Весна

ПЕТКО-ВОЕВОДА

Конные стражники с ружьями-мартинками через плечо и кривыми ятаганами на боку вывели доганхисарских гайдуков из Галлиполийской тюрьмы и погнали их на север к Текирдагу. Четверо арестантов, еще совсем молодые люди, были босы, в рваных шерстяных шароварах, подпоясанных красными фракийскими кушаками, в плохеньких суконных крестьянских жилетках. Руки их были крепко связаны ременным жгутом. Стражники гнали юношей и грозились, что, как только доберутся до кустарников, покрывающих предгорья, расправятся с ними и вернутся к женам в Галлиполи. Однако, миновав село Кавак, первый всадник поднял руку и молча указал налево. Арестанты свернули по направлению к Кешану. Шли целый день, пересекли много сухих оврагов и наконец спустились в долину Марицы. Кони устали, но пленники шли легко, как олени. К вечеру перешли Марицу и остановились на ночевку в маленьком болгарском селе с белыми мазанками, смотрящими на улицу оклеенными бумагой оконцами. Пленников загнали в погреб и заперли на засов, а стражники развели костер и улеглись у входа, словно сторожевые псы. На заре снова двинулись в путь по кривым дорогам Беломорской равнины к Солуну. Неделю шли босоногие арестанты по раскаленной дороге и с любопытством глядели по сторонам. Они перешагивали через черепах, змеи обвивали их ноги и уползали в заросли под маслины. Каждый раз, когда они останавливались у источника с замшелыми каменными колодами, рука какого-нибудь сердобольного болгарина ставила перед ними деревянное блюдо с четырьмя ломтями черного хлеба, посыпанного солью и перцем. Голодные юноши протягивали туго стянутые руки, с трудом брали хлеб и с жадностью подносили ко рту. Затем долго, с наслаждением, пили воду из источника.

Кто были эти люди, которых они гнали перед собой, стражники не знали, даже не догадались спросить об этом, уходя из Галлиполи. Перед отправкой главный тюремщик дал им сопроводительную бумагу, но воины султана и не взглянули на нее, потому что не умели читать. Будь они грамотны, они узнали бы, что связанные ремнями юноши — разбойники, опаснейшие враги падишаха. 18 января 1863 года они были схвачены у села Исёрен, где убили в сражении пятерых правоверных, за что галлиполийский кадий осудил их на вечное заточение — пусть сгниют заживо. Выше всех держал голову тот, что шел всегда впереди, Петко Киряков, доганхисарский гайдук. За ним поспешал другой, пониже ростом, тоже из Доганхисара. Последние двое были из соседних с Доганхисаром сел. Нападавших четников было шестеро. Султанским аскерам удалось задержать четырех. В тюрьме главарь нападавших, Петко, предложил пробить в каменной стене брешь и бежать, но, когда все было готово, кто-то из заключенных предал их. Тогда главный тюремщик решил заточить их в солунскую Кровавую башню, из которой побег был невозможен. В сопроводительной бумаге все это было описано подробнейшим образом, но стражники ничего не знали и потому не особенно встревожились, когда в Энидже-Вардаре их десятский, пошарив у себя в карманах, заявил, что потерял ее в дороге. Солунские тюремщики сразу потребовали сопроводительное письмо и, не получив его, стали выяснять, кто эти парни и в чем они обвиняются. Стражники переглянулись и забормотали что-то невнятное. Тогда Петко Киряков на хорошем турецком языке сказал:

— Мы рабочие из Драмы. Нас схватили на дороге и привели сюда. В чем мы провинились, не знаем.

Главный тюремщик Кровавой башни вскипел:

— Зачем вы их сюда привели? Тут и так переполнено. Куда я их дену? Себе на голову, что ли? Живо отправляйтесь с ними туда, откуда пришли!

Он замахал руками и выгнал стражников, которые, понуря головы, повернули коней назад. Но где-то во Фракии, ночью, когда оставалось всего три дня пути до Драмы, пленникам удалось ускользнуть из рук стражи и скрыться в темноте. Разбежались в разные стороны куда глаза глядят. Уже светало, когда Петко, немало проплутав по незнакомым местам, набрел на турецкую сторожевую будку. Двое стражников сидели у огня, скрестив по-турецки ноги, прихлебывали кофе из больших чашек и изредка посматривали на дорогу. Увидев оборванного путника, стражники остановили его, стали допытываться, откуда он, по какому делу идет, и, наконец, потребовали предъявить документы. Пока Петко путано пытался что-то объяснить, стражники встали, и один из них сказал:

— А ну-ка, входи в сторожку, зажжем свет и посмотрим, что ты за птица! Возьми кувшин с водой и следуй за нами!

