Вдова Демер стоит у длинного дубового стола и надписывает этикетки на дюжине графинов. Запахи китового жира в фонарях и мела пробуждают в моей памяти образ бабушки так явственно, словно она тут, рядом со мной. Я берусь рукой за мой тастевин и обхожу лужу на полу пещеры, чтобы не испортить красные туфельки, подарок Франсуа ко дню рождения.
– Откуда все эти вина? – спрашиваю я у вдовы Демер.
– Мы смешиваем вина из разных хозяйств и разных лет, чтобы сбалансировать их вкус, текстуру, содержание танина и другие характеристики. – Она привязывает последнюю этикетку кожистыми пальцами, которые обветрились, по моим прикидкам, на четырех дюжинах сборов винограда.
Первый графин помечен 1798 годом.
– Это год, когда мы поженились, тогда все лето шел дождь, – говорю я, вдыхая слабый аромат вина. – Тогда было слишком много воды?
– Я впечатлена, – говорит вдова Демер. – Виноградники любят пить воду. Но чем сильнее у них стресс, тем лучше вкус вина.
Я подношу нос к следующему графину.
– В 1799 году было жарко и безоблачно, и сок едкий, насыщенный.
Вдова Демер пятится и подозрительно вглядывается в меня.
– Как вы это делаете? Вы ведь ничего не попробовали.
– Так, случайно угадала. – Я не могу признаться ей в своем проклятии – сверхчувствительном Носе.
Вдова Демер подносит к моему носу новый графин.
– А что вы чувствуете тут?
– Спелая черная смородина, как у моей бабушки в ее деревенском доме.
Бумажные старческие веки вдовы прищуриваются.
– Кто ваша бабушка?
– Мари-Барб-Николь Юар-Ле-Терт.
– Теперь все понятно. Мне надо было раньше сложить два плюс два.
– Вы знали мою бабушку?
Вдова Демер поднимает фонарь и разглядывает мой нос.
– Много лет назад она сказала мне, что у ее внучки сверхчуткий Нос. Это были вы?
– Тогда я училась жить с моим сверхчутким носом, хотя он приносил мне много неприятностей.
– Как это так? – Она изучает одну сторону моего носа, затем другую.
Я надуваю щеки, вспоминая скепсис и неприязнь людей, когда я говорила им про свой Нос.
– Люди глядели на меня с подозрением, когда я чувствовала запах приближавшегося дождя или предсказывала нападение саранчи. Я ощущаю запах катастроф, которые люди предпочитают не замечать. В годы Большого террора всюду было столько крови, что я могла дышать только сквозь шарф.
– Они могли бы гильотинировать и вас, решив, что вы ведьма. – Вдова Демер содрогается.
– Эта мысль мне нравится, – смеюсь я.
Она садится рядом со мной на лавку.
– Ваша бабушка искала кого-то, кто продолжил бы талант ее отца к изготовлению шампанского. Сверхчуткий Нос – это подарок судьбы. – Она тычет пальцем в мой тастевин. – Это от нее?
– Да, он перешел ко мне от моего прадеда Рюинара.
Час за часом мы смешиваем новые комбинации, взбалтываем, нюхаем и делимся мыслями, пока не получаем смесь, которая нас устраивает. Кюве, говоря языком виноделов.
– Что будет с вином, которое не пойдет у нас на кюве? – спрашиваю я.
– Мы сохраним его на будущее, чтобы использовать этот винтаж при изготовлении смесей – ассамбляжей. Секрет хорошего шампанского – правильный кюве.
– Значит, винодел должен помнить характеристики винтажных вин, чтобы создавать новое шампанское?
– Вам это не составит труда, – отвечает вдова. – А Франсуа знает про ваш Нос?
– Франсуа первым догадался, что у меня сверхчуткий Нос, даже раньше меня. – Его имя отзывается тоской в моей груди. – За последние две недели я не получила от него ни слова. – Что ж, пожалуй, я пойду. Лизетта ждет меня к обеду.
Она трогает пальцем мой нос.
– Доверяйте вашим инстинктам, мадам Клико. Виноделы продали бы душу дьяволу, чтобы обладать тем, что вы унаследовали от прадеда.
Красный человек шевелится в дальнем уголке моего рассудка.
– Надеюсь, что дело не дойдет до этого.
Идя домой, я пытаюсь вспомнить каждое слово из стихотворения, которое Франсуа прислал в последнем письме.
Место на моей груди, куда ты кладешь голову, такое холодное.
Моя талия, где лежит твоя рука, покинута и одинока.
Без звуков твоего голоса в моих ушах звенит пустота.
Мой голос стал хриплым и безжизненным.
Мои пальцы немеют без прикосновений к твоей коже.
Мой язык стал никчемной тряпкой без вкуса твоих губ.
Я как зимнее поле жду, когда твой весенний дождь пробудит меня.
Из кастрюли, бурлящей на огне, Лизетта зачерпывает мне тушеную баранину.
– Лизетта, кто научил вас так вкусно готовить? Ведь вы швея по профессии.
– Шеф-повар в Версале не пускал меня в свою кухню, но каждое утро я помогала его кухонной служанке, тоже вдове, как я, раскладывать кушанья на тарелки: биф бургиньон, кассуле, луковый суп… Услада для души!
– Как чудесно пахнет. – Я гоняю по тарелке морковь, картошку, кусочки ягнятины, чтобы восхитительный запах пробудил у меня аппетит.
Лизетта берет мою руку и водит старыми пальцами по моей ладони.
– Что же вам говорит моя ладонь? – спрашиваю я.
– Что вы должны написать Франсуа, чтобы он возвращался домой. – Она сжимает мою руку и уносит нетронутую тарелку.
– Это так очевидно?
Я пишу Франсуа на адрес постоялого двора, где он остановился, и прошу вернуться. Он мне нужен.