Возвращение Дикой Розы

ГЛАВА 15

Сорайда тяжело переживала свое, как она выражалась, падение. Снова и снова перебирая в памяти события, которые привели к тому, что она потеряла «Твой реванш», как бывшая хозяйка удивлялась самой себе, как она могла довериться такому типу, как Альфонсо Рамирес. И тем не менее факт остается фактом - она как будто ослепла и не видела того, что видели все и что теперь она прекрасно понимала сама — это преступник, и не мелкий жулик, а на- стоящий матерый уголовник.

Сорайда знала, что, к сожалению, такое с ней случается, Ведь была же она когда-то привязана к смазливому мальчишке по прозвищу Куколка, который без конца тянул из нее деньги, а в конце концов сел в тюрьму по подозрению в убийстве, где впоследствии, и погиб.

Но Куколка только клянчил у нее деньги, этот же мерзавец разорил ее вконец. Он украл у Сорайды самое дорогое, что у нее было — «Твой реванш», и сделал это мастерски, почти виртуозно. Альфонсо был неплохим администратором и умело вел дела. Сорайда не раз убеждалась в этом, и, когда во время очередного приступа гипертонии он принес ей на подпись какие-то бумага, которые, по его словам, касались оплаты коммунальных услуг и ренты за землю, она подписала их не глядя.

Много раз потом Сорайда ломала голову, как она могла не заметить, что это были не счета, а акт купли- продажи и расписка в получении значительной суммы за якобы проданное ею сеньору Альфонсо Рамиресу кафе «Твой реванш», ведь эти документы значительно отличаются по форме. И тем не менее она это сделала — не глядя подмахнула оба документа, лишившие ее собственности.

Через несколько дней, оправившись от гипертонического криза, Сорайда подъехала к своему кафе. В дверях стоял незнакомый охранник. Это немного удивило хозяйку, но она не придала этому большого значения, мало ли что могло случиться с прежними. Для посетителей кафе было еще закрыто, но когда она подошла к служебному входу, охранник преградил ей дорогу. Сорайда опешила — такое не могло присниться ей и в страшном сне.

— Но это мое кафе! — гневно воскликнула пня

— Мне об этом ничего неизвестно — ответил охранник и нажал кнопку вызова помощи.

Через минуту к нему присоединились еще два дюжих парня, а затем появился сам Альфонсо Рамирес

— Альфонсо, что происходит? — сердито спросила Сорайда, однако в ее тоне уже слышались нотки растерянности.

Эту, — Альфонсо ткнул в нее пальцем, — не пускать! — И, не оборачиваясь скрылся в дверях кафе.

Сорайда стояла на улице перед дверями собственного заведения как оплеванная. До сих пор, хотя прошло уже больше года, она краснела от стыда при воспоминании об этой минуте. Стараясь по возможности сохранять остатки собственного достоинства, она вернулась к машине и велела шоферу немедленно ехать к адвокату. Каково же было ее негодование, когда она узнала, что по документам она лично продала кафе Альфонсо Рамиресу, и кроме того, получила с него деньги сполна — на акте купли-продажи и на расписке стояла ее собственноручная неподдельная подпись. Только тут Сорайда поняла, как ловко провел ее этот мерзавец, но ничего сделать она не могла. И годы, и здоровье были уже не те, ей было не под силу тягаться с таким подлым и жестоким мошенником, как Рамирес.

Очень скоро она узнала, что на следующий же день после «покупки» «Твоего реванша» Альфонсо Рамирес уволил абсолютно всех, кто служил в кафе у прежней хозяйки. Потом оказалось, что осталась только старушка-уборщица, о которой новый хозяин поначалу забыл, а затем решил оставить, настолько она казалась мелкой сошкой.

Поначалу к тете Мими забегали работавшие у Сорайды девушки, поварихи, танцовщицы кордебалета, но скоро Альфонсо строго-настрого запретил такие посещения, пригрозив старушке, что в противном случае немедленно вышвырнет ее на улицу. Пришлось подчиниться.