Стражи Оттоманской империи лениво поплелись к сторожке, Петко — за ними.

— Пропал! — подумал он, напружинился и, как только второй стражник переступил порог комнаты, Петко обрушил кувшин на его голову, втолкнул оглушенного турка внутрь, захлопнул дверь, задвинул щеколду и исчез в темноте. Как тень, бесшумно несся он по широкой и ровной дороге. Час… два… три… Ступни ног у него онемели. Восходившее солнце застало Петко в тутовых садах Сереса. Вдруг, на беду, из-за поворота дороги, словно из-под земли, выросли всадники, похожие на тех, что гнали гайдуков в Кровавую башню. Что делать? Бежать? Все равно поймают! «Притворюсь сумасшедшим!» — искрой блеснула спасительная мысль. И недолго думая Петко подбежал к всадникам, забормотал первые пришедшие на ум турецкие слова, затем кинулся к первому турку и огрел его лошадь кулаком по голове. Лошадь встала на дыбы и сбросила седока на землю. Турок ушибся и, вскочив, схватился за пистолет, но товарищ остановил его:

— Не видишь, что ли, ведь он сумасшедший! Грех обижать безумного. Спрячь оружие!

И правоверный, развязав свой кошель, извлек оттуда монету и бросил ее «сумасшедшему».

В Гюмюрджине Петко Киряков снова собрал гайдуцкую дружину, ушел с ней в леса и начал уничтожать один за другим султанские карательные отряды. Два года сражалась Петкова чета в Беломорских горах, защищая порабощенных братьев от многовековых угнетателей. Но Петко томился, тесно ему было в лесах. Хотелось увидеть белый свет и изучить тонкости военного искусства. Он распустил чету и через Македонию отправился в Афины. Поступил в военное училище и всю зиму посвятил изучению стратегии. Как только повеяло весной, сердце гайдука вновь беспокойно забилось. Никому не сказавшись, Петко Киряков поднялся на борт парохода в Пирейском порту и отплыл к берегам Апеннинского полуострова, к вождю итальянских революционеров Джузеппе Гарибальди. Шел 1866 год. Сын моряка, испытанный борец за свободу итальянского народа, свергнувший в 1849 году папскую власть и провозгласивший Римскую республику, первоклассный вождь Сицилийского восстания, как его назвал Энгельс, только что вернулся из похода на север против австрийских оккупантов. Когда ему доложили, что из Афин прибыл молодой болгарин, борец против османского ига, он поднялся ему навстречу. Доганхисарец как зачарованный смотрел на легендарного Гарибальди, на его надвинутую на правую бровь меховую шапку, густую с проседью бороду, обвисшие усы. Взор итальянца, казалось, проникал в самую душу.

Гарибальди усадил болгарского юнака и стал его расспрашивать, почему он ушел в леса и какое зло причинили ему турки. Петко рассказал ему все: и как поработители дерут семь шкур с беззащитного народа, как избивают, режут, вешают, сажают на кол отрубленные головы юнаков, и как три года назад зарезали его родного брата Матю.

Гарибальди, в задумчивости покачав головой, промолвил:

— Вижу, что ты герой, но хочу сказать, что одному тебе с товарищами не освободить свою землю от турецкого ига. Нужно подготовить восстание и поднять весь болгарский народ на турок. Если возьметесь дружно — опрокинете уже прогнившую турецкую твердыню. Сообща надо бить турок, где бы вы их ни встретили. Вот сейчас готовится большое восстание на Крите. Почему бы тебе не поехать туда? Я дам тебе с собой опытных и верных людей!

