Возвращение Дикой Розы

ГЛАВА 13

Увидев Роберто, Эвелина вновь почувствовала, какая сила и уверенность исходят от него. Да, это явно был настоящий герой, как те путешественники и поэты из баллад, которые он сочинял и пел под гитару.

Дорогая, у меня для тебя новости, — радостным голосом начал он, поцеловав девушку. — Я договорился о кредите в банке, н мы сможем купить себе дом.

— Правда? — просияв, спросила Эвелина. — Так где же это? Расскажи скорей.

Роберто объяснил ей, что присмотрел небольшой домик с садиком в одном из пригородов Буэнос-Айреса.

Когда Эвелина услышала подробности, лицо ее вытянулось. Она мечтала о том, чтобы жить в центре города в богатом особняке, где можно будет открыть нечто вроде салона и устраивать изысканные вечера для ценителей искусства, покоряя всех своим умом и грацией. Домик в пригороде, куда после работы устремляются десятки тысяч мелких служащих, был достаточно далек от ее мечты. Она замолчала, не зная, что ей говорить.

Роберто с тревогой посмотрел на нее:

— Дорогая, разве ты не рада? Разумеется, мы съездим с тобой вместе и посмотрим, понравится тебе или нет.

— Спасибо, Роберто, я очень рада, — с принужденной улыбкой произнесла Эвелина. — Меня просто беспокоит, не слишком ли это удаленный район.

— Да нет, за час можно доехать до центра, — бодро ответил Роберто. — Кстати, я еще не успел рассказать тебе о моем договоре с департаментом экологии?

— Да, и что же это?

— Мне удалось договориться о выполнении научной работы для этого департамента. Дней десять в начале путешествия мы проведем в районе коралловых рифов, где я буду вести исследования, а ты сможешь мне помогать.

— Постой, а как же Средиземное море? — спросила Эвелина.

— Средиземное море от нас не уйдет. Мы обязательно поплывем в Европу.

— Послушай, Роберто, — сказала Эвелина. — Может быть, нам стоит отложить плавание на яхте, а вместо этого совершить путешествие в Европу на пассажирском лайнере? — В мыслях ее в это время промелькнула картинка, навеянная разговором с Хоакином.

— Увы, такая роскошь мне пока не по карману, — добродушно отозвался Роберто. — Зато на яхте «Эвелина» ты будешь полноправной хозяйкой, и экипаж а моем лице будет выполнять малейшее твое повеление.

Но Эвелина не расположена была шутить. Она все более ясно представляла себе картину: несколько недель бояться по волнам в тесной каюте, где, кроме них, никого нет...

Боже, как только она на такое согласилась! И все это рада того, чтобы оказаться потом в этом маленьком домик в пригороде.

У Эвелины даже мурашки пошли по телу.

— Послушай, Роберто, — осторожно начала она. — Иногда мне кажется, что мы поспешили с объявлением свадьбы.

Роберто побледнел:

— О чем ты говоришь? Поспешили? Я ждал твоего ответа почти год!

— Ну, я хотела сказать, что, похоже, у тебя пока нет возможности содержать семью, и в таком случае...

Роберто смотрел на нее и не верил своим ушам. Неужели это та девушка, которую он в последнее время представляет всем как свою невесту?

— Эвелина, скажи мне правду, — произнес он, и голос его дрогнул. — У тебя появились какие-то сомнения в моих чувствах? Или... в своих?

Эвелина опустила глаза:

— Роберто, я хорошо к тебе отношусь, но ты слишком настойчив. Ты так меня торопил. Ведь это самое важное решение в моей жизни.

Роберто молчал. Его губы были плотно сжаты, он пытался справиться со своими чувствами.

— Эвелина, ты знаешь, как я люблю тебя и мечтаю о нашей жизни вдвоем. Но это не значит, что я хочу тебя принуждать к чему-то против твоей воли. Если ты хочешь переменить свое решение... — Он замолчал не в силах продолжать.

Эвелина тряхнула головой, как бы отгоняя от себя навязчивые мысли.

Знаешь, мне кажется, лучше нам отложить этот разговор. Давай и ты, и я хорошенько все обдумаем, а через пару дней созвонимся и я скажу тебе о своем решении.

