Вдова Клико. Первая леди шампанского

23 Глаза не сыты

Мы с Фурно вкладываем по восемь тысяч франков в наше новое партнерство – это примерно эквивалентно жалованью за пять лет. Вклад Филиппа – нынешнее винодельческое оборудование «Клико и Сын», которое по Кодексу Наполеона полностью перешло в его собственность. Без партнерства мне не обойтись, поскольку по праву наследования от нашей совместной с Франсуа собственности мне осталась лишь четверть. Виноградники я уж точно не стану продавать, они нужны мне самой на сок. Конечно же, папá ссудит меня деньгами.

Я не нахожу папа́ ни на его суконной фабрике, ни в ратуше Реймса, но знаю, где его искать – в незаконченном крыле Отеля Понсарден. Он сидит на корточках и прилаживает очередную травертиновую напольную плитку. Я рассказываю ему о нашем новом партнерстве и сколько мне нужно денег.

– Ведь это целое состояние, mon chou. Слишком рискованно со всеми этими войнами и насилием.

– Но папá, это моя страсть.

– Страсть никогда не бывает разумной. – Папá шевелит челюстью. – Я строил этот дом, чтобы развлекать в нем Луи XVI, и знал с самого начала, что у меня не будет денег на его завершение. Поэтому я сделал полностью лишь наружные стены и бальный зал. – Он вытирает носовым платком затылок и садится на мраморную скамью. – Всю остальную жизнь я работаю над моей тайной страстью.

– Тогда вы должны понять, что винодельня была нашей с Франсуа мечтой. – Я сажусь на корточки рядом с ним. – Короче, мне нужны деньги.

Моих ноздрей касается приторно-сладкий парфюм «Гардения».

– Маман, я слышу ваш запах.

Пригнув голову, она проходит сквозь каменную арку дверей; ее волосы убраны в высокий улей с золотыми пчелами Наполеона. Одержимая Бонапартом, она одевается как императрица Жозефина – в стиле ампир с маленьким декольте.

– Если ты продолжишь заниматься виноделием, тебе будет некогда заботиться о Ментине.

– Ментине будет полезно наблюдать, как я продолжаю дело, которое мы с ее отцом так любили.

Острый ноготь маман скребет звездочку на ее щеке.

– Тебе не приходило в голову, как одиноко было бедной девочке у вас в Бузи без подруг? Она только и знала, что работала с тобой на виноградниках и в пещерах.

Мой смех звучит резко и цинично.

– Бедная сиротка, ее заставляли мести полы в погребе, она не видела ни света дня, ни приветливых лиц. Совсем как в сказках, которые вы мне рассказывали. Нечего удивляться, что в детстве мне снились кошмары после них.

– «Спящая красавица» и «Красная шапочка» – поучительные сказки. – Маман встает позади папы и кладет ему руку на плечо. – Мы хотели обсудить с тобой одну вещь, и сейчас самое время. Не так ли, Николя?

Папá молча приглаживает шов между плитками.

– Ой, Николя, ты такой трус, когда дело касается Барб-Николь. – Она хлопает его по плечу. – Когда я в ноябре взяла Ментину с собой в Париж, мы побывали в твоей старой монастырской школе.

От ее лжи у меня встают дыбом волосы на загривке.

– Маман, монастырь был разрушен во время революции.

– Император Наполеон позволил монахиням восстановить его и снова открыть школу. – Она складывает ладони в молитвенном жесте. – Ментина увидела там девочек, они играли и пели, и попросила меня, чтобы я позволила ей остаться там. Как я могла отказать моей внучке? Я заплатила за ее проживание и учебу.

– Вы заплатили? – Меня едва не тошнит от ее духов.

– Ментине шесть, тебе было столько же, когда ты поступила в школу. Ты ведь не хочешь, чтобы она отстала в развитии от других девочек, верно?

Ее слова шуршат в моей голове, как мертвые листья в бурю.

– Но ведь школа в Париже. Так далеко.

– Монахини разрешают навещать девочек, а в каникулы Ментина будет приезжать домой. – Маман прижимает звездочку на подбородке. Как много звездочек, они словно сами размножаются. – Сейчас не время для эгоизма.

Ее губы шевелятся, но смысл слов доходит до меня не сразу. Слишком много всего, слишком быстро.

– Сейчас ты должна подумать о Ментине, – говорит она. – Так будет лучше для нее.

Потеряла Франсуа, а теперь потеряю Ментину?

– Барб-Николь, так будет лучше, – заверяет меня папá.

Я знаю, маман вынудила его это сделать, и меня бесит, когда они объединяются против меня.

