Возвращение Дикой Розы

ГЛАВА 7

Дни тянулись бесконечно, но особенно долгими Розе казались ночи. Когда под утро она засыпала, ей часто снилась прежняя жизнь, где она видела себя и Рикардо в саду вместе с маленькими Дульсе и Лус, и она просыпалась счастливой и вдруг с ужасом обнаруживала, что она одна.

Днем Роза крепилась. Она видела, как переживает за нее Томаса, как потерянно ходит по дому Кандида, понимала, что служащие ее цветочного салона ждут ее указаний, и заставляла себя ходить на работу, разговаривать по телефону, вести дом. Но в глубине души Роза как бы продолжала бесконечный разговор с Рикардо, и мысли о нем не оставляли ее ни на минуту.

Ванесса на следующий день после похорон Рикардо подошла к Розе и сказала, что они с Эрнандо хотят на несколько дней съездить навестить двоюродную сестру Эрнандо, живущую в пригороде Мехико.

— Ты извини, что мы покидаем тебя в такую минуту. Роза, — сказала Ванесса, пряча глаза, — но кузина Эрнандо не очень здорова и давно просит нас погостить у нее.

— Ну, разумеется, Ванесса, я все понимаю, — сказала Роза чуть усталым голосом. — Я очень благодарна тебе и Эрнандо за вашу помощь и сочувствие.

— А как же может быть иначе, — сказала Ванесса, не сумев скрыть чувства облегчения. — Роза, я знаю, что Эрнандо приглашал тебя к нам в Гвадалахару. Я хочу, чтобы ты знала, что это наше общее приглашение и мы всегда будем рады тебя видеть.

— Спасибо тебе, Ванесса, — ответила Роза. — Мне пока надо разобраться со своими делами здесь. Но я вам обоим очень благодарна.

Обе женщины смотрели друг на друга чуть виновато и сознавали, сколько невысказанного таится за вежливыми фразами. Но говорить сейчас об этом у Розы не было сил.

Через два дня после этого Роза сидела в своем кабинете в цветочном салоне и отвечала на телефонные звонки. В этот момент постучала ее помощница:

— К вам сеньора Лаура Наварро.

Роза обрадованно повернулась навстречу входящей подруге. Лаура была все такая же непосредственная и живая, ничуть не утратившая своей всегдашней стройности, но сейчас ее взгляд был озабоченным.

— Добрый день, дорогая, — наклонилась она к Розе, целуя ее. — Я к тебе с кучей советов и предложений, если ты только согласишься меня выслушать.

— Да разве тебя можно не выслушать? — слабо улыбнулась Роза. — Ты все равно выскажешь то, что решила.

Лаура села в кресло напротив Розы и приготовилась к разговору.

— Знаешь, какая мне пришла в голову идея? Мне хочется, чтобы ты вместе со мной уехала отсюда на время.

— Как уехала? Куда? — растерялась Роза.

Лаура, судя по ее серьезному виду, приготовилась убеждать подругу.

— Ты же знаешь, что я давно мечтала о поездке в Европу. В Италию, — пояснила она. — И я решила, что именно теперь подходящий момент.

— Постой, я ничего не понимаю! О чем ты говоришь? И как я могу уехать? — говорила Роза.

— Не волнуйся, я все продумала. Я было хотела тебе посоветовать продать салон, но ведь неизвестно, как дальше сложится жизнь. И как раз вчера мне порекомендовали прекрасного специалиста, которого ты можешь взять управляющим на время твоего отсутствия.

— Ты это серьезно? — недоумевала Роза.

— Ну конечно. Феликсу его рекомендовал один его из его партнеров, и мы встречались с ним вчера за обедом. Этот сеньор Корино раньше управлял подобным салоном в Акапулько, а сейчас он как раз ищет работу на несколько месяцев, и ты сможешь нанять его управлять делами, а так решить, что для тебя лучше.