Из Рима доганхисарец вместе с преданным соратником Гарибальди Фридрихом отправился на остров Крит во главе двухсот двадцати добровольцев, одетых в красные рубашки и вооруженных новенькими австрийскими винтовками. В Афинах к «гарибальдийской дружине» присоединилось еще шестьдесят семь добровольцев. Когда Петко и Фридрих высадились на Крите, остров уже был охвачен огнем восстания. Как лев, кинулся молодой Петко-воевода на турок. В сражениях он всегда бывал в самых опасных местах, и ни пуля, ни сабля не брали его. После долгих и кровопролитных боев греки протянули туркам руку — запросили мира. Затосковал Петко, пошел скитаться по портам Средиземноморья, полгода бродил бесцельно, но где бы он ни был, всюду чудились ему стоны порабощенной отчизны. Он перебрался в Афины и вновь, в четвертый уже раз, начал собирать четников под свое юнацкое знамя. Турецкий консул, узнав о Петковой чете, решил поймать гайдука и передать греческим властям. Консульский врач Димитрис взялся за хорошую награду заманить опасного болгарина прямо в пасть волку. Ему удалось втереться в доверие к молодому воеводе, и он пообещал записаться добровольцем в дружину и лечить четников. Петко радостно говорил:

— Вот какой человек мне нужен!

Однажды весенней ночью, когда Петко и врач шли со спектакля французского театра, Димитрис сказал:

— Куда ты пойдешь так поздно? Переночуй у меня! Я живу здесь рядом.

Петко согласился, и, покружив по улицам, они вошли в какой-то темный дом. Как только они переступили порог, доктор запер дверь на ключ, однако Петко по внутреннему убранству и по стоявшему в углу свернутому флагу с полумесяцем понял, что попал в турецкое консульство. Он мгновенно выхватил револьвер и, приставив его к виску Димитриса, прошипел:

— Открой сейчас же дверь или я размозжу тебе череп!

Врач, у которого от страха отнялся язык, покорно и безмолвно выполнил его приказ. На другой день турецкий консул устроил греческому правительству страшный скандал. Министр Димитр Вулгарис посоветовал воеводе покинуть Афины. Петко потребовал, чтобы ему выдали исправный паспорт, но греки отказались. Тогда он нашел портных и заказал для своих четников солдатскую форму, а для себя — мундир турецкого офицера. Потом нанял парусное судно и направился на север в надежде зайти в какой-нибудь небольшой болгарский порт и высадиться там под видом турецкого отряда. Но как только судно вышло в открытое море, началась сильная буря, и их трое суток носило по волнам. Иссякли запасы пищи, а болгарского берега все не было видно. На четвертый день вблизи показались скалы острова Митилена. Капитан, указав на чугунные дула орудий, смотревшие с укреплений на море, сказал:

— Это крепость Сир!

Тогда сообразительный воевода, чтобы накормить чету, решил сойти на берег и приказал своим юнакам переодеться в турецкую форму, а сам облачился в офицерский мундир. Лихо сдвинув феску набекрень, он первым спрыгнул на берег. Комендант крепости спросил у Петко, какое дело привело его в Сир, и, узнав, что гость — ревизор, посланный самим падишахом, чтобы лично осмотреть крепостные стены и проверить, все ли в порядке, захлопотал и кинулся показывать все высокому посланцу. Петко и его солдаты остерегались проронить невзначай болгарское слово. Говорили только по-турецки. Комендант показал им орудия, пороховые бочки и продовольственные склады. Затем он выстроил свой гарнизон, и Петко прошел вдоль строя, словно генерал. Закончив смотр, доганхисарец пожал руку старому полуграмотному турецкому офицеру, похлопал его по плечу и сказал, что за всю свою жизнь не видел такого умного офицера, который лучше его нес бы службу. Комендант блаженно улыбнулся, но потом, покачав головой, жалобно проговорил:

— Над моей крепостью муха не пролетит незамеченной, но кто это оценит? Сколько лет я здесь, уж и не помню. Поседел на службе у падишаха, а меня все еще держат в миралаях, между тем как мои товарищи в Стамбуле стали пашами. Кинули меня сюда и забыли.

— Не печалься, — утешил его Петко, — как только вернусь в Стамбул, первой моей заботой будет твое повышение.

