Мои работницы жгут костры и ходят с факелами по виноградникам, чтобы защитить от мороза распускающиеся почки.
У меня слезятся глаза от дыма, когда мы с Лизеттой едем в повозке и кормим их горячей картошкой и поджаренными на огне колбасками, чтобы у них не мерзли руки. А чтобы подбодрить, наливаем им горячее и пряное вино.
Мы бодрствуем всю ночь, пока над горизонтом не встает солнце. Когда опасность мороза миновала, вдова Лавинь отпускает работниц поспать.
Мы с Лизеттой тоже уезжаем. Этим утром мы должны закончить упаковку груза, и работницы, скорее всего, уже в амбаре. С гребня холма я вижу стоящую у амбара коляску.
– У кого это хватило смелости так рано приехать ко мне? – говорю я Лизетте.
С коляски спрыгивает широкоплечий мужчина – Луи Боне. Мое сердце скачет, словно камень, пущенный по воде.
Заправляю под чепец пропахшие дымом волосы.
– Я выгляжу так же ужасно, как ты? – По лицу Лизетты размазана сажа.
– Еще хуже. – Она плюет на свой передник и вытирает мне щеки. У меня кружится голова от усталости, еще мне смешно, что я встретилась с Луи в таком виде, выгляжу как оборванка. Впрочем, думаю, ему все равно. Он видел меня потерявшей разум от горя. Он видел меня властной и жесткой. Он видел меня ковыляющей в грязи по виноградникам, выбрасывающей лопатой из пресса виноградный жмых, перекатывающей бочки в меловых пещерах. Я отвергла его любовь, и все же он остался моим верным разъездным агентом. Моим верным другом.
Луи машет мне, и я соскакиваю с повозки, бегу по скользким камням. Жду, что он тоже побежит мне навстречу, но он поворачивается и помогает женщине сойти с коляски. Должно быть, это его жена, германская дева в крестьянской блузке и узорчатом тирольском жилете; с белоснежной кожей, пышными кудрями и грудью, которой позавидует сама богиня Свободы. А еще она хорошо готовит. Merde.
Германская дева достает из коляски сверток и качает его на руках. Луи обнимает рукой свою семью – картина, достойная кисти Фрагонара. Проклятье.
А ведь это могла быть и я. Я с усилием растягиваю губы, хоть и сомневаюсь, что это походит на улыбку. Я иду к ним, но лодыжка подворачивается, ногу пронзает резкая боль, и я падаю.
Луи в три прыжка оказывается рядом и подхватывает меня.
– Вы устали. Мы явились не вовремя. – Он глядит через плечо потом снова на меня. – Мы приедем позже.
Я собираюсь с силами.
– Чепуха. Познакомьте меня с вашей женой.
Он сглатывает, его кадык дергается.
– Мадам Клико, познакомьтесь, это Беатрис и наша дочка Габриэла.
Беатрис, пожалуй, не больше двадцати, она пахнет персиками. Я хочу пожать ей руку, но спохватываюсь, что у меня грязные ладони.
– Дайте-ка я помоюсь, и мы встретимся за завтраком. Луи, вы знаете, где у нас столовая. – Я ковыляю прочь как можно быстрее, насколько мне позволяет больная лодыжка.
Луи вернулся. В груди моей бушует пожар. А чего я еще ожидала? Чувства не испаряются так легко.
– Возьми себя в руки, Барб-Николь, – бормочу я себе, обтирая губкой пот и грязь минувшей ночи.
Луи ждет меня за обеденным столом, размахивая перед Феликсом мешочком с лавандой, словно мальчишка. Потом бросает, и кот гонится за ним.
Что, если Луи не понравится мой план? Конечно, я не нуждаюсь в его одобрении, но что, если он не одобрит его? Смогу ли я идти вперед, как делаю это всегда, не оглядываясь на то, что думают другие?
Из-под серебряного колокола на буфете струятся восхитительные запахи, но меня чуть не тошнит от волнения.
– Берите себе еду, Луи, – говорю я, а сама вонзаю зубы в шоколадный круассан, чтобы унять в животе порхающих бабочек, наливаю из кувшина кофе, кладу в него три куска сахара и добавляю густые сливки.
Он ставит на стол полную тарелку с колбасой, яйцами, картофелем и кукурузой и принимается за еду.