— Но как же твой Феликс и маленький Феликсито? И как же я оставлю дочек?

Лаура даже рассмеялась, несмотря на серьезность разговора:

— Дорогая, ты до сих пор смотришь на них, как на малышек, а они у тебя солидные замужние дамы. Они сейчас считают своим долгом присматривать за тобой, поэтому если твоя верная Лаура возьмет на себя эту заботу, Лус и Дульсе будет даже спокойнее.

Роза невольно улыбнулась. Потом она продолжила:

— Ты еще не сказала, как отнеслись к этому том мужчины.

— Я же тебе говорила, что Феликсито доволен своей школой и останется там до зимних каникул. И этого времени мне как раз хватит для поездки. А Феликс не возражает. Он знает, что ты удержишь меня от безрассудств.

В прошлом году Феликсито отдали в закрытую частную школу, которая считалась одной из лучших в стране. К великой радости и гордости Феликса и Лауры Наварро, мальчик делал успехи и был доволен своей новой жизнью.

— Роза, ты же давно хотела побывать в Италии, —горячо продолжала Лаура: — Посмотреть Венецию, Флоренцию, Рим... Соглашайся, ты же знаешь, что лучше попутчицы, чем я, тебе не найти.

— Я не спорю, — ответила Роза, — только как же сразу... — Произнося эти слова, она вдруг осознала, как ей хочется оказаться совсем далеко отсюда на морском побережье или в каком-нибудь старинном дворце, и не думать ни о чем, кроме настоящего мгновения.

— Ты знаешь, это, пожалуй, неплохая мысль, но надо узнать, как отнесутся к этому девочки... — неуверенно начала Роза.

— Уверяю тебя, будут очень рады за тебя, — заявила Лаура. — А ты позвони прямо сейчас.

Роза машинально потянулась к телефону и набрала номер.

— Дульсита, родная, это ты?

— Мамочка, как я рада тебя слышать, — обрадовалась Дульсе.

Несколько нерешительным тоном Роза начала пересказывать предложение Лауры.

— Мамочка, как здорово, — не колеблясь ни минуты, отозвалась Дульсе. — Я как раз думала, что тебе неплохо бы было сейчас попутешествовать. Я помню, какое впечатление на меня произвел Париж... Кстати, а в Париж вы не заедете?

— Не знаю, мы еще не обсуждали подробностей, — смущенно произнесла Роза. — Я хотела просто узнать, что вы с Лус скажете.

— Мы, конечно, будем очень рады, — перебила ее Дульсе. — И Лус тем более. Она же у нас великая путешественница и всегда рассуждает о том, как это расширяет кругозор.

— Но я беспокоюсь, с кем будет Розита, если Лус придется уехать.

— Не волнуйся, мамочка, — успокоила ее Дульсе. — Я с удовольствием присмотрю за Розитой, если это будет нужно. Да у нее же и няня есть. Ты всегда думала о других, мама, хочется, чтобы ты теперь подумала о себе.

Когда Роза закончила разговор с дочерью и повесила трубку, выражение лица у нее было уже менее смущенным.

— Видишь, молодое поколение мою идею поддерживает, — сказала Лаура торжествующим тоном.

— Но еще надо поговорить с Лус. Узнать, как у нее там дела с гастролями. — И Роза снова протянула руку телефону.

Время было дневное, когда Лус еще не уезжала на вечерний спектакль, поэтому она сразу же подошла к телефону.

Слушаю тебя, мамочка, милая. Да, да, мой импресарио будет знать через две недели. Возможно, это будет непросто ангажемент, а оперный фестиваль пяти континентов. Ты представляешь! Там будут солисты из лучших театров мира.

Узнав о том, что Лаура приглашает Розу в поездку, Лус проявила не меньший энтузиазм, чем ее сестра.

— Мама, это же здорово. Тетя Лаура молодец, и передай ей, что я ее обнимаю и целую. У меня просто сердце болело когда я думала о тебе и о том, что ты сейчас переживаешь. А Италия, это же сказка!