Страж острова Митилена на славу угостил изголодавшихся беломорских скитальцев, снабдил их продовольствием и вывел весь свой гарнизон для проводов необыкновенных гостей. А Петково судно подняло паруса и взяло курс на Галлиполи. Спустя несколько дней гостеприимные родопские леса встретили его чету. Возвращение Петко-воеводы во Фракию испугало турок. И вновь застучали конские копыта по козьим тропкам — турки бросились на поиски неуловимого отважного болгарина. Петко нападал на турецкие карательные отряды везде, где ему это было выгодно. В июле 1869 года, возле Кешана, его чета разгромила турецкий отряд, впятеро ее превосходивший. На следующий год на хуторе Семидкёй он сражался один, против шестидесяти черкесов и снова вышел из боя цел и невредим. У хозяина хутора Ака-бея был пастух-валах, живший в кошаре в двух часах ходьбы от хутора. По поручению бея пастух познакомился и сдружился с воеводой и однажды пригласил его к себе в кошару якобы для того, чтобы сообщить ему важную новость. Петко, человек доверчивый и честный, отправился к нему с двумя четниками. Он оставил их в соседнем селе, а сам ночью прокрался к пастуху. Хозяин встретил его, приветливо улыбаясь, достал флягу с ракией и затеял какой-то разговор. Не прошло и десяти минут, как пастух схватился за живот и начал охать и корчиться. Петко, подумав, что он простудился, и пожалев его, решил сварить ему пунш. Нашел кофейник, налил в него ракии, но в тот момент, когда он наклонился к очагу, чтобы поставить кофейник на угли, валах бросился на него сзади и начал душить. Гайдук понял коварный замысел предателя и, будучи сильнее его, повалил его на землю и заткнул ему рот. Пастух успел только крикнуть:

— Налетайте! Погибаю!

Сразу же снаружи раздались выстрелы по меньшей мере полсотни ружей. Петко первым делом ногой раскидал угли, чтобы очаг не освещал кошару. Еще раньше он заметил в углу несколько мешков с шерстью и теперь сразу сообразил, что надо делать. Он схватил один из мешков и выбросил его через дверь наружу. Осаждавшие, думая, что это человек, открыли пальбу. В кошаре засвистели пули, зарываясь в очаг. Петко выбросил еще один мешок, потом еще два. Нападающие решили, что в кошаре полно четников, и боялись к ней подойти. Выбросив все мешки, воевода выбрался из кошары, прополз между мешками, толкая их перед собой и стреляя то вправо, то влево. Враги были настолько сбиты с толку, что, расступившись, дали дорогу мешкам, и Петко скрылся. После этого по селам, среди болгар и турок, разнеслась молва, что нет на свете пули, которая могла бы настигнуть родопского воеводу.

Начальник адрианопольской жандармерии Арап Хасан взъярился и дал страшную клятву правителю области: за один год поймать Петко-воеводу и либо привезти его живым в Адрианополь, либо доставить его голову в конской торбе. Правитель дал ему семьдесят солдат, вооруженных до зубов. И кинулся Арап Хасан по селам, неся горе и слезы старым и малым. Но Петко словно сквозь землю провалился: никто не мог сказать, где он. Утомленный тщетными розысками, адрианопольский храбрец остановился на отдых в селе около Эноса. Местный бей пригласил его погостить в своем имении. Арап Хасан вскочил на коня и в сопровождении двух солдат отправился в гости. На полпути, в лощине, они увидели трех оборванцев, сидевших на траве. Перед ними на платке лежали черный хлеб, лук и соль. Тут же валялись толстые палки — плотницкие аршины. Арап Хасан остановил коня.

— Эй, — закричал он, — подойдите сюда!

Оборванцы поднялись, взяли свои аршины и медленно приблизились к всадникам.

— Кто вы такие? — спросил их Арап Хасан.

— Мы плотники! — ответил один из них, взмахнув аршином.

— Предъявите паспорта!

Плотники, шаря у себя за пазухой, подошли вплотную к конским мордам, по данному знаку с молниеносной быстротой схватили всех трех коней под уздцы, а аршинами ударили всадников по рукам.

— Не шевелиться, а то будете убиты на месте! — грозно воскликнул плотник, схвативший коня Арапа Хасана, и распахнул свои лохмотья. Из-под них сверкнули желтые рукояти двух пистолетов и тяжелая сабля.

Перепуганные турки покорно сошли с коней. Три дня держал Петко-воевода пленного Арапа Хасана в своем гайдуцком гнезде. На четвертый день ему сбрили левый ус и правую бровь, взяли с него клятву, что ноги его больше не будет в болгарских селах, и живого и невредимого отправили к правителю области. Храбрец сразу же явился к адрианопольскому вельможе и все ему рассказал. Правитель, закусив губу, приказал связать хвастуна и заточить в Видинскую тюрьму.