– Где ваша семья? – спрашиваю я из вежливости, но сама рада, что сижу наедине с ним.
– Лизетта устраивает их на отдых в гостевом доме.
Я пью остывший кофе с плохо растворившимся сахаром.
– Жена и дочка. У вас много хлопот.
Он запускает пальцы в густые волосы.
– Вы дали мне ясно понять, что у нас строго деловые отношения. – Он молча жует с угрюмым видом. – Что вас интересует? Чтобы приходили заказы. И все. Вы можете рассказать мне что-то о том, как живут ваши разъездные агенты? Жорж женился в Италии? Или Пауль в Швеции? Вам известно, что Шарль сломал ногу?
– Шарль прислал мне на этой неделе три заказа, – говорю я.
– Вот-вот, я как раз об этом и говорю. Это все, что вы хотите знать. Сколько заказов. Мне тоже это важно. Но ведь, кроме дела, еще есть и жизнь. – Махнув рукой, он сбивает сахарницу, и она разбивается о каменный пол. – Я ухожу от вас.
– Постойте. – Я хватаю его за руку. – Жорж женился на крестьянской девушке с Сицилии, и у нее ребенок. Пауль женился на своей детской любви, Элизабете-Анне. Он зовет ее Бет. Я послала Шарлю шахматы, чтобы он не скучал, пока заживает нога.
Луи надувает щеки и садится.
– Я просто не знаю, как нам теперь вместе работать.
– Так же, как всегда. – Мне так и хочется протянуть руку и взъерошить его медные кудри, заверить, что все получится. Я не должна снова терять его.
Он реагирует первым и накрывает мою руку ладонью.
– Нашу дочку будут крестить в это воскресенье в Отвиллерском аббатстве. Мне бы хотелось, чтобы вы поехали с нами и стали ее крестной.
Тоска в моем сердце выпадает хлопьями, будто испорченные сливки.
– О нет, Луи. Я не могу. – Как он может рассчитывать, что я стану крестной его дочери?
– Пожалуйста, Барб-Николь.
Откусив от раскисшего круассана, я жую и жую, не торопясь с ответом.
– Что вы слышали о Наполеоне и его Великой армии?
– Кажется, царь сжег Москву, и Великой армии негде пополнять запасы провизии. Наполеон поселился в Петровском дворце, дуется будто отвергнутый любовник, шлет царю любовные послания и просит о встрече.
Мой Нос зудит от волнения – чует удачу.
– Это цугцванг, как в шахматах. Наполеон бросил все свои ресурсы, чтобы победить царя. Но царь перехитрил его и лишил Наполеона возможности защитить свой титул.
– Наполеону остается лишь вернуть свою армию домой и перегруппироваться. – Луи подцепляет на багет последний кусок яичницы.
– Наступила зима. Если Наполеон останется в Москве, его армия умрет от голода и морозов. Если он отступит, то признает поражение. В любом случае Наполеон проиграл. У него нет следующего хода. Цугцванг.
– Я бы не стал делать ставку против Наполеона, – говорит Луи.
– А я делаю ставку на «Вдову Клико». Мы готовы покорить Россию.
Он смеется.
– Я не шучу, Луи. Это как раз то, к чему мы готовились. Дай-ка я покажу тебе вот что. – Я веду его в сарай, где сорок женщин набивают ящики с бутылками соломой, заколачивают гвоздями крышки и грузят в фургоны, распевая веселую тробайрицкую песню, которой их научила Лизетта.
Луи расставляет ноги, упирается кулаками в бока и выпячивает губы, словно хочет свистнуть.
– Куда этот груз пойдет? – спрашивает он. – Я не продам даже половины этих ящиков.
– Я зафрахтовала судно в Руане. Оно отправится в Санкт-Петербург, как только я подам сигнал.
– Чистая авантюра, противозаконная и опасная. – Луи гладит бороду. – Если Британский королевский флот не конфискует в море наше вино, это сделают Швеция, Пруссия или Россия. Сейчас не время для безрассудных шагов, пока свирепствует ненависть ко всему французскому.
Взяв из тележки бутылку, я показываю ему пробку.