Сорайда решила полностью перечеркнуть прошлое. К счастью, на ее счету в банке оставалась еще весьма приличная сумма, которой при некоторой экономии ей могло хватить до старости. Сорайда отказалась от дома и переехала в просторную квартиру в многоэтажном доме, оставила только одну служанку и стала вести очень уединенную жизнь. Свой новый адрес она не сообщила никому, не желая видеть людей, которые знали ее прежней Сорайдой. Чтобы скрасить одиночество, она завела небольшого черного пуделя, и теперь появлялась на улице только для тог, чтобы погулять с ним.

И хотя ее здоровье как будто не ухудшалось, все же врач, лечивший Сорайду, проявлял большое беспокойство.

Глубокая депрессия, в которой она находилась, не могла в конце концов не сказаться на ее организме самым пагубным образом. Женщина, деятельная по своей природе, просто не могла вести то растительное существование, на которое пыталась обречь себя.

— Может быть, вам стоит ходить в церковь, — предложил врач, думая, что, возможно, религия окажет благотворное действие на смятенную душу Сорайды и выведет ее из депрессии.

— Я закоренелая грешница, доктор, — ответила она врачу. — Неужели содержательница ночного кафе может рассчитывать на Божью помощь. И вообще, она грустно улыбнулась, — мне странно слышать такой совет от врача, а не от священника.

— Я забочусь о телесном здоровье — ответил врач. — Но его невозможно достичь, если нет душевного спокойствия. В нас ведь все взаимосвязано.

— Может быть, но последний раз в церкви я была почти шестьдесят лет назад маленькой девочкой, ответила врачу Сорайда. — Не ведут меня туда ноги.

Однако всякий раз, слыша бой колоколов на соборе Пресвятой Девы Марии, Сорайда ощущала какое-то беспокойство и ей все чаще и чаще вспоминались слова врача. И вот однажды она не выдержала и пошла к храму.

Людей в тот день было немного — шла обычная служба. Играл орган, солнце проникало в просторное помещение собора через высокие стрельчатые окна, выложенные разноцветными витражами и синими, красными, желтыми бликами играло на правильных каменных квадратах пола. Мальчики-служки в белых кружевных нарядах подавали священнику большую серебряную чашу. В гулкой тишине звучала торжественная звенящая, как медь, латынь, прерываемая трубными звуками органа.

Сорайда опустилась на дубовую скамью и вдруг впервые с тех пор, как Альфонсо Рамирес украл у нее «Реванш», беззвучно заплакала. Слезы струей катились по ее теперь уже морщинистым щекам. И в то же время стало значительно легче. Сорайда поняла, что жизнь не кончена, она продолжается, и еще неизвестно, как повернется она, что будет впереди.

— Ну вот, ты опять уезжаешь, — со вздохом сказала Дульсе, глядя, как Жан-Пьер укладывает чемодан.

— Я еду не развлекаться, а работать, — сухо ответил он.

— Я понимаю...

— А раз понимаешь, то не надо портить друг другу нервы. Я же не возражаю, когда ты ездишь на пленэр.

— Я давно уже никуда не езжу...

— Вот и зря. Тебе не хватает новых впечатлений. У тебя начинает портиться характер.

— Как бы мне тоже хотелось в Европу... — мечтательно сказала Дульсе.

— Но тебе же скоро сдавать заказ, — напомнил Жан- Пьер. — Ты же не можешь бросить все и уехать сейчас.

— А когда сдам? — Дульсе помолчала. — Может, я тогда присоединюсь к тебе? Я ни разу не была в Вене.

_ — Я еще не знаю точно, когда буду в Вене, — ответил Жан-Пьер. — И не знаю, сколько там задержусь... Может получиться, что мы разминемся.

— Ты позвони мне...

— Конечно...

Он надавил коленом на чемодан и с трудом закрыл его.