— Все это хорошо, Лусита, — сказала Роза, — но справишься ли ты с Розитой?

— Ну конечно, мамочка, — бодро ответила Лус не допускающим возражения голосом. — Кстати, если понадобится, мне Дульсита обещала помочь...

Закончив разговор, Роза нерешительно посмотрела на свою подругу.

— Значит, так, — твердо заявила Лаура. — Сегодня в шесть мы с тобой едем на переговоры с этим сеньором Корино по поводу цветочного салона. Если вы договоритесь, адвокат Феликса подготовит все бумаги. Завтра идем в туристское агентство. Заказываем билеты, гостиницу на Канарских островах на неделю...

— Постой, Лаура, какие Канарские острова? — испуганно сказала Роза. — Ведь мы же едем в Италию.

— Я посмотрела на карте, что Канарские острова как раз на полпути между Мексикой и Италией, — ничуть не смутившись, объяснила Лаура. — К Европе надо адаптироваться постепенно. И кроме того, я давно мечтала там побывать.

Роза только покачала головой, спорить было бесполезно.

Следующие несколько дней прошли в суматохе сборов. Лаура твердо решила не давать Розе времени задуматься и сопровождала ее на все деловые встречи, стараясь облегчить подруге бремя забот. К счастью, Рохелио и Эрлинда с сочувствием отнеслись к этой идее, и Эрлинда, насколько могла, помогала в решении многочисленных домашних проблем, которые следовало уладить перед отъездом.

Роза ездила по делам, отвечала на вопросы и подписывала бумаги, заходила вместе с Лаурой в магазины и встречалась с родными, и ей все время казалось, что она действует как автомат, не сознавая, что происходит. Как будто глубинные ее чувства и мысли отключились, и она способна была только выполнять чужие указания. Иногда Роза думала, что это защитная реакция ее души, которая иначе оказалась бы раздавленной грузом отчаяния.

За день перед отъездом Лус, у которой был выходной в театре, приехала к матери попрощаться вместе с Пабло и маленькой Розитой.

— Бабушка, а Италия далеко? — лепетала Розита. — А ты встретишь там дедушку?

— Нет, Розита, твой дедушка на небе, — терпеливо ответила Лус, видя, что мать отвернулась, чтобы скрыть слезы.

При расставании, когда мать и дочь остались одни в комнате, Лус бросилась Розе на шею.

— Мамочка, мы тебя любим и будем очень ждать.

Роза полными слез глазами посмотрела на свою знаменитую дочь.

— Помни, Лусита, любовь — это главное, что дает нам, женщинам, силы жить в этом мире, — произнесла она. — Береги свою любовь, девочка.

В ответ Лус крепче прижалась к матери и спрятала лицо у нее на груди.

В ночь перед отъездом Роза вообще не могла заснуть. Лаура и ее муж Феликс должны были заехать за ней рано утром.

Роза сидела в пеньюаре с распущенными волосами перед столиком, на котором стояла фотография Рикардо

Ей казалось, что заканчивается целая эпоха ее жизни, связанная с домом Линаресов.

«Прощай, моя любовь, — думала про себя Роза, глядя на фотографию Рикардо. — Прощай, старый дом, где так счастлива. Я еще вернусь сюда, но уже никогда ничего не будет по-прежнему».

Выйдя из дома, где жила Чата, Рохелио медленно шел по улице, обращая внимание на все доски объявлений и, тумбы с афишами. И действительно, не прошел он и двух кварталов, как ему в глаза бросились крупные буквы: «Доктор Вилмар Гонсалес». Рохелио подошел поближе. В объявлении сообщалось, что «всемирно известный проповедник будет учить истинно христианскому образу жизни, укажет путь к обретению счастья, наставит страждущих». Здесь же был и портрет. Рохелио пристально вгляделся в это лицо — он никогда не видел Гонсалеса и теперь с невероятным интересом всматривался в черты человека, о котором неотступно думал в течение нескольких последних дней. Гонсалес оказался примерно таким, каким Рохелио его и представлял, а в лучезарной улыбке ему почудился звериный оскал.