– Ты никогда не задумывался, почему на наших пробках изображен якорь «Клико»? Якорь символизирует ясность и смелость во время шторма на море. Когда все остальные носятся и кричат, что на них рушится небо, для нас самое время проявить смелость. – Я вынимаю пробку и лью золотую жидкость в мой тастевин, наслаждаясь ароматами груши, заварного крема и сдобы. – Попробуй.
Он делает глоток, и у него разглаживается складка между бровей.
– Что это за нектар?
– Самый безупречный винтаж из всех, какие мы делали. «Кюве Комета». – Я наливаю в тастевин еще немного шампанского. – Год Великой кометы подарил нам лучший урожай за десятилетие. Погода была идеальная – не слишком жаркая, не слишком холодная, не слишком дождливая. Мои работницы собрали вдвое больше винограда, чем в другие годы.
– «Кюве Комета» – роскошное шампанское, его не стыдно подать царю. – Луи делает глоток и держит вино во рту, оценивает его нёбом. – Русские будут без ума от него. – Он гладит пальцем якорь, изображенный на дне тастевина.
– В первой партии десять тысяч бутылок, – говорю я. – Наш агент в Санкт-Петербурге согласился встретить ее в доках. Потом я отправлю еще десять тысяч. «Вдова Клико» станет первым шампанским в России после окончания войны.
Луи берет меня за плечи и поворачивает в сторону от работниц.
– Если партию конфискуют, это конец для «Вдовы Клико». Наполеон пока еще не отменил запрет на вывоз шампанского из страны. Тебя бросят в тюрьму, а то и хуже…
– Если я не сделаю этого сейчас, моей винодельне все равно конец. – Я киваю на работниц. – Эти женщины трудились за хлеб и кусок баранины весь прошлый год. Я в долгу перед ними. Я в долгу перед нашими разъездными агентами. Шампанское должно отправиться в Россию.
– Так вы не намерены отказываться от этой дурацкой идеи? – Он сердито смотрит на меня, а я на него. Наконец он отворачивается и трет глаза. – Черт побери, Барб-Николь. – Он прижимает кулак к губам. – Я буду сопровождать этот груз.
– Нет, Луи. – Мое сердце стучит от волнения где-то в горле. – Слишком опасно. Я не могу просить, чтобы вы покинули вашу новую семью.
– Она может остаться с вами тут в Бузи? – спрашивает Луи, подняв брови.
Я перевожу дух. Превосходный контракт. Он рискует жизнью, а я беру на себя заботу о его семье.
– Разумеется. – достав связку ключей, я протягиваю ему один ключ. – Ваша семья может жить в этом доме. Беатрис и Габриэле нужен свой дом, да и я смогу ближе познакомиться с ними.
Он запрокидывает голову и смеется.
– Что-то мне подсказывает, что вы на это и рассчитывали.
– Я не стала бы вас заставлять, если бы вы сами не выразили желания, – улыбаюсь я и показываю на ящик. – Сейчас я буду класть солому, а вы ставьте бутылки. Так будет быстрее.
– Вы уверены, что так нужно? – фыркает он.
Я хватаю из тюка пук сена.
– О, и для меня будет большая честь стать в воскресенье крестной вашей дочки.
– Для меня это очень много значит, Барб-Николь.
– Луи, у вас прекрасная семья. Я рада за вас. – Отвернувшись, чтобы не выдать эмоций, я набиваю соломой новый ящик.
Потеряв Франсуа и маман, я стала смотреть на вещи по-другому. Врожденное упрямство не должно разлучать меня с близкими людьми. Жизнь может меняться за мгновение, за вспышку падающей звезды, а люди, которых мы любим, могут расстаться с нами навсегда.
«Вновь посетив это место, где я проводил мои молодые дни, и сравнивая безмятежность, которой я наслаждался тогда, с состоянием ужаса и тревоги, в каком сейчас пребывает мой разум, я адресовал себе такие слова: “Я часто искал смерть в бесчисленных баталиях; я больше не испытываю ужаса перед ее приближением; теперь мне следовало бы приветствовать ее как благо… тем не менее я все-таки желал бы снова увидеть Жозефину!”»
Наполеон чувствует по запаху рядом с собой Красного человека, или, возможно, смердит его собственная гнилая душа. Трудно сказать. Из окон Петровского путевого дворца он глядит на горящую Москву, его ноздри с наслаждением дышат воздухом с примесью дыма. Это все затеи Красного человека, собственный, личный ад Наполеона, где на глазах рассыпались его ценности – братство, свобода и равенство, за которые он когда-то так упорно сражался. Мир был свидетелем его деградации и отступничества.
