Возвращение Дикой Розы

ГЛАВА 30

— Мы с мамой! Мы с мамой! — выкрикивала маленькая Розита в восторге прыгая по дорожкам парка Чапультепек. — Мама больше не уедет! Мама никуда не уедет!

Временами она останавливала кого-то из гуляющих ту же, заглядывала в глаза и доверительно сообщала:

— Знаете что? Моя мамочка вернулась и больше никуда не уедет!

Прохожие улыбались и гладили ее но голове:

— Да что ты! Вот удача! Поздравляем!

— Спасибо, — вежливо отвечала Роза и бежала дальше делиться своей радостью.

Лус тяжело шла следом, едва успевая за дочерью. В последние дни токсикоз ее усилился. Она подурнела, лицо покрылось пигментными пятнами. Лус совершенно не могла находиться в помещении, ей не хватало воздуха, несмотря на распахнутые настежь окна.

Носить желанного ребенка — это совсем другое дело. Тогда все недомогания кажутся пустячными, ведь впереди — заветная цель! А если ты этого будущего ребенка не хочешь, не любишь и даже ненавидишь?

И отчего это Пабло так радуется? Разве ему мало Розы?

Теперь Лус, к великой радости девочки, ежедневно отправлялась с ней на прогулки.

Вдруг Розита остановилась посреди дорожки:

— Ой, мамочка, кто это?

На островке посреди озера паслись приземистые мулы. А здесь, на берегу, возле парома, была вывешена табличка: «Верховая езда для детей и взрослых. Почувствуйте себя всадником!»

«Тоже мне, верховая езда! — раздраженно додумала Лус. — Погонщик водит свое животное по кругу тихим шагом, и все! Жалкое зрелище. Эх, оседлать бы сейчас легкокрылого коня и проскакать на нем по саванне, чтоб ветер звенел в ушах! А потом взлететь вместе с ним к небесам!»

Сейчас, когда она чувствовала тяжесть во всем теле и тяжесть на душе, к ней вернулись ее былые фантазия о полетах и крыльях. А эти неуклюжие мулы выглядела такими тяжеловесными!

Но Розита смотрела туда, на островок, как завороженная.

— Мамочка, на них катаются! - сказала она.

— Ну и пусть катаются — отмахнулась Лус. — Пойдем лучше на воздушную карусель.

— Нет-нет! — закапризничала девочка. — Карусель не живая, а лошадки живые! Хочу на лошадок!

Она теребила Лус за юбку, и у матери не было сил спорить с ней.

— Ну ладно, ладно, уговорила. Только это не лошадки, акулы.

— А чем мулы отличаются от лошадок?

— Почти ничем. Только у них не бывает потомства.

— А что такое потомство?

— Мое потомство — это ты. А лошадиное потомство — это жеребята.

— У мулов не бывает жеребят? — пожалела их Розита. — Бедненькие!

Лус же подумала: «Счастливые животные. Им незнакомо, что такое беременность!»

Они переправились на пароме на остров, и Лус протянула погонщику денег.

Парень, в сомбреро и в ковбойском костюме, пересчитав монетки, сказал:

— На два билета не хватает.

Лус возразила:

— Нам нужен только один. Для девочки.

— Нет, сказал погонщик. — Она слишком маленькая. Детей до пяти лет катаем только с родителями.

Лус неприязненно покосилась на мула, и во взгляде животного ей почудилась ответная антипатия.

А Розита даже пританцовывала от нетерпения:

— Мамочка! Ну, мамочка! Покатайся вместе со своим Потомством!

— Решайтесь же, мамочка! Потомство просит! — подбадривал ее ковбои в сомбреро.

— Ну хорошо, — согласилась Лус. — Помогите мне забраться.

Парень подсадил ее в седло и устроил Розиту впереди. Затем взял мула под уздцы, и они медленно двинулись в путь.

— Я всадник! Я всадник! — радостно выкрикивала Роза поглаживая жесткую гриву.

Топ-топ, топ-топ, — мерно вышагивал мул. Лус почувствовала, что ее начинает укачивать.

— Хватит, — попросила она еле слышно.

