Весна

ГЕОРГИЙ КРАТОВЕЦ

Летний ливень разразился над Средецом. Алмазные капли омыли почерневшие кровли домов и повисли на ветвях фруктовых деревьев. Заблестели камни старой булыжной мостовой, меж которых пробивались листочки кораллового подорожника. С темно-зеленой Витоши повеяло прохладой. В горных долинах зашумели потоки. Из поместья «Чардаклия» на Искыре в город прибыла коляска средецкого паши Хасиба Османа. Пара раскормленных арабских жеребцов промчалась по улицам. Мостовая звенела под их копытами. Кони завернули у минарета Банской мечети и остановились перед домом золотых дел мастера Йована Кратовца. Белая женская рука с выкрашенными хной ногтями приподняла шелковую занавеску над круглым окошечком. На пальце сверкнул рубин.

— Узнай, дома ли мастер? — послышался из коляски низкий женский голос.

— Он дома, госпожа, — ответил возница и натянул вожжи, сдерживая лошадей, которые фыркали и рвались с места.

Из коляски вышли две турчанки. Первая тяжело ступила на прохладные плиты перед ювелирной мастерской. Ее парчовые туфли поскрипывали, будто мышата под полом. А вторая спрыгнула, легкая, как лань.

Йован Кратовец поклонился гостьям до земли. Старая женщина откинула покрывало и властно промолвила:

— Слушай, мастер, вот какое у меня к тебе дело. Выкуй золотой перстень для моей дочери. И укрась его золотой нитью. Пусть нить будет тонкая и вьется змейкой по всему перстню. Понял? А змеиная головка должна торчать сверху. В пасть змее вставишь зеленый камешек. Самый красивый. О деньгах спорить не буду. Сколько скажешь — отсчитает тебе Хасиб Осман-паша. Что ты глаза пялишь, Шазие? Опусти ресницы, — вдруг метнула взор на свою дочь старая турчанка.

— Да я никуда и не гляжу, — ответила молодая и скрыла длинными ресницами свои прекрасные восточные очи.

— Видел ее глаза, мастер? — продолжала жена паши. — Пусть камень будет такой зеленый, как ее глаза. Видел их, неверный?

— Слушаюсь, госпожа, как велишь, так и будет сделан перстень.

— Чья рука вывела узор на новом кувшине для омовения паши? Не твоя ли?

— Не моя. У меня живет юноша, сын моей сестры из Кратова.

— Это он там, у очага, куда заглядывает Шазие? Аллах благословил руку твоего племянника. Кликни его!

— Иди сюда, Георгий, — тихо позвал Йован, — иди сюда, тебя хочет видеть госпожа.

Из ювелирной мастерской вышел Георгий Димитров, Кратовец — семнадцатилетний юноша с золотым пушком над верхней губой. Он смущенно переступил порог.

— Ай-ай-ай! — всплеснула руками старая турчанка. — У тебя глаза как у джина! А походка словно у оленя. Не смей глядеть на него, Шазие! Ты снова подняла покрывало, ветреница! Едем скорей домой. Когда прислать за перстнем? — осведомилась жена паши, усевшись в коляску.

Золотых дел мастер подумал немного и ответил:

— Когда в садах созреют персики.

Кучер отпустил вожжи, и лошади помчались. Йован Кратовец в раздумье покачал головой:

— Это самая младшая дочь паши. Словно зеленоглазая змейка! Ты видел ее, Георгий?

— Видел! — тихо промолвил Георгий, и сердце его забилось, как птичье крыло.

В день, когда в Чардаклии за трапезой подали на серебряном блюде первые зарумянившиеся персики, в мастерскую ювелира Йована прибыл главный турецкий законник. Это был почтенный человек в высокой снежно-белой чалме — правая рука Хасиба Османа-паши. Хозяина в мастерской не было. Гостя встретил Георгий, принес ему стул. Чиновник окинул стройного юношу внимательным взглядом и одобрительно кивнул головой.

— Готов ли перстень для младшей дочери паши?

Георгий отомкнул железный ларец, где лежало много ожерелий, поясов, запястий и браслетов, и вынул оттуда перстень. Камень засверкал на его светлой ладони, как светлячок. Турок взял перстень и отошел к окну, медленно, с удовольствием его разглядывая, а возвратившись на место, спросил:

— Это ты выковал перстень?