Изувеченные и мертвые солдаты усеяли московские улицы, и все же царь Александр не ответил на его просьбы о мире. Он вспоминает время, которое они провели вместе после Тильзита, как они поделились друг с другом обидой на отцов, которые никогда их не любили. Тогда он даже стер слезу со щеки Александра. Царь был так прекрасен в своей печали. Наполеон должен найти способ вернуться в его сердце.
«Милостивый государь, брат мой! Нет больше прекрасного, гордого города Москвы: Ваш Ростопчин поджег его. Я начал войну против Вашего Величества без злобы: одна записка от Вас перед или после последней баталии остановила бы мое шествие, и я хотел бы отказаться в Вашу пользу от привилегии первым войти в Москву. Если Ваше Величество хранит еще какую-то часть тех былых чувств, Вы благосклонно примете это письмо. Тем не менее Вы можете лишь быть мне признательным за то, что я осознаю то (ужасное), что происходит в Москве. Посему, милостивый государь, брат мой, я молю Всевышнего, чтобы Он и далее хранил Ваше Величество под своей святой и правой защитой».
– Ты останешься в истории как ноющая царская шлюха, – усмехается Красный человек, его гнилое дыхание смешивается с вонью от разлагающихся трупов. Ты сам себя кладешь к ногам царя. – Его голос проскальзывает как червь в мозг Наполеона. – Он использует твою слабость, чтобы унизить тебя. Ты должен раздавить его или сам будешь раздавлен его безразличием.
– Что ты понимаешь в братских отношениях? – усмехается Наполеон.
Он ждет ответа царя. Тогда он обнимет Александра как брата, и они вместе создадут новый альянс.
3 октября Наполеон пишет снова.
«Я посылаю к Вам одного из моих адъютантов для обсуждения некоторых важных предметов. Я надеюсь, что Ваше Высочество поверит тому, что он имеет сказать Вам, и прежде всего, когда выразит чувства особого уважения и почтения, которые я давно питаю к Вам»[12].
19 октября в Москве идет снег, накрывая белым одеялом тела убитых и дымящиеся руины. Александр живет в Санкт-Петербурге и игнорирует его письма. Наполеон отдает приказ оставить Москву.
– Ты трус! Трус! – Гноящиеся губы Красного человека никогда не шевелятся, но его голос сверлит мозг. – Ты должен вести Великую армию на Санкт-Петербург и победить там царя.
Приказы Красного человека принесли Наполеону больше славы и могущества, чем он мог мечтать, но какой ценой?
Три миллиона солдат погибли. Другие два миллиона не имеют военного опыта.
– Надвигается зима, а от Москвы до Парижа слишком далеко, – пытается возражать Наполеон. – Москва сгорела, нет ни провизии для моей армии, ни подков для лошадей.
– Ты позволяешь слабости командовать тобой.
Наполеон ударяет кулаком по столу.
– Наступило время действовать. Хватит думать! Иди!
– Ты подыгрываешь стратегии царя, – не унимается Красный человек. – Ему нужно, чтобы ты отступил. Возьми его врасплох в Санкт-Петербурге.
– Ох, не беспокойся. Я сделаю Александру такой блестящий сюрприз, что он долго его не забудет.
Наполеон приказывает армии взорвать Кремль. Его единственная цель – отомстить Александру.
Он собирается с духом перед суровым походом через Россию с тем, что осталось от его Великой армии. Ничто не может его удержать. Ни умирающие от усталости лошади, ни солдаты, которые разрезают лошади брюхо и спят там, чтобы не замерзнуть, которые бредут вслепую сквозь метель, падают и замерзают. Ни ложь его командиров, что солдаты едят баранину и картофель, хотя он знает, что на этих разоренных землях нет ни провизии, ни фуража.
Когда Великая армия достигает границ Российской империи, из шестисот тысяч остается лишь сто пятьдесят тысяч солдат. Они проклинают Наполеона, плюют ему вслед. Красный человек охраняет его от всех. Потом Наполеон получает сообщение из Франции, что его враги задумали дворцовый переворот и хотят свергнуть его с трона. Он бросает армию и возвращается через Реймс в Париж.