена? – Я с усмешкой беру его за подбородок. – Возможно, теперь он увидит тебя в новом свете. Тебя, женатого мужчину.