Несколько султанских полков шли по следам воеводы, но он был неуловим. Его дерзость дошла до того, что однажды при Димотике, имея только тридцать четников, он вступил в бой с пятьюстами черкесами. Султанское правительство обещало пять тысяч лир тому, кто поймает или убьет грозного юнака, которого сами турки называли «властителем гор». На награду польстился греческий купец из Константинополя Тома Хаджиянев. Узнав, что воевода бродит в окрестностях приморского городка Маронии, он немедленно отправился туда. Пожив три месяца в Маронии, хитрый купец сумел познакомиться с Петко, завалил его подарками и наконец предложил ему побрататься. Доверчивый Петко и на сей раз едва не угодил в западню. Никакие сомнения не тревожили его сердце, когда однажды ночью с несколькими четниками он переступил порог купеческого дома. Тома сердечно встретил гостей и на прощанье подарил им несколько бутылок анисовой водки и три коробки константинопольской кунжутной халвы.

— Это тебе от меня, побратим! — сказал он.

Служанка, провожавшая гостей, прежде чем закрыть за ними дверь, легонько дернула Петко за рукав и прошептала:

— Берегись халвы!

В горах наступил вечер. Стемнело. Четники, закутавшись в бурки, улеглись спать, а воевода, прихватив коробку с халвой, направился в соседнюю кошару. Пастухи спали. Собаки встретили Петко как старого знакомого и начали тереться о его ноги. Воевода открыл коробку и бросил им по куску халвы. Не прошло и получаса, как собаки в судорогах околели. Никому не рассказав о происшедшем, воевода, вернувшись к себе, отправил купцу письмо с выражением сердечной благодарности за гостеприимство и особенно за вкусную халву. Коварный Тома решил, что яд был недостаточно сильный, и стал искать другой, но 23 мая 1876 года Петко-воевода среди бела дня вступил с четой в Маронию, расставил посты на всех дорогах и с шестью четниками ворвался в дом своего побратима. Сжег торговые книги и бумаги, открыл кассу, роздал деньги горожанам, щедро наградил служанку и под звуки волынки увел Тому в горы, чтобы достойно расплатиться за халву.

В эти дни болгарское небо озарилось пламенем Апрельского восстания, а башибузуки уже прикатили в Батак и Перуштицу колоды, чтобы рубить на них головы повстанцам. Петко перебрался на южные склоны Родоп и пытался установить связь с вожаками восстания, но посланные им люди вернулись, не сумев ничего сделать.

1877 год. Отважный Петко-воевода узнал, что соединения армии-освободительницы перешли Дунай. Он был вне себя от радости. Прежде всего он приказал поставить свечи и зажечь лампады за победу русских солдат, а сам вступил в борьбу с турецкими аскерами в глубоком тылу. За каждое содеянное турками зло он заставлял их платить впятеро. Чета его разрослась: триста юнаков встало под его знамя. При Ташлыкдере он взял в плен целое отделение турецких пехотинцев с тремя офицерами и захватил знамя. У отступавших на юг турок четники отбирали награбленное и сурово наказывали преступников. В марте 1878 года в Маронии Петкова чета сражалась с тремя полками регулярных турецких войск и с несколькими сотнями башибузуков, которыми командовали двое пашей. Все время, пока шла война, беломорский край был под защитой воеводы, а жители его ждали прихода освободителей.

О подвигах прославленного родопского болгарина узнало и русское главное командование. Победоносные генералы пожелали увидеть Петко и пригласили его в Адрианополь. Скобелев горячо пожал ему руку и назвал богатырем. Но после заключения Сан-Стефанского договора родной край Петко снова оказался в цепях рабства. Англичанин Сенклер, пытаясь сорвать перемирие, собрал остатки родопских головорезов и попробовал поднять бунт среди болгар-магометан, но Петко со своей дружиной помешал ему. 2 июня 1878 года бесстрашный воевода с шестью четниками спас жителей села Плаво, вырвав их из огненного кольца башибузуков.

После Освобождения Петко-воевода отправился вместе с генералом Скобелевым посмотреть землю братьев-освободителей. В Зимнем дворце, в Петербурге, ему вручили орден за храбрость и присвоили чин капитана русской армии. Русские щедро одарили Петко, но на освобожденной родине он снова подвергся преследованиям прислужников немецких князей. Его ограбили дочиста да еще безвинно продержали пятьдесят дней в тюрьме. Второй раз в жизни оказался он в заключении, но на этот раз тюрьма была болгарская.

Сломленный неправдой и тоскуя по оставшейся под турецким игом Беломорской равнине, Петко-воевода скончался в 1900 году.

Перевод Г. Молленгауэра и К. Янакиева-Болиева.