— Что вы боитесь, мамочка, — успокоил ковбой. — Животное тихое, ребенок не упадет.

— Я не упаду, мамочка, я бесстрашный всадник! — заверила Розита.

До конца круга было еще далеко.

Лус мутило. У нее потемнело в глазах.

«Зато я сейчас упаду», — хотела сказать она и не успела.

Все закружилось, и она потеряла сознание.

Погонщик перепугался:

— Женщина упала! Помогите!

В панике он отпустил поводья. ,

— Мамочка! — не своим голосом закричала Розита и от страха больно дернула мула за гриву.

Мул, не привыкший к резким движениям, встал на дыбы, взбрыкнул и... ударил упавшую Лус копытом в живот.

Но она уже не чувствовала боли.

Она видела себя парящей под облаками...

— Только бы она была жива! Только бы была жива! — исступленно бормотала Дульсе. — Пресвятая Дева Гваделупская, сохрани жизнь моей сестре! Спаси ее... Умаляю, спаси... Возьми у меня взамен все что хочешь... Только пусть Лус останется жива!..

Едва узнав о страшном несчастье, приключившемся с Лус, Дульсе прибежала в клинику и уже несколько ночей провела в коридоре у ее палаты, то окончательно теряя надежду, то вновь хватаясь за тонкую ниточку...

Почерневший от горя Пабло с провалившимися от постоянной бессонницы глазами не отходил от постели Лус, жизнь которой едва теплилась, поддерживаемая только надрывно работающими аппаратами.

«Зачем я заставил ее носить это дитя! — покаянно думал он, глядя на заострившийся профиль жены, ведущей затяжной изнурительный поединок со смертью. — Она как чувствовала, что это ничем хорошим не кончится».

То, что дитя было потеряно, теперь нисколько не волновало его. Главное, чтобы Лус выкарабкалась из засасывающей ее тьмы.

Сложнейшая операция, которую пришлось сделать, чтобы сохранить жизнь хотя бы Лус, навсегда теперь лишила ее возможности стать матерью.

«Ну и пусть. Ведь у нас есть Розита, — думал Пабло. — Ты, главное, выкарабкайся, милая. Не оставляй нас».

Он боялся даже подумать, что будет, если он потеряет Лус...

Минута за минутой, час за часом он следил за показаниями приборов. И сердце его сжималось, когда у Лус падало давление или замедлялась работа сердца.

— Пабло, пойди отдохни. Мы сделаем все что нужно, — говорили ему коллеги.

Но он не мог покинуть Лус даже на секунду, боясь, что без него произойдет непоправимое.

Дульсе не позволяли, войти в реанимационное отделение, и она сквозь слезы смотрела на безжизненное лицо сестры через толстое шумонепроницаемое стекло.

Жан-Пьер дежурил с ней рядом, опасаясь за состояние Дульсе не меньше, чем за Лус.

Она уже стала похожа на тень за эти дни. Как помешанная, она бормотала молитвы и твердила ему, что только она может удержать Лус у края бездны... Только у нее есть эта сила... И тут же жалобно плакала, что бессильна ей помочь...

Как они сумели продержаться и пережить затяжной кризис, одному Богу известно. Но то ли молитвы Дульсе сделали свое дело, то ли самоотверженная работа врачей, но на пятые сутки Лус наконец открыла глаза и жалобно сказала Пабло:

— Мне больно...

Дульсе недаром твердила, что она нужна Лус. Через несколько часов после того, как Лус пришла в себя консилиум решил, что ей необходимо срочное прямое переливание крови. Слишком много потеряла она ее за эти дни...

— У вашей жены редкая группа — ноль, — говорил Пабло один из консультантов. — Надо срочно поднять картотеку доноров. Нужна стопроцентная совместимость.

— Здесь дежурит ее родная сестра. Близнец...

— Великолепно! Считайте, что Лус очень повезло...

Дульсе лежала рядом с Лус, отделенная от нее простыней-перегородкой.

Тонкая трубочка, вставленная Дульсе в вену, наполненная темной, пульсирующей кровью, тянулась вдоль кушетки под простыню, воткнувшись другим концом в руку Лус, словно живая ниточка жизни связывала двух сестер.