— Ты работай и не думай о всяких пустяках. Вот сдашь заказ, тогда видно будет...

— А ты будешь по мне скучать? — вдруг спросила Дульсе.

Жан-Пьер удивленно посмотрел на нее.

— Конечно. Ты же моя жена...

— А ты меня любишь?

Люблю, люблю... — Он посмотрел на часы и быстро чмокнул Дульсе в щеку. — Мне уже пора. Не скучай тут, занимайся делом.

Если увидишь Лус, скажи ей, пусть звонит почаще напомнила ему Дульсе. — Розита очень по ней токует...

Не забывай о разнице во времени, — ответил Жан-Пьер. — Когда в Европе день — у нас глубокая ночь. Лус трудно выбрать подходящее время для звонка. И я тоже, наверное, не буду тебя часто баловать.

— Ну и пусть глубокая ночь... — сказала Дульсе. — Звони ночью...

— Я еду работать, малышка, — снова повторил Жан-Пьер. — Но обещаю, что буду думать о тебе.

— Спасибо, — шепнула Дульсе и прижалась к нему. — Я тоже буду о тебе думать... Все время...

Она смотрела из окна, как он захлопнул дверцу машины и нетерпеливо рванул ее с места.

«Как странно, — думала она. — Несколько лет назад он не мог прожить без меня и минуты. Прилетел из Парижа» Мексику, на другой конец земного шара, лишь бы быть со мной рядом. А теперь уезжает и даже не оглянется... Он весь уже там... в своей Европе...»

Она почувствовала странную ревность, словно старушка-Европа была женщиной, отнимающей у нее возлюбленного.

И тут вдруг одна мысль словно обожгла ее.

«Он не поцеловал меня на прощание! Уехал на целый месяц, а может, и два... а попрощался так небрежно, словно вышел на два часа...»

Дульсе поплелась в мастерскую, несколько секунд тупо смотрела на незаконченное полотно. Работа совершенно перестала ей нравиться. Как-то это все было рыхло несовершенно... Краски казались тусклыми и невыразительными.

«Жан-Пьер в одном прав, — подумала Дульсе, — Мне не хватает новых впечатлений — тоже надо куда-нибудь уехать.»

После отъезда Жан-Пьера Дульсе опять уговорила маленькую Розиту пожить у нее. Девочка уже оправилась от шока и успела соскучиться по Дульсе.

— Я ничего не сказала папе! — с гордостью сообщила она Дульсе на ухо. — Я умею хранить тайны, правда?

Пабло каждый день заезжал за ними после клиники, и они втроем отправлялись куда-нибудь погулять и полакомиться.

Розита обожала топать между ними, держа их обоих за руки, так что со стороны казалось, что идет семья.

Пабло с каждым днем все больше привязывался к Дульсе, ловя себя на том, что с нетерпением поглядывает на часы, ожидая конца рабочего дня.

Он не оставлял попыток поправить душевное равновесие Дульсе. И надеялся, что прогулки и доверительные разговоры хоть немного отвлекут ее от мрачных мыслей.

К тому же втайне от нее он проконсультировался с несколькими невропатологами, и теперь обязательно, как бы невзначай, каждый вечер протягивал им с Розитой по конфетке в одинаковых обертках. Только леденец, предназначенный для Дульсе, был не чем иным, как довольно сильным успокоительным.

Дульсе тоже поймала себя на том, что с нетерпением ждет вечера. После того, как она доверила свое тайное горе Пабло и обрела в нем надежного помощника и друга, в ее душе словно рухнул какой-то барьер, отгораживающий ее от людей. И Дульсе чувствовала, что может безбоязненно рассказать ему обо всем, что она думает и чувствует, не опасаясь подвоха или непонимания. Она чувствовала, как между ними день ото дня крепнут доверие и истинная душевная близость.

С ним можно было просто сидеть и молчать или переглянуться и понять, что их мысли текут в одном направлений... И от этого становилось спокойно и хорошо.