— Я, — ответил Георгий и, опустив глаза, взглянул на почерневшие ногти своих босых ног.

Законник похлопал его по плечу.

— У тебя золотые руки! На, возьми деньги!

И, развязав кошель, он отсчитал ему семь золотых монет из десяти, которые ему дал Хасиб-паша.

— Довольно ли?

Георгий испуганно держал в руке монеты.

— Слишком много, — прошептал он.

— Нет, не много. Для такого мастера, как ты, не много. Я тебе кое-что скажу, но это должно остаться между нами. Ты родился в сорочке. Ты очень полюбился младшей дочери паши. Если примешь нашу веру, мы поженим тебя на ней. Ты станешь большим человеком. Прежде всего отправишься в Стамбул. Будешь проходить военную науку у Капудана-паши — брата Хасиб Османа. Будешь плавать по великим морям. Большую рыбу ловить будешь. Посадят тебя на высокое место. Важные люди будут целовать твои туфли. Говори же!

Георгий побледнел. Перед ним засверкали зеленые глаза девушки, и снова сердце его затрепетало, как птичье крыло. Но тотчас образ родного Кратова сменил губительные девичьи очи. Перед глазами молодого мастера замелькали высокие каменные мосты, древние башни, таинственные подземелья, ближний Лесновский монастырь, где хранилось евангелие, для которого его покойный отец выковал переплет.

Георгий отер лоб ладонью и, придя в себя, сказал с решимостью:

— Не хочу я быть большим человеком. С меня хватит и работы в мастерской.

Приближенный паши усмехнулся.

— Разве ты не знаешь, сынок, что наш пророк Магомет обещал райское блаженство тем, кто исполняет его волю?

— Кто же они, эти люди? — спросил Георгий.

— Правоверные — те, кто крепко верят и блюдут плотскую чистоту.

— А что будет с насильниками?

— Они будут осуждены на вечные муки.

— Тогда все ваши начальники и судьи будут гореть в аду, потому что они мучат болгарский народ.

— Этого не может быть! — воскликнул чиновник. — Посмотри только, как много мечетей с мраморными минаретами воздвигли эти люди, сколько мостов поставили над реками! А сколько фонтанов и постоялых дворов построили наши именитые горожане. За их благодеяния аллах простит им грехи.

— Нет прощения тем, чьи дела черны. Прежние земные владыки воздвигали памятники получше нынешних. Но ты не можешь утверждать, что теперь они наслаждаются райским блаженством.

— Слушай, — продолжал хитрый законник, — если ты истинный христианин, то захочешь спасти гибнущую душу. Дочь Хасиба Османа-паши больна. Она умрет от любви. Стань правоверным, чтобы избавить девушку от страданий. Какой ответ должен я передать наше, когда буду вручать ему перстень?

— Пусть будет жива и здорова его дочь!

В конаке старый паша поднялся навстречу гонцу.

— Ну, — спросил он, — уговорил его?

— Не хочет. И так и сяк его уламывал. Не мог соблазнить ни словами, ни золотом. Опасный человек. Если не согласится он стать магометанином, придется его уничтожить.

— А как же Шазие?

— Девичьи слезы высыхают, как утренняя роса, государь!

— Позови его к судье. Поступайте так, как вас учит аллах! — махнул рукой паша.

На суд Георгия привели вместе с отцом Пею, старым средецким книжником. Судья обратился к Георгию:

— Ты, Георгий, славный человек и заслуживаешь того, чтобы когда-нибудь попасть в рай к Магомету, где все умершие правоверные едят пилав и пьют шербет.

— Откуда ты знаешь, что Магомет — в раю? — спросил Георгий Кратовец.

— Как же не знать! Аллах широко раскрывает двери рая для тех, кого он любит. Он любит турок. Если бы он их не любил, разве дал бы он им столько земли и поверг бы к их ногам столько миллионов людей? Наш пророк беседовал с аллахом и от него получил закон.

— Какой закон? Не тот ли, что позволяет вашим богатеям резать и вешать бедняков и топтать их землю? А как только ваши богачи построят мечеть или постоялый двор у дороги, тут же им прощаются все грехи.

Эти слова взорвали судью.