Рохелио долго смотрел на портрет: не мог оторваться. Затем задумчиво пошел дальше. Все складывалось совершенно не так, как он предполагал сначала. В Мехико Рохелио казалось, что самым трудным будет разыскать Гонсалеса, а дальше все сложится само собой. И вот теперь проповедник найден — и что из того? Какое обвинение можно выдвинуть против него? Все подозрения должны быть подкреплены конкретными фактами, а их как назло не было. И Рохелио все больше склонялся к мысли о том, что придется Чате, несмотря на то что она ждет ребенка, отправиться к Гонсалесу и по возможности узнать у него где живет теперь его бывшая жена, а может быть, и еще что-нибудь интересное.

Рохелио не заметил, как подошел к парку. На ограде он снова увидел знакомое улыбающееся лицо — на этот раз оно занимало весь плакат, а подпись внизу гласила, что знаменитый проповедник выступает с проповедями ежедневно в пять часов.

Раздумывая, какой же выбрать план действий, Рохелио зашел в небольшое открытое кафе, расположенное неподалеку от входа в парк.

Он рассеянно ожидал, когда официант подаст ему кофе и что-нибудь прохладительное, как вдруг его внимание привлек разговор двух старушек, которые сидели на скамейке под раскидистым платаном совсем недалеко от него. Старушки, видимо, были немного глуховаты и потому говорили довольно громко.

— Вчера я шла по улице, — с восторгом рассказывала одна, — смотрю, а навстречу мне он — сам доктор Гонсалес! Остановился у газетного киоска, купил «Эль Диарио».

И такой простой! Ну почти как мы с тобой.

— Ну уж, ты скажешь, Чоле, как мы с тобой! — махнула на нее подруга — грузная, даже толстая старуха, говорившая почти басом.

— Да говорю тебе, Сесария, купил газету, сказал «спасибо» сердечно так и улыбнулся. Никакой важности, ничего. И дальше пошел.

— Да... — закивала Сесария. — А как говорит! Каждое слово понимаешь. Как он вчера рассказывал про вред табака. Я уж хотела своего Чуса привести, да куда там. Не хочет!

— А надо бы, чтобы он узнал, какой вред и душе, и телу от его табака и текилы! — поддержала подругу Чоле. — Я вот тоже хочу своего зятя уговорить. Пусть послушает, может, тогда перестанет пить да гулять.

— Попробуй, попробуй, — прогрохотала Сесария.

Этот случайно подслушанный разговор пустил мысли Рохелио по совершенно иному руслу. Ведь он, все время думая о Гонсалесе как о преступнике, который скрывается под личиной проповедника, никогда не задумывался о том, что доктор Вилмар Гонсалес действительно читает по всей Мексике проповеди, на которые собираются десятки и даже сотни людей. Ведь эти две седые бедно одетые женщины, которые сидят сейчас на скамейке и ждут, когда же перед ними будет выступать всемирно известный проповедник, — искренние поклонницы доктора Вилмара Гонсалеса. Что же так привлекает их? Рохелио впервые заинтересовался содержанием учения об «истинно христианском образе жизни».

Он глянул на часы — проповедь начиналась через пятнадцать минут. Рохелио встал, расплатился за кофе и вслед за подружками Сесарией и Чоле вошел в прекрасный городской парк Куэрнаваки.

Недалеко от входа находилась эстрада, на которой уже шли приготовления к проповеди. С одного края сцена стояли несколько девушек в длинных белых платьях — по видимому, хор, понял Рохелио. С другой стороны у стола находились двое мужчин с постными лицами, которые почему-то были похожи на янки, возможно, из-за костюмов с галстуками и белых рубашек? Один из них, тот, что постарше, был к тому же каким-то бесцветным — с водянистыми глазами и такими светлыми бровями н ресницами, что, казалось, их не было вовсе.

