Вдова Клико. Первая леди шампанского

18 Что тут скажешь?

В течение следующего 1802 года Луи Боне подтверждает правоту Франсуа и находит покупателей в Германии, Польше, ганзейских городах и Италии, увеличив наши продажи от восьми тысяч бутылок до шестидесяти. Как я могу сердиться на его расходы, когда он приносит результаты?

Но как только мы мало-мальски становимся на ноги, Англия кладет конец передышке и в мае 1803 года объявляет Франции войну. По словам папа́, британцы крайне отрицательно относятся к Наполеону, их пугает его стремление взять контроль над Европой. И снова Наполеон призывает французских мужчин в Великую армию, а на фабриках и фермах остаются женщины.

Франсуа поспешно набирает торговых агентов для работы с постоянными клиентами Луи Боне, несмотря на запрет отца, а самого немца посылает в Россию, самую большую страну в Европе. Опрометчивый шаг в военное время, но Франсуа ничего не хочет слушать.

Вопреки моим сомнениям Боне шлет заказы из Санкт-Петербурга; их всегда сопровождает письмо с язвительным рисунком. В последнем он рисует Наполеону рога, которыми тот пронзает британцев, захвативших французскую флотилию.

Теперь, когда британский флот сделал невозможными морские перевозки на Балтике, мы вынуждены везти наше шампанское по суше – три тысячи километров через Бельгию, Германию, Польшу, – оплачивать тарифы, разрешения, давать взятки. Не говоря уж о дополнительной упаковке вина и о ящиках, падающих из фургонов. Некоторые фургоны бесследно пропадают. Подготовка и перевозка всех этих новых заказов изматывают нас, и наше финансовое положение снова на краю пропасти.

Перед сбором урожая я сижу в своем кабинете и ломаю голову над срочными счетами, пытаясь сохранить нас на плаву до поступления платежей от заказчиков.

– Извините, мадам, мне надо поговорить с вами. – Лизетта приседает в реверансе, и я понимаю – что-то не так, мы никогда не соблюдаем такие формальности. – Мой кузен требует, чтобы я приехала в Швецию на семейный совет. Он пишет, что мое присутствие крайне важно.

– Вашему кузену придется подождать до конца сбора винограда, – отвечаю я, отыскивая счет, лежавший утром на моем столе, теперь он исчез, а ведь я точно помню, что он был тут. – Мы не сможем обойтись без вас, пока не будет собран весь виноград. Вы ведь знаете, как мы заняты во время сбора урожая. Нагрузка просто невыносимая.

– Меня заменит вдова Бланше. Она знает всех поставщиков.

Катарина Бланше напоминает мне мою сестру Клементину – такие же светлые волосы и фарфоровое лицо.

– У нас нет времени на ее обучение. Мне жаль, но вам придется подождать до окончания уборки.

Она расправляет узкие плечи.

– Сейчас у меня нет выбора. Мой кузен созвал всех родственников, и я должна там быть.

– Почему вы позволяете кузену диктовать вам, что делать и куда ехать? – спрашиваю я, бурля от гнева. – Где ваша преданность? Вы пробыли в нашей семье пятнадцать лет, а теперь все бросаете по требованию кузена?

Она поправляет чепец, сверкая глазами.

– Когда революционеры штурмовали Версаль, чтобы схватить королевскую семью…

Тут уж я взрываюсь.

– Ой, черт побери! Революция была давно. Какое она имеет отношение к уборке винограда?

Она останавливает мой речевой поток, подняв ладонь.

– Я пела для Людовика XVI и Марии-Антуанетты, когда революционеры схватили всех придворных и заключили в Бастилию. Мой кузен спрятал меня в вашей монастырской школе, решив, что там безопасное место. Я обязана ему жизнью.

Я в ярости топаю ногой.

– Лизетта, я не могу вас отпустить. На вас лежит обеспечение продуктами во время уборки, и мы не можем без вас обойтись. Ваш кузен должен подождать.

Она медленно снимает передник.

– Я вдова, и моя единственная семья собирается сейчас в Швеции. Как вдова, я имею право распоряжаться собой, если только ваш Наполеон не изменил в своем премудром Кодексе права вдов. – У нее дергается больной глаз, но она твердо стоит на своем. – Я пережила годы Террора. Теперь я свободна и не могу позволить никому, даже вам, меня удерживать. – Она снимает чепец; каскад рыжих кудрей, роскошный, как осенняя листва, падает на ее плечи. Меня поражает ее королевское величие.

– Я заботилась о вас с двенадцати лет, – продолжает она. – Развивала ваши таланты и любознательность, терпела ваше упрямство. Но я не поощряла ваш эгоизм. Вы развили его сами. – Положив аккуратно сложенные передник и чепец на мой стол, она уходит.

Пожалуй, я заслужила гнев Лизетты. Она не рабыня, в конце концов. Она мой друг и советчица, моя опора. И вот теперь она ушла.

Внезапно мне делается душно, и я распахиваю окно. Я вижу, как на улице папá помогает Лизетте поставить сундук в дорожную коляску. Должно быть, он приехал навестить меня. Но нет. Когда коляска трогается, он идет куда-то по улице. Странно.

Под фартуком Лизетты на моем столе лежат невыполненные заказы и неоплаченные счета – все это требует внимания. Лучше я займусь этим. Кроме меня, никто этого не сделает.