Пабло никогда напрямик не жаловался Дульсе на поведение Лус, но Дульсе казалось, что сестра не ценит по-настоящему своего мужа. Слишком она занята собой. А он такой верный и преданный, успевает и работать, и заботиться о дочери...

Дульсе даже стало казаться, что Жан-Пьер гораздо поверхностнее, чем Пабло, что он никогда не пытался понять всю глубину ее чувств, ее желания и стремления..,

А Пабло часто подхватывал едва начатую ею фразу... или произносил вслух только что промелькнувшую в ее голове мысль.

Однажды он задержался у нее дольше обычного. Розита уже закапризничала и начала тереть глаза.

— Подожди, я уложу ее, — сказала Дульсе.

Но девочка потребовала, чтобы отец тоже пошел с ниш в спальню.

Дульсе прилегла с ней рядом убаюкивая.

— А ты ложись здесь! — велела Розита Пабло, указывая на свободное место рядом с собой.

— Деточка, папа не может остаться с нами. Ему надо домой. Папе очень рано вставать на работу...

Дульсе смущенно пыталась объяснить девочке, что это невозможно, но Роза не понимала почему.

— Зачем же папе уезжать? Пусть останется спать с нами. — Она крепко ухватила Пабло за руку и не отпускала до тех пор, пока он не выполнил ее требование.

Они с двух сторон обняли Розиту, и та, успокоенная, моментально засопела.

— Как странно, — тихо сказал Пабло. — Мне сейчас так хорошо и спокойно. И мне правда никуда не хочется уходить.

Он нашел в темноте руку Дульсе и тихонько сжал ее.

— Розита и ты... вы рядом... И больше мне ничего в жизни не надо...

«А Лус? — в смятении подумала Дульсе. — А Жан- Пьер?»

Но ей тоже было хорошо и спокойно. Она уткнулась носом в теплый затылок девочки и тоже уснула, крепко держа Пабло за руку.

«Боже, что мы делаем! Надо остановиться пока не поздно!

Дульсе проводила Пабло на работу, чувствуя неловкость от того, что они провели вместе ночь. В одной постели, пусть даже разделенные маленькой Розитой... Хотя нет, объединенные ей...

«Мне надо уехать», — решила Дульсе.

Все равно работа не клеится. Селения в центральной Мексике — лучшее место для того, чтобы прийти в себя, восстановить рабочую форму и выбросить из головы грешные мысли, Не хватало еще, чтобы она отбивала у сестры мужа! До такого позора она не позволит себе докатиться.

Хотя... В глубине души она была рада словам Пабло, а еще глубже в ней шевельнулось смутное сожаление о том, что не случилось и чего она не была намерена допустить и впредь.

Днем она отвела ревущую Розиту к няне и принялась собирать вещи.

Няня тут же позвонила Пабло, что девочка у нее.

А Пабло, не зная, что и думать, в волнении бросился к Дульсе, отменив лекцию, которую он должен был прочесть студентам.

Он ворвался к Дульсе и моментально все понял, увидев увязанные планшеты и дорожную сумку.

— Ты хочешь убежать от самой себя! — выпалил он.

— Мне просто надо поработать...

Она старательно прятала глаза.

— Я поеду с тобой.

— Нет, Пабло, нам надо остановиться.

Ни слова не говоря он подхватил ее вещи и отнес к себе в машину.

— И куда ты хотела отправиться?

— В Центральную Мексику. — Она попыталась вынуть свою сумку.

— Всю жизнь мечтал путешествовать по индейским селениям. — У него был такой отчаянно-взъерошенный вид, что Дульсе поневоле улыбнулась.

Пабло... Ты же понимаешь, что я права.

— А ты понимаешь, что я все равно не отпущу тебя одну ...

Они посмотрели друг на друга и неожиданно расхохотались.