Перед сценой располагались скамьи для зрителей. К немалому удивлению Рохелио, зрителей было довольно много, хотя большую их часть составляли старушки и женщины средних лет. Были и дети, которых, по-видимому, привели бабушки. Собственно, молодежи почти не было видно.

Заиграла музыка, и девушки стройно и довольно мелодично запели:

Голоса были прекрасные, но текст! Рохелио никогда в жизни не думал, что кто-то может решиться исполнять перед аудиторией подобные вирши. Но собравшиеся воспринимали происходившее совершенно нормально.

Когда пение смолкло, на сцене появился всемирно известный проповедник собственной персоной. Высокое, в меру худощавое тело венчала маленькая голова — как будто некий шутник поместил детскую головку на манекен, изображающий взрослого мужчину. Сходство с манекеном дополнялось не вполне обычным нарядом проповедника. Безупречно пригнавший, хорошо отутюженный светло-серый костюм сидел очень аккуратно. Ни одной морщинки. Но большие отвороты, обшитые красным галуном, и яркая лимонная роза в петлице производили несколько странное впечатление. В нем проповедник чем-то напоминал ливрейного лакея или распорядителя в цирке.

Раздались жидковатые хлопки.

— Я рад снова видеть вас! — сказал в микрофон Вилмар Гонсалес.

Рохелио знал, что он бразилец, и потому странноватый акцент, с которым говорил проповедник, не удивил его.

— Я уже узнаю многих из вас, — продолжал Гонсалес, обводя взглядом собравшихся. — Вот вы уже не первый раз приходите послушать меня, — он указал на старушку в черном, которая сидела на третьем ряду. — Да и лицо вашей соседки мне тоже знакомо.

— Ни разу не пропустила! — раздался трубный голос, который мог принадлежать только Сесарии — той полной почтенной сеньоре, которую вместе с подругой Рохелио видел у кафе.

— Это прекрасно! — расплылся в улыбке проповедник. — А сейчас мы проведем небольшую лотерею.

Рохелио показалось, что он ослышался, но мужчины, похожие на янки, внесли на сцену небольшой ящик и водрузили его на стол.

— Каждый из вас вчера написал на карточке свое имя. Теперь мы будем вытаскивать ваши карточки из этой коробки, — объяснял проповедник. — Тот, чье имя я прочту, и окажется выигравшим. Итак, первый приз — книга «Я выбрал путь Иисуса».

По скамьям со зрителями прокатился возбужденный ропот. По-видимому, многим хотелось стать обладателями книги, которую один из помощников Гонсалеса держал высоко над головой.

Проповедник попросил худенькую девочку, сидевшую в первом ряду, подняться на сцену и вытащить карточку с именем.

Девочка засунула худенькую ручонку в ящик, вынула карточку и протянула ее проповеднику.

— Мануэла Томео, — громко прочел Гонсалес.

Откуда-то с самых последних рядов поднялась сухонькая старушка вся в черном и бодрым шагом засеменила к сцене. Проповедник помог ей подняться и торжественно вручил ей яркую брошюрку.

— Благодарю тебя, Мануэла, — громко воскликнул Гонсалес, — за то, что ты пришла послушать меня!

По впалым щекам Мануэлы Томео катились слезы.. Прижимая к груди книжку, она спустилась со сцены и по­шла на место.

— Книга «Советы христианину», — провозгласил теп временем проповедник.

«Что это, цирк или богослужение?» — удивлялся Рохелио. Никогда раньше ему не приходилось бывать на вы­ступлениях протестантских проповедников. Все здесь вы­зывало недоумение. Но аудитории происходящее явно доставляло удовольствие, по крайней мере никто не уходил. «Возможно, им нравится то, что проповедник обра­щается к ним лично, персонально, — подумал Рохелио, — тогда как у нас в церкви священник как бы и не замечает прихожан. Хотя...» Он снова взглянул на сцену, где разыг­рывался очередной приз: «Все-таки нельзя превращать это в полный балаган».