– Мне решать, что лучше для моей дочери, – огрызаюсь я и, пытаясь обдумать услышанное, двигаю тастевин взад-вперед по цепочке. Заслуживает ли Ментина образования, какое получила я? И я буду занята целыми днями, если продолжу заниматься виноделием.

Я собираю все силы, какие у меня остались.

– Тогда, папá, как насчет денег на мой взнос в партнерство? – спрашиваю я и ненавижу себя за это.

– Ты торгуешься с нами? – фыркает маман. – Ты отпустишь Ментину в школу, если отец даст тебе деньги? Николя, дай ей деньги.

От ее духов у меня уже течет из носа.

– Как вы сказали, так будет лучше.

Папá кривит губы, словно съел что-то гнилое.

– Я могу дать тебе банковский вексель от последнего платежа на армейскую униформу.

У меня в носовых пазухах все жжет и пульсирует, а из носа течет так, что носовой платок промок хоть выжимай.

– Ты приняла верное решение, Барб-Николь. – Маман сжимает мне запястье, оцарапав зелеными ногтями.

Я чихаю ей в лицо – это яростный взрыв воздуха и слюны, снова чихаю, чихаю и выбегаю из дома. Лишь за углом я позволяю себе расслабиться и отчаянно рыдаю.

Мое нутро сотрясается от конвульсий с каждым чихом. Я пытаюсь успокоиться, трогаю тастевин, вожу по нему пальцем. «Якорь среди хаоса и смятения». Я всегда считала Франсуа моим якорем. Теперь мне придется стать им самой.

Я встречаюсь с Фурно в кабинете у Филиппа. Мы подписываем соглашение сроком на четыре года. Новая компания теперь получает название «Клико-Фурно» ради капитализации двух зарекомендовавших себя производителей шампанского.

Рука Фурно дрожит, выводя причудливый росчерк. Потом он передает мне гусиное перо, и наши пальцы соприкасаются.

– Мне нужно добавить кодицил к соглашению, – заявляю я и пишу внизу контракта: «Десять процентов Луи Боне от всех его продаж».

– Я уже уволил месье Боне. – Филипп хватается за спинку стула для поддержки.

Я ставлю свою подпись и дую на чернила.

– Луи Боне лучший торговый агент. Без него мы ничего не продадим в других странах.

Филипп сдвигает очки на нос, покрытый паутиной вен.

– Безопаснее продавать вино во Франции.

– В нашей стране нет денег на шампанское, – возражаю я. – Война Четвертой коалиции уже ведется против Франции благодаря Наполеону. В прошлом году девяносто процентов от наших продаж поступали с рынков других стран, которые открыл для нас Луи Боне.

– Пять процентов комиссии для Боне, – говорит Фурно.

– Семь процентов, и мы оплачиваем его расходы, – возражаю я.

Фурно гладит свои завитые усы.

– Если вы будете звать меня Александром, тогда считайте, что мы договорились.

Я хватаю его руку и с энтузиазмом пожимаю.

– Пусть наше партнерство будет максимально удачным, Александр.

Он улыбается и становится почти привлекательным, словно королевский придворный. От его круглой фигуры пахнет спелым красным виноградом.

Филипп встает, опираясь на трость.

– Бон шанс – удачи нам. Теперь, когда против нас ополчились Пруссия, Россия, Саксония, Швеция и Британия, удача нам явно понадобится.

– Я привезу Ментину, чтобы она перед отъездом в школу повидалась с вами и Катрин-Франсуазой, – говорю я.

Филипп машет рукой.

– Моя жена не принимает визитеров, – говорит он и уходит, стуча тростью.

– Может, отпразднуем сегодня вечером наше новое партнерство? – предлагает Фурно.

– Мне нужно собрать Ментину в дорогу, – отвечаю я и беру свою сумочку.

– Тогда, может, вам подойдет субботний вечер? Скажем, в семь часов «У Казимира»? – Он вскидывает брови и смотрит на меня с заискивающей улыбкой.

– Я вдова, у меня траур. Вы не должны приглашать меня куда-либо. Однако теперь мы партнеры, и вы можете быть уверены – я сделаю все от меня зависящее, чтобы наше шампанское стало лучшим во Франции.

Его лицо краснеет.

– Мадам, я не имел в виду ничего предосудительного.

– Тогда будем считать, что дело улажено, – говорю я. Однако, уходя, я чувствую, что ничего не улажено. У меня в партнерах мужчина, которому я когда-то отказала, и сейчас военное время, когда людям не до шампанского. Двигая мой тастевин по цепочке, я молюсь о ясности и смелости.