Однажды, выйдя из собора после мессы, Сорайда услышала, что ее кто-то окликнул. Она обернулась без всякой радости — ей хотелось полностью перечеркнуть свое прошлое. В нескольких шагах от себя она увидела скромно одетую женщину, лицо которой показалось ей очень знакомым, но она никак не могла понять, где именно она его могла видеть.

— Сорайда, — снова повторила женщина. — Ты не узнаешь меня? Я Рената.

— Рената? — повторила Сорайда. Это имя Ничего ей не говорило.

— Я работала у тебя, — сказала женщина. Это было много лет назад, теперь уже почти десять. Я, наверно, очень изменилась с тех пор. Меня тогда звали немного иначе — Натэлла.

— Натэлла! Ну конечно!

Сорайда и сама удивилась тому, как она обрадовалась этой встрече. И вовсе не потому, что Натэлла напомнила ей о прошлом, скорее потому, что’ она, так же как и Сорайда, порвала с ним. Это было видно по всему — по одежде, по выражению лица, на котором не было ни капли косметики, по тому, что встретились они у церкви.

Оказалось, что Натэлла (теперь Сорайда предпочитала называть ее полным именем Рената) живет совсем неподалеку в маленькой однокомнатной квартирке. Она работала при церкви — продавала крестики, иконки, свечи, молитвенники.

Постепенно Рената рассказала бывшей хозяйке историю своей жизни — о том, как она поверила протестантскому проповеднику, как считала его едва ли не святым, и каким он оказался лжецом и обманщиком.

— И тогда я просто ушла, — говорила она. — Многие наверно, посчитали это глупостью. Ведь у меня ни специальности, ни образования, ни работы — абсолютно ничего. Из вещей я взяла только самое необходимое. Не хотела, чтобы он кричал на каждом углу, что я его обворовала.

— Неужели он и на такое способен? Он же все-таки священник, хоть и не наш, — поражалась Сорайда.

— Поминал же он мне постоянно, что я была блудницей, что нарушала заповедь «Не прелюбодействуй». А сам! Поверь, Сорайда, но если бы я унесла, хотя бы один из его более или менее дорогих подарков, которые он сам же мне изредка дарил, он непременно заявил бы на весь свет, что я нарушила заповедь «Не укради».

С тех пор Рената стала единственным человеком из прошлого, с кем Сорайда продолжала встречаться. Все слабые попытки, которые время от времени предпринимали ее бывшие подруги и те, кто работал в «Твоем реванше», ни к чему не приводили. Бывшая хозяйка ночного кафе не подходила к телефону, не отвечала на письма и лишь слабо кивала головой, когда с ней заговаривали на улице.

Поэтому, когда она увидела, что к ней приближается красивая блондинка с явной целью заговорить, Сорайда намеренно отвернулась, затем наклонилась к собачке, как будто хотела поправить ошейник.

— Сорайда! — окликнула ее Исабель.

Никакого ответа. Можно было подумать, что грузная женщина, возившаяся с пуделем, ничего не слышит. Однако то внимание, с которым она наклонилась к собаке, было настолько всепоглощающим, что казалось наигранным.

— Сорайда! — снова позвала Исабель. Она решила, во что бы то ни стало сломить упорное молчание своей бывшей хозяйки.

Ей ответом снова было молчание.

— Я вижу, ты узнала меня, Сорайда, — подойдя ближе, сказала Исабель. — Я Милашка. Ты наверняка помнишь меня. Меня привел к тебе Ченте Гавальдон. Давно это было. — Исабель продолжала говорить, хотя Сорайда, казалось, не обращает на нее ни малейшего внимания. — Боль ше десяти лет назад. А потом я ушла. Рикардо Линарес устроил меня на работу в страховую компанию. Ты не можешь не помнить меня.