Наконец, лотерея закончилась, и снова запел хор. На этот раз он выводил:

И тут на сцене появилась девушка. Она была одета в та­кое же длинное белое платье, что и хористки, но сзади к не­му были пришиты два белых легких крыла. Держа в руках зеленую ветвь, девушка прошла по сцене и скрылась.

Девушка, выступающая в роли ангела, появилась снова. На этот раз она держала в руках белую голубку. Когда хор исполнял последнюю строчку, она выпустила птицу, и та, сделав круг над головами изумленных зрителей, снова опустилась к ней на руки.

— Вчера мы говорили о правильном питании, — начал Гонсалес, когда девушка ушла со сцены. — Вы помните, что самое великое благо, полученное нами, когда мы пришли на землю, есть дарование физического тела. Нам нужно физическое тело, чтобы стать такими, как и Отец наш Не­бесный. Помните, ведь по подобию себя Он создал нашего праотца Адама. Наши тела такие важные, что Господь их именует храмами Божьими. У апостола Павла сказано: «Вы не свои, ибо вы куплены дорогой ценою. Посему прослав­ляйте Бога в телах ваших». Вот почему церковь, которую я представляю, так много внимания уделяет тому, как пра­вильно питаться.

Вчера мы говорили о том, что, как и когда правильно пить. Те, кто помнят мои слова, скажите, что полезнее на­шему организму — вода или кока-кола?

— Вода! — раздались крики.

— Правильно, — ответил проповедник. — А теперь я хочу проверить, как вы последовали моему совету. Те, кто выпил сегодня утром натощак стакан воды, поднимите руки. — Гонсалес внимательно осмотрел аудиторию. — Так, не все, далеко не все.

Рохелио огляделся. Руки подняли значительно меньше половины слушателей.

— Кто воздержался вчера от кофе и чая? — задал следу­ющий вопрос проповедник.

Рохелио внутренне усмехнулся. Не так-то просто убедить старую мексиканку, что она станет грешницей, если выпьет чашечку кофе.

И действительно, тех, кто последовал этому совету, оказалось куда меньше согласившихся начать свой день стаканом воды.

— Кто удержался вчера от вина, крепких напитков табака?

Этих оказалось довольно много, но ведь слушатели в большинстве своем были старушками. Рохелио не был уверен, что результат опроса был бы таким же благоприятным, если бы Гонсалес проповедовал среди молодежи или в чисто мужской аудитории.

По-видимому, проповедник был не слишком доволен. Он снова подошел к микрофону и заговорил:

— Вы скажете мне: разве не Всевышний создал виноград, кофейные деревья, табак? Нет, отвечу я. Господь соз­дал виноград и сок винограда. Господь создал яблоки и сок из яблок. Но разве Он велел из сока винограда делать вино, а из сока яблок кальвадос? Это только козни дьявола, врага человека!

Некоторые из вас спрашивают: почему нельзя пить ко­фе и чай? Я скажу: Господь создал некоторые листья и пло­ды, чтобы их кушали звери и птицы. Но не велел делать из них горячие напитки. Эти напитки содержат вредные нар­котики, которые отрицательно влияют на физическое сос­тояние. Пейте воду из родника и минеральную воду, пейте соки. Вы напьетесь тем, что создано, чтобы его пили.

Дети не понимают, почему нельзя пить кока-колу, ведь в ней нет наркотика? Но в кока-коле, в пепси, в других химических напитках есть химические вещества. Химические вещества полезны для промышленности, но не надо наполнять ими храм Божий, каким служит наш физическая оболочка. Помните, Христос купил нас. Спросили ли вы у Спасителя его согласие на то, что в его теле содержится всякая бурда? Есть еще и такие, которые напускают дым в Божий храм. Помните: табак очень вред­ный наркотик, курить сигареты и сигары — значит, огор­чать нашего Спасителя. Также нельзя жевать табак в ню­хать.