Произнося эти слова, Эвелина в глубине души уже знала, каким будет решение. Конечно, последуют неприятные объяснения с родителями, пересуды знакомых. Но если свадьба состоится в назначенное время...

Роберто посмотрел на нее, пытаясь прочесть хоть что-то обнадеживающее в ее лице. Он потянулся к ней, пытаясь поцеловать, но она мягко отстранила его и подала ему руку. Он склонился над ней, хрипло проговорил:

— До свидания. Я буду ждать. — И быстрыми шагами вышел из комнаты.

Эвелина в этот вечер никуда не выходила и долго сидела в своей комнате. На следующий день она набрала номер телефона Хоакина Герры. Разговор был коротким, но после него сеньорита Пачеко объявила домашним, что она ужинает не дома.

Через день Роберто получил с посыльным письмо:

Письмо выпало из рук Роберто, он отошел к окну и нервно закурил.

Через два дня в колонке светских новостей местной газеты было напечатано объявление:

«Сеньор и сеньора Пачеко сообщают о помолвке своей дочери Эвелины с сеньором Хоакином Геррой. Венчание состоится двадцать пятого сего месяца в соборе Святой Магдалины».

Когда Роберто, сидя в своей комнате, в десятый раз тупо перечитывал объявление, раздался телефонный звонок: Господин Роберто Бусти, — раздался незнакомый мужской голос.

— Я слушаю, — машинально отозвался Роберто.

— Я бы хотел встретиться с вами сегодня вечером. У меня поручение от вашего отца, графа Максимилиано Роскари.

Настроение у «всемирно известного доктора Гонсалеса» было далеко не радужным. Все дело, все то грандиозное здание, которое он с таким тщанием выстраивал в течение многих лет и которое уже начало давать сверхприбыль, могло лопнуть из-за совершенно глупого, совершенно нелепого обстоятельства.

Вилмар был готов винить всех и каждого, начиная от Федерико Саморры, который сам отсиживается в Штатах и только шлет свои указания через связных, до этой дешевки Риты. Время от времени Гонсалес начинал даже винить самого себя, хотя такие минуты бывали, и не слишком часто.

Изменился даже тон его проповедей. Теперь прихожане все чаще слушали о том, что «каждый должен смириться с тем местом, которое дал ему в этой жизни Господь», что «смиренность и скромность — суть истинные добродетели, украшающие женщину», а однажды, не посмотрев на то, что поклонниц-женщин у него куда больше поклонников-мужчин, даже заикнулся о том, что «женщина — это сосуд греха».

И было, отчего злиться. Высокая и стройная красотка Рита, изображавшая во время его проповедей ангелочка с крылышками, возомнила о себе невесть что. Гонсалес вывез ее с севера — эта большеглазая и голенастая девчонка в застиранной юбке до сих пор бы гнула спину на маисовом поле, если бы не он. Гонсалес пригласил ее в «группу поддержки», и она с радостью согласилась — ведь это был ее единственный шанс выбраться из глуши, где она жила. Однако когда она уже распрощалась с родными обесцветила волосы (Вилмар был убежден, что его ангелочек должен непременно иметь белокурые локоны, и естественный цвет волос Риты его не устраивал) и приехала с проповедником и его помощниками в город, Гонсалес прозрачно намекнул, что, кроме выступлений перед теми, кто жаждет приобщиться к «истинно христианскому образу жизни», ей придется исполнять при нем временные обязанности, как он изящно выразился, «спутницы жизни». Она и глазом тогда не моргнула, коварное создание!

Поначалу новая помощница очень устраивала доктора Гонсалеса — она очень быстро научилась плавно выходить на сцену, держа в руках зеленую ветвь или белую голубку, проникновенно смотреть на собравшихся с самым невинным выражением на лице, в общем, быть воплощением добродетели и безгрешности. Говорить правильно она так и не научилась, но это было неважно — ее роль не требовала никаких слов.

После окончания проповеди Рита превращалась в веселую, разбитную девчонку, острую на язык, готовую в любой момент затянуть песню или пуститься в пляс. Не отказывала она и в своих ласках всемирно известному проповеднику.