Сорайда поднялась, дернула за поводок и большими шагами пошла прочь. Исабель, решительно сунув руки в карманы, следовала за ней по пятам, продолжая говорить:

— Теперь Рикардо Линареса убили. И мы догадываемся, кто это мог сделать. Один человек, мерзкий и подлый ханжа. Ты можешь не говорить со мной, Сорайда, но я скажу, что мне от тебя нужно. Мне нужно найти девушку, которая работала в «Реванше» примерно в одно время со мной. Натэлла. Она была знакома с этим человеком, и только она сможет нам помочь. Он неуловим, хотя увидеть его очень просто. Дело в том, что он проповедник...

Как только Исабель упомянула о том, что они ищут проповедника, Сорайда остановилась. Пес удивленно оглянулся на хозяйку, но та стояла, не собираясь идти дальше. Исабель подошла ближе. Сорайда повернулась к ней.

Здравствуй, Милашка, — сказала она, и на ее усталом лице промелькнуло какое-то подобие улыбки. — Я тебя прекрасно помню. Ты была одной из самых красивых девушек в «Ре...» — она замолчала, не в силах произнести это название. — Я слышала, ты вышла замуж.

— Да, и между прочим, за брата Эрлинды Гуатьерес, помнишь такую?

— У меня профессиональная память, — с гордостью ответила Сорайда.

— Тогда, может быть, ты поможешь мне найти Натэллу? — спросила Исабель.

— Ренату, — поправила Сорайда.

— Ренату, — согласилась Исабель.

— Как ни странно, это единственное, чем я действительно могу тебе помочь, — сказала Сорайда. — Она скоро сама придет ко мне. Давай подождем ее вместе.

Исабель оказалась единственной, кто, кроме служанки и Ренаты, бывал в квартире бывшей содержательницы ночного кафе. Трудно представить себе жилище, менее похожее на то, в каком жила Сорайда раньше. Не было ни мягких ковров, ни шикарной мягкой мебели, ни антикварных вещей, ни дорогих ваз. Вместо этого Исабель увидела простой, но удобный мебельный гарнитур, картины на стенах и множество живых цветов.

— Садись, — приветливо сказала Сорайда. — Я сейчас что-нибудь приготовлю. — Сегодня у служанки выходной.

Исабель огляделась. Кто бы десять лет назад мог поверить, что Сорайда, женщина, из которой энергия, казалось, бьет ключом, закончит жизнь вот в такой квартирке. Может быть, это только сон. Но вот вошла сама Сорайда с подносом в руках. Нет, это не сон.

Исабель не стала расспрашивать бывшую хозяйку о том, при каких обстоятельствах она потеряла «Твой реванш», не стала распространяться и о том, что видела там и на какие подозрения ее навела встреча Рохелио Линареса с сыном. Сорайда вряд ли могла пролить свет на новые махинации Альфонсо Рамиреса; заставлять ее снова переживать унижение, которое связано с этим именем, она не хотела.

Вместо этого. Исабель рассказала Сорайде о своем — о жизни на ранчо, о муже и сыне, а затем перешла к обстоятельствам гибели Рикардо Линареса.

— Ты, конечно, понимаешь, что этот человек очень опасен, и то, что я тебе рассказала сейчас, не должно выйти за порог этого дома, — закончила Исабель.

— Но ведь если бы ты не была в этом уверена, ты бы не рассказала мне всего этого, — заметила Сорайда.

В этот момент раздался звонок в дверь, и на пороге появилась Рената. Исабель с удивлением рассматривала эту усталую, измученную жизнью женщину, в которой сейчас едва узнавала ту веселую жизнерадостную Натэллу, которую знала когда-то.

Рената, в свою очередь, с удивлением смотрела на Милашку. Она не ожидала увидеть у своей новой подруги гостей, тем более тех, кто так или иначе связан с утраченным кафе.

— Не смотри на меня так, как будто я привидение, — улыбнулась Исабель и тут же вновь стала серьезной. — Я пришла сюда, чтобы найти тебя. Я бы хотела знать все, что ты можешь сказать об одном человеке. Его зовут Вилмар Гонсалес.