— Свяжите его! — закричал он и вскочил с места. — Пусть его кровь падет на твою голову, — гневно обратился он к отцу Пею. — Это ты внушил ему мятежные слова. Наденьте на него кандалы и бросьте в темницу! Бейте нечестивца!

Семь дней сидел Георгий Кратовец в каменной башне. Он был один в темном, сыром подземелье. Глаза его ничего не различали во тьме. Тоска сжимала сердце. Воспоминания налетали стаями. Однажды — было ли то во сне или наяву, — он не сознавал, — привиделся ему покойный отец. Одетый в белые одежды, он подошел к нему, взял за руку и повел куда-то. А мать Георгия бежала вслед за ними. «Куда ты ведешь его? — закричала она. — Не отнимай его у меня! Боже мой, что мне делать, чтобы спасти сына?» Беспомощная женщина ломала руки. Прежде чем завернуть за высокую стену башни, Георгий обернулся, чтобы поклониться матери, и увидел в ее глазах такое страдание, такую жалость… Весь день он плакал. Когда вечером вошел отец Пею и нащупал в темноте его плечи, юноша зарыдал.

— Боюсь я, отче!

— Чего ты боишься? — сурово прозвучал голос священника. — Слышал ли ты песню о Йово-горце? Неверные пришли, чтобы схватить сестру Йово, но Йово не отдал ее в чужую веру. Йово был тверд как скала. Обе руки, оба глаза, обе ноги отдавал он, но сестру свою, красавицу Яну, не отдал в чужую веру. Неверные выкололи ему глаза, отрезали руки, оторвали ноги. Но знаешь, как прощался Йово-горец со своей сестрой, когда ее уводили силой?

— Это на самом деле было, отец? — спросил Георгий.

— Не было бы на самом деле, народ не сложил бы песню. Вот я принес тебе причастие в чаше. Приемлешь его?

Наступило глубокое молчание. Две руки протянулись во мраке и взяли чашу.

— Приемлю, — промолвил горестно Георгий.

В последний раз предстал обреченный юноша перед судьей. Тот встретил молодого узника словами Магомета:

— Мир держится великодушием сильного. И потому наш могущественный владыка готов защитить тебя своей отеческой десницей.

Когда началось заседание, в суд вошел Хасиб Осман-паша. Все поднялись со своих мест.

— Садитесь, — сказал паша, с любопытством разглядывая измученное лицо юноши, его покрасневшие, блуждающие глаза, отвыкшие от света. Всю ночь жена умоляла своего повелителя, чтобы он сам наутро отправился в суд и уговорил юношу. Пусть он придет к Шазие. Если больная девушка от этого выздоровеет, почему не принять его таким, как он есть? Паша любил свою младшую дочь больше всего на свете. Он повелел вызвать заключенного еще раз к судье и пришел сам, чтобы его судить.

— Послушай, — с трудом выговорил Хасиб Осман-паша, — исполнишь одно мое желание, я приму тебя как сына и сделаю своим наследником.

— Если ты готов принять меня в сыновья, зачем посягаешь на мою веру? — спросил Георгий и посмотрел ему прямо в глаза.

Паша встретил горящий взгляд юноши.

— Я не хочу, чтобы ты менял веру, — сказал он. Оставайся при своей, но женись на моей больной дочери.

— Я женюсь на твоей дочери, — громко крикнул Георгий, — если она станет болгаркой.

Ошеломленный паша раскрыл рот. Он покраснел и беспомощно развел руками. Толпа, напиравшая на двери суда, загудела. Судья зашипел, как змея:

— Он оскорбил честь паши!

— Он хулил правую веру!

— В огонь нечестивца!

— Делайте с ним что хотите! — Паша покачал головой и вышел, глубоко опечаленный, из суда.

Окровавленного Георгия Кратовца повели к площади перед древней церковью «Святая София». Когда они подошли к церковным вратам, из церкви выбежал отец Пею и поднял руку, чтобы благословить мученика. На площади с осужденного юноши сорвали одежду и в одной рубашке бросили в огонь. Когда ремни, которыми были связаны его руки, сгорели, юноша выпрямился, попытался сделать два шага, но споткнулся и упал прямо в костер. Его поглотило пламя.

Это произошло 11 февраля 1515 года.

Перевод Е. Яхниной.