Теперь, вспоминая всю историю взаимоотношений с Ритой, Гонсалес понимал, что в ней с самого начала не хватало почтения к нему. В сущности, она с самого начала относилась к Гонсалесу и его деятельности с изрядной долей иронии. «Надо было сразу же с ней расстаться, — корил себя проповедник, — но кто же мог предвидеть, что дело обернется вот так...»

Все чаще и чаще Гонсалес вспоминал Ренату. Она была идеальной женщиной — единственной, которая полностью его устраивала. Она была готова ради него на все и к тому же видела в муже едва ли не святого. «Жаль, что так получилось», — вздыхал Гонсалес, вспоминая обеды, которые готовила Рената. А с каким умилением она смотрела на него, как почтительно ловила каждое его слово! «Надо же было ей прийти тогда так рано...» — мрачно думал он. Но сделанного не воротишь. И вот сейчас Рита грозила погубить все его дело.

Случилось непоправимое — эта противная девчонка забеременела. Сначала она стала жаловаться на головне боль, на плохое самочувствие, отказывалась выходить на сцену. Но Вилмар считал это женскими капризами и поначалу не придавал этим недомоганиям большого значения. Но после того, как Риту едва не вырвало прямо во время проповеди и она едва успела выбежать и спрятаться за помост, он задумался.

Необходимые анализы делались в глубочайшей тайне — ведь «воплощенная невинность» не может быть беременной, тем более вне брака. На всякий случай Гонсалес послал Риту вместе со своим верным помощником Джоном Адамсом в соседний городок, причем Джон должен был не только сопроводить девушку-ангелочка к врачу, но и следить, чтобы она ненароком не сбежала. Ответ врача не порадовал Гонсалеса — «сеньорита невинность» оказалась уже почти на третьем месяце!

— Дать девице отступного и проводить домой, — советовал проповеднику Джон Адамс. — И делу есть конец. А если она не захотеть, надо ее припугнуть. Сразу закрыть рот.

Гонсалес посмотрел в бледно-серые глаза помощника — он не сомневался, что этот человек в строгом темном костюме без труда сможет запугать крошку Риту так, что та закроет рот на замок.

— Хорошо, но сначала предложим ей отступного, - кивнул он. — И я хочу, Адамс, чтобы это сделали вы.

Помощник кивнул и хотел уйти, но проповедник удержал его.

— И вот еще что, Адамс, — сказал он. — Если все же нам не удастся соблюсти необходимую конспирацию, я бы хотел, чтобы вы взяли на себя роль... — Гонсалес запнулся, подыскивая подходящее выражение. — Роль жертвы этой распущенной особы.

Джон Адамс кивнул:

— Безусловно, сэр. Я понимать, что ваш репутация есть важнейшая вещь. Наш бизнес, сэр, вот о чем я и вы думать прежде всего.

— Отлично, Адамс, — улыбнулся Гонсалес. — Мы с вами поняли друг друга.

Однако эта мерзавка Рита и не подумала взять предложенную ей сумму денег, а ехать домой и вовсе отказалась. Она утверждала, что в родной деревне ее примут с позором, и выдвинула совершенно нелепое с точки зрения Гонсалеса требование, чтобы он на ней женился. Это могло бы вызвать у него улыбку, если бы ситуация не была столь серьезной.

Узнав, что жениться проповедник не собирается, Рита согласилась остаться матерью-одиночкой, но при условии, что Гонсалес переведет на ее имя достаточно денег, чтобы она могла безбедно жить до того момента, когда ребенок закончит школу. При этом она будет жить не где-нибудь, а в достаточно крупном городе, вроде Куэрнаваки или Гвадалахары, где она сможет затеряться.

— Нет, ты подумай, о чем ты говоришь? — Гонсалес даже на миг избавился от привычки поминутно цитировать Священное писание. — Какая Куэрнавака! Какая Гвадалахара! Где ты жила раньше, когда была сопливой девчонкой? На что ты могла надеяться? А теперь ты вернешься туда с деньгами!

— Как хотите, — смотря Гонсалесу прямо в глаза, ответила Рита. — А мне кажется, что ваша репутация, как проповедника стоит немного дороже. Ты ведь очень дорожишь ею, не так ли, Вил? — Она внезапно перешла на «ты».