Дульсе почти физически чувствовала, как ее жизненная сила капля за каплей перетекает в тело сестры.

— Лус, — шептала она еле слышно, — возьми еще капельку... Еще немного... Ты ощущаешь, как я растворяюсь в тебе, Лус?

— Дульсе, ты в порядке? — заглянул к ней за перегородку Пабло.

— Ничего... Голова чуть-чуть кружится...

— Мы взяли уже почти два литра. Больше нельзя.

— Не волнуйтесь... — слабо шевельнула губами Дульсе. — Я чувствую, что можно еще. Как она?

Пабло устало улыбнулся ей.

— Твоя кровь просто творит чудеса. У Лус порозовели щеки.

— Значит, она будет жить?

Будет, Дульсе... Самое страшное теперь позади...

— Хорошо... - шепнула Дульсе и откинула голову. В глазах у нее потемнело, и она провалилась в бешено вертящуюся пустоту...

— Одну сестру спасли «вторую чуть не угробили...

Дульсе услышала над собой чей-то голос, с трудом выбираясь из липкого мрака.

Она лежала в палате, радом стояла капельница, а у изголовья сидел Жан-Пьер.

— Так давление было абсолютно нормальным, — оправдывался стоящий радом с ней ассистент. — А потом резко упало, и она сразу отключилась.

— Все-таки счастье, что мы сумели влить ее сестре такую большую порцию, — сказал второй врач.

В палату вошел сияющий Пабло.

— Дульсе, малышка, — он нежно поцеловал ее. — Спасибо...

—... Лус?.. — с трудом произнесла Дульсе.

— Теперь все будет отлично...

Пабло обеспокоенно посмотрел на ослабевшую Дульсе.

— Теперь ты меня волнуешь, дорогая...

— Я просто хочу спать...

И она снова смежила глаза...

— Мне не нравится ее состояние, — озабоченно сказал Пабло Жан-Пьеру, когда Дульсе опять уснула.

Но последнее время она все время хочет спать, — сказал Жан-Пьер. — И почти ничего не ест... Да еще эти жуткие дни...

Пабло пощупал Дульсе пульс и пожал плечами.

— Не понимаю... Ну ладно... Подождем до вечера.

— Что-нибудь не так? — взволновался Жан-Пьер.

Дульсе никак не могла поверить в огорошившую ее новость. У нее будет ребенок?! Это невероятно! Ведь врачи в один голос твердили, что это никогда не будет возможным.

Пабло сам удивлен и потрясен не меньше ее, когда сообщил, что анализ крови дал положительный результат.

И вот теперь она пристально смотрит на монитор прибора ультразвукового исследования, в то время как врач водит пластиковой коробочкой по ее животу.

Вот это пульсирующее биение на экране и есть ребенок?

— Это точно? — в который раз обеспокоенно спросила она. — Вы не ошибаетесь?

— Вы же сами видите, — ответил врач, словно она понимала в этих черточках и точках столько же, сколько он.

— А он большой?

— Огромный, — улыбнулся врач. — Уже почти два месяца. Удивительно, как вы не почувствовали раньше?

— Я не могла даже предположить...

Дульсе счастливо улыбалась.

— Посмотрите, — сказал врач, одной рукой проводя коробочкой по ее животу, а другой указывая на экран. — Вот здесь головка. Ее хорошо видно. А это у нас будут ножки... Он уже примерно с вашу ладонь.

Дульсе подняла руку и посмотрела на свою ладошку с растопыренными пальцами.

На этой ладони сейчас может целиком уместиться ее ребенок. А потом он подрастет еще...

— А как же мой инфантилизм? — спросила она.

— В природе бывают необъяснимые случаи, сказал врач. — Мы ведь знаем только самую малость, самый поверхностный слой. А человек — это такое сложное создание...

Дульсе согласно кивнула.

Человек очень сложное создание... Вот сейчас внутри нее растет будущий человек... Как? По каким законам он начал свое развитие? Она даже еще не успела понять, что он поселился в ее утробе, а он уже, возможно, чувствует все... а может, мыслит?