Чтобы не быть голословным, проповедник, видно, решил воздействовать на слушателей личным примером.

— Двадцать — тридцать лет тому назад, когда я был мо­лод, многие мои ровесники пили алкогольные напитки, курили. Они становились курильщиками оттого, что слу­шали не Господа, а телевизор. Реклама кричала: курите сигареты "Мальборо" и будете обладать хорошим пищева­рением. Я спрашивал своих друзей: кому принадлежат ваши тела: компании «Мальборо» или Иисусу? Иисус за­ботится о питании небесных птиц, он сможет заботиться о вашем пищеварении. Но вы не небесные птицы, у вас есть душа.

Получается, что тот, кто курит и пьет вино, чай, кофе или даже кока-колу, кто кладет слишком много сахара или соли в пищу, тот портит чужое добро. Всякий должен де­лать все, что в наших силах, чтобы его тело было сильное и здоровое.

Посмотрели бы вы сейчас на тех из моих друзей, кто ушел от Господа! Они, конечно, еще не дряхлые старики, но выглядят как пожилые: дряблая кожа, плохой цвет лица, морщины. А я? Я был праведным, — без ложной скромности провозгласил Гонсалес. — Я правильно хра­нил то, что принадлежит не мне. И теперь разве кто ска­жет, что я пятидесятилетний? Посмотрите на мое лицо, морщин на нем почти нет! Среди тех, кто сам пришел ко мне, некоторые имеют вредные привычки — мы будем их вместе исправлять. Есть такие и в числе ваших друзей. Приходите завтра вместе с ними. Это я говорю вам от имени Господа Иисуса Христа! — провозгласил Гонсалес, объявив себя едва ли не пророком, посланным Богом на грешную землю.

Это было для Рохелио уже слишком. Он никогда не считал себя особенно религиозным человеком и появлялся в церкви только по большим праздникам. Однако он знал и уважал многих служителей церкви, таких, как старый друг их семьи падре Игнасио. И он просто не мог себе пред­ставить, чтобы кто-то из католических священников смог бы опуститься до того, чтобы привлекать к себе прихожая подобной смесью беседы врача-диетолога, дешевого мо­ралиста и новоявленного пророка да еще в сочетании с лоте­реей, песнопениями и костюмированным представлением.

Рохелио решительно поднялся. Он уже видел достаточно.

Рохелио вышел за ворота и некоторое время брел по улице не разбирая дороги. Он был потрясен увиденным настолько, что не мог собраться с мыслями. Нет, его потрясли не настоятельные советы доктора Гонсалеса пить по два стакана воды в день натощак, хотя от религиозной проповеди он ожидал бы чего угодно, но только не этого. Больше всего его поразили люди, собравшиеся слушать проповедника. Пожилые, бедно одетые женщины составляли, кажется, большую часть аудитории, но попадались и люди средних лет, молодежь, дети.

Ведь они слушали Гонсалеса внимательно и с поч­тением. И это несмотря на его акцент и неправильные обо­роты. «Возможно, — уныло думал Рохелио, — эти простые житейские советы, как правильно питаться, объяснения, почему обязательно нужно чистить зубы, и полезны многим из этих людей, но это как будто скорее по части вра­ча, а не священника. Хотя, наверно, именно это и привле­кает их. А стихи! Но ведь слушателям они нравились А поймут ли они высокую поэзию Федерико Гарсиа Лорки или Антонио Мачадо...

вспомнил он одно, из любимых стихотворений Лорки «Гитара» из цикла «Поэма канте хондо».

«Неужели бездарные вирши Гонсалеса, или кто там для него пишет, им ближе? Как мы далеко оторвались от собственного народа...» — грустно размышлял Рохелио.