От такой фамильярности Гонсалес буквально позеленел. Чего добивается эта девчонка? Он решил немного подождать, ожидая, что Рита образумится. Но время шло, а она стояла на своем. Более того, она начала грозить ему громким скандалом. Это могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Проповедник начал нервничать. Ему совершенно не хотелось привлекать внимание общественности к своей личной жизни. Мало ли что тогда может выплыть на свет.

От выступлений Риту освободили. Прихожанам Гонсалес объявил, что она серьезно заболела. Да и как она могла бы выходить на всеобщее обозрение с округлившимся (пока, правда, едва заметно) животиком?

Придется действительно ее припугнуть, — сказало» Джону Адамсу, когда они в очередной раз обсуждали сложившуюся ситуацию. — Вы сможете это сделать?

— Смогу, — бесстрастно ответил Адамс, причем его постное лицо никак не изменило своего выражения.

В назначенный день Гонсалес специально уехал по делам, оставив Джона Адамса наедине с Ритой в шикарных многокомнатных апартаментах, которые проповедник снимал вместе со своими помощниками. Он не желал знать, как именно собирается Адамс выполнить свою миссию, но, вернувшись вечером, застал Риту в слезах. Никаких следов насилия на ней не было — таково было первейшее требование проповедника, но лицо девушки совершенно вспухло от слез, так что от ее красоты не осталось и следа.

— Он зверь! — крикнула Рита. — Ты нарочно оставил меня с ним. Значит, ты такой же зверь, как и он!

— Тише, дорогая, — с довольной улыбкой ответил Гонсалес. — Лучше подумай теперь о своем поведении. Ведь ты не хочешь, а то я могу отправить вас куда-нибудь вместе...

Он лег спать успокоенный, решив, что не сейчас, так после следующей порции внушений Рита непременно согласится вернуться к себе домой. Он и предположить не мог, что произойдет то, что произошло.

Утром Гонсалес пошел проведать своего «ангелочка» и увидел, что девушки нет. Постель даже не была смята. Рита исчезла.

Участников оперного Фестиваля пяти континентов поселили в гостинице в самом центре Вены, на Рингштассе, неподалеку от ратуши и здания парламента.

До Государственной оперы было рукой подать, и дорога на репетиции и спектакли занимала считанные минуты. Это позволяло выкроить больше времени для прогулок по Вене, что очень радовало Лус.

Во время этих прогулок по австрийской столице она отдыхала душой. Без сомнения, это был один из красивейших городов Европы.

Цельность архитектурной композиции города, его обширные ансамбли, стройные, изящные здания, парки, обилие памятников и скульптурных групп восхищали ее.

А особенно ей пришлись по душе фонтаны. Они попадались буквально на каждом шагу — большие и маленькие, роскошные и скромные. В журчании их хрустальных струй Лусите слышалась музыка.

В каждом из фонтанов она обязательно старалась намочить руки или умыть лицо — ей казалось, что таким образом она приобщается в самому духу венской классической музыкальной школы.

С Алваро Диасом они были заняты в одних и тех же спектаклях, а потому он часто составлял ей компанию в этих неторопливых прогулках.

В обществе бразильского певца Лус чувствовала себя спокойно и уверенно. Обычно он галантно предлагал ей руку и они пешком отправлялись куда глаза глядят, отказываясь от организованных экскурсий, на которые уезжали в автобусе остальные участники фестиваля.

И они, куда бы ни свернули наугад, обязательно натыкались на что-нибудь чудесное, интересное и притом обязательно музыкальное. Таков уж этот звучащий город — Вена.

Так, они вдруг вышли однажды к собору святого Стефана с его смешанной романско-готической архитектурой.

Они зашли под своды собора послушать мессу.

Алваро, который обычно не сводил с Лус восхищенного взгляда, вдруг позабыл про нее, замкнулся в себе и стал истово о чем-то молиться.

Лус даже почувствовала слабенький, но ядовитый укол ревности. К кому ревновала она? К Спасителю? К святым? Непонятно и глупо.

И все же ей хотелось, чтобы этот темнокожий гигант смотрел на нее непрерывно, ежеминутно!

Зачем? Уж не влюблена ли она?