Интересно, что он о ней думает?

Тут она вспомнила о Жан-Пьере. Какая же она эгоистка! Уставилась на экран и рассматривает младенца одна.

— А можно позвать мужа? — робко спросила она. И смущенно добавила: — Наверное, ему тоже интересно...

— Хорошо.

Врач поднялся и выглянул в коридор

— Вы хотите войти?

— А можно?

Жан-Пьер выглядел непривычно робким и смущенным. С каким-то трепетом он посмотрел на обнаженный живот Дульсе и на трепещущее изображение на экране.

— Посмотри, Жан-Пьер, — с гордостью сказала Дульсе — Вот это у него головка. Знаешь, он уже умеет думать...

— Почему ты говоришь: он? Может, у нас будет девочке?

Но Дульсе с уверенностью качнула головой.

— Я знаю, там мальчик. Правда, доктор?

— Вообще-то пока не видно... — уклончиво ответил он.

— Да нет же, я твердо знаю. Ты хочешь мальчика, дорогой?

— Если честно, мне все равно, — с улыбкой сказал ей Жан-Пьер. — Можно сразу двоих.

— А там точно один? — вдруг спросила Дульсе. — Я слышала, что у близнецов тоже частенько рождаются двойни.

— В следующий раз — обязательно, — заверил ее врач.

Дульсе медленно поправлялась. Она уже самостоятельно ходила по дому, неотступно сопровождаемая нанятой Жан-Пьером сиделкой.

Боже мой, какой же у них запущенный дом! Она только сейчас заметила это. Как неуютно и неловко все здесь устроено...

Сколько дел впереди! И все ей надо успеть за оставшиеся полгода! Прежде всего — ремонт. И потом... Где лучше устроить детскую?

Она села на стульчик посреди мастерской и огляделась.

Несомненно: это самая большая и светлая комната... К тому же нельзя, чтобы в доме был запах красок и растворителей. Это вредно для ребенка...

Дульсе взяла лист ватмана и принялась набрасывать эскиз.

— Что, новая задумка? — неслышно подошел сзади и склонился над ней Жан-Пьер.

— Смотри...

Она протянула ему лист.

Он узнал на наброске высокое стрельчатое окно мастерской. Но на рисунке оно было убрано затейливой шторой, у стены пририсована крохотная колыбелька с балдахином и большая лампа, и ящики с игрушками, и мини-цветник в углу...

— Ты хочешь расстаться с мастерской? — удивленно спросил Жан-Пьер. — Где же ты будешь работать?

— Нам придется немного постараться, милый, — улыбнулась Дульсе. — Переделаем под мастерскую пристройку в саду. Кстати, — она хитро прищурилась, — надо срочно нанять садовника. Почистить пруд, сделать цветник и дорожки ...

— Можно построить качели у веранды, — предложил Жан-Пьер.

— Ты умница! — воскликнула Дульсе.

За короткое время их дом изменился до неузнаваемости. Дульсе черпала силы в нескончаемых хлопотах, то разъясняя рабочим, где следует снести перегородку, а где возвести новую стену, чтобы планировка квартиры была удобнее и из спальни она могла попасть прямо в детскую... Да еще чтоб выкроить комнатку для няни...

С жуткой придирчивостью Дульсе подбирала новую кухарку, экзаменуя с поваренной книгой в руках, дотошно выясняла, умеет ли претендентка готовить детские блюда.

Нанятая горничная целыми днями сновала по комнатам, разбирая старые вещи, которые Дульсе велела выкинуть, чтоб не создавали лишней пыли...

Жан-Пьер и не подозревал, что в его жене столько нерастраченных «хозяйственных» сил, и не уставал поражаться ее энтузиазму.

— Может, тебе лучше полежать? — периодически увещевал он ее. — Тебе не вредно столько работать?

— Я не могу лежать, — жалобно говорила ему Дульсе — У меня внутри завелся моторчик, а в голове скачут мысли. Я не успеваю даже их все реализовать.

Живот у нее уже заметно округлился, и она стала ходить странно, несколько боком, словно боялась нечаянно задеть его.

— Ты стала похожа на уточку, — смеялся Жан-Пьер.

— Тебе не нравится? — поджала губки Дульсе.

— Наоборот...

Он осторожно погладил ее по животу.

— Хочешь послушать? — спросила Дульсе.

— Что?

— Он там уже шевелится...

Жан-Пьер приложил щеку к выпуклому тугому животу Дульсе и ощутил, как кто-то сильно ткнул его изнутри... И еще раз...

— Ого! — воскликнул он. — Драчун растет!

Иногда Пабло привозил к ним тоненькую бледную Лус и Розиту.

Лус садилась рядом с Дульсе на скамейку у пруда с цветущими лилиями, и они подолгу, до самого заката тихонько обсуждали ожидаемое событие.

— Ты стала совсем другой, — поражалась Лус. — Я никогда не думала, что тебе захочется посвятить себя дому...

— Дом — это не просто стены... Это способ твоей жизни, — помолчав, ответила Дульсе. — Это одно из пространств, в которых ты существуешь...

— И тебя совсем не тянет рисовать? — осторожно спросила Лус. — Я жду не дождусь, когда врачи снова разрешат мне петь.

Дульсе поднялась и тихонько поманила ее в переделанную под мастерскую пристройку.

— Только не говори пока ничего Жан-Пьеру, — попросила она. На рабочем столе лежали несколько папок с набросками.

Яркие, радостные, многоцветные акварели — замки, принцессы с золотыми волосами, сказочные менестрели, пестрые бабочки на огромных цветах...

— Я боюсь, что он будет смеяться, — сказала Дульсе. - Но, знаешь, это не я рисую... Это он... — Она ткнула пальцем в свод тугой живот. — Я сейчас делаю только то, что ему приятно... А он не любит мою графику... А от абстракций так сердито ворочается... Правда-правда... Не веришь?

— Верю, — улыбнулась Лус. — Я в детстве тоже ужасно любила такие картинки...

— Хочешь, я подарю их Розите? — спросила Дульсе.

— Она будет так рада! — воскликнула Лус. — Знаешь, она тоже полюбила рисование...

— Только положи их сразу в машину. Дома покажешь, — заговорщически шепнула Дульсе.

А Розита с удовольствием обследовала почти законченную детскую.

— Мне тоже можно будет здесь играть? — спросила она у Дульсе.

Конечно. Ты ведь будешь приходить в гости и братику.

— А у меня точно будет братик? — слегка надулась Розита.

— А что? Ты не рада?

Девочка на секунду задумалась.

— Я-то рада, — поразмыслив, сказала она. — Но лучше бы ты родила мне сестренку, тетя Дульсе. С сестренкой мы играли бы в куклы ив домик... А у мальчишек совсем другие игры, — по-взрослому вздохнула она.

Дульсе и Лус весело расхохотались.

— Зато он подрастет и станет тебя защищать, — сказал Розите Жан-Пьер. — Он уже умеет драться.

В углу валялись планшеты со старыми эскизами, альбом, исписанные блокноты — все то, что Дульсе еще не успела разобрать и вынести или на помойку, или в мастерскую в саду.

Розита с удовольствием копалась в этой куче хлама, рассматривая картинки.

— Ой, какой страшный! — вдруг сказал она. — Кто это, «и Дульсе?

Она подбежала к взрослым, показывая старый набросок Дульсе — старика-индейца в головном уборе из перьев, с испещренным татуировками телом...

— Не помню, — пожала плечами Дульсе. — Какой-то старик...

— Кажется, мы его видели на ярмарке, — заглянул в блокнот Пабло.

— Да... Кажется, на ярмарке... — рассеянно подтвердила она.

— Можно, я возьму его себе, тетя Дульсе? — спросила Розита.

— Зачем? — удивилась Лус. — Он же страшный...

— Ты не понимаешь, мамочка, — отозвалась Розита. — Он загадочный... У него есть какая-то тайна...

Она поднялась на цыпочки и прошептала Лус на ухо:

— Я знаю... Он волшебник...