Или в ней опять говорит лишь женское тщеславие?

Как бы то ни было, а они с Алваро Диасом очень сблизились за эти несколько дней, проведенных в Вене

У них было много общего. Часто они без слов понимали друг друга. Они могли, например, одновременно засмеяться над чем-то, что остальным людям казалось вовсе не смешным. И, надо сказать, здесь, в Австрии, Лус смеялась гораздо чаще, чем дома. Не Алваро ли тому причиной?

Уже на второй день знакомства они перешли на «ты». Однако Диас никогда не проявлял ни малейших признаков назойливости. Ни разу не перешел он границ дозволенного, держась в рамках изысканной вежливости. Он, в отличие от большинства прочих мужчин, никогда не попытался даже ее поцеловать!

Это удивляло и радовало Лус и одновременно заставляло ее недоумевать.

«Он осыпает меня комплиментами, — размышляла она, — и все... А почему? Обычно мужчины бывают гораздо более настойчивы. Мы так часто остаемся с ним наедине, и он ни разу не попытался использовать эту возможность. В чем тут дело? Может быть, он почувствовал, что я... боюсь?»

Здесь, во время мессы в соборе святого Стефана, она исподтишка наблюдала за Алваро Диасом.

Как трогательно он сложил у груди свои сильные черные руки с розовыми ладошками!

Как робко, просяще, по-детски вздымает он свои выпуклые глаза к ликам Христа и Девы Марии!

О чем он просит их?

О чем так страстно молится?

Видно, у него есть какая-то большая мечта, какое-то неисполненное желание... Вот бы узнать эту тайну!

«Наверное, — думала Лус, — эта тайна связана с женщиной. Несчастная любовь? Возможно... Быть может, он продолжает любить эту женщину, отвергнувшую его. Тогда понятно, почему он холоден ко мне. А холоден ли он? Нет же, конечно, нет! Просто его что-то сдерживает. Что именно?»

Внезапная догадка вдруг посетила Лус:

«А что, если он и сам... боится?»

Эта мысль рассмешила ее.

Он этот гигант с сильным голосом, который заставляет дрожать хрустальные подвески люстр Венской государственной оперы — и вдруг страх? Нелепо! Быть этого не может!

Чтобы не засмеяться вслух — в церкви, какое неприличие! — она заставила себя думать об истории этого собора, в который они так неожиданно забрели.

Среди прихожан она выхватила взглядом мальчика лет восьми, чинно сидящего на скамье с Библией в руках.

Живое воображение Лус переодела мальчонку из современного костюмчика в аккуратный, хотя и небогатый камзольчик покроя восемнадцатого века, украсило его голову детским напудренным паричком с небольшой косичкой.

Да это же восьмилетний сын каретника Йозеф Гайдн! Гордясь чистым высоким голоском сына, родители привели его в собор святого Стефана, и кюре тут же взял его в певчие. Никто еще не знает, что спустя годы этот мальчуган станет родоначальником величайшей в мире музыкальной школы, к советам которого будет с благоговением прислушиваться юный Моцарт! Впрочем, Моцарту предстоит родиться лишь через шестнадцать лет.

Мальчик обернулся, почувствовав на себе пристальный взгляд Лус. Он пел! Действительно пел, вторя церковному хору. Кто знает, может быть он, став взрослым, совершит в музыке новую революцию?

«Вырастай скорее, мой маленький брат по духу! — подумала певица. — Быть может, я еще успею исполнить оперную партию, сочиненную тобой! Правда, тогда я буду такой же старой, как бразильская партнерша Алваро, которую ему хочется задушить. Ну что ж, тогда ты, юный знаменитый композитор, напишешь специально для меня партию старухи. Только пусть это будет главная роль в спектакле — такого, по-моему, в мировой опере еще не было, везде на первом плане молодые влюбленные герои!»

Лус приветливо улыбнулась мальчугану и тоже запела. Ей всегда нравилась духовная музыка. Прекрасное сопрано оперной певицы органично вплелось в церковный хор, в то же время выделяясь на его фоне, точно голос ангела.

Алваро перестал молиться и с восхищением слушал ее, Но теперь уже Лус не замечала его, уйдя в свои мечты и волшебные музыкальные грезы.