Возвращение Дикой Розы

ГЛАВА 28

Для визита к Сесарии Исабель выбрала непоздний вечер. Рохелио упомянул в письме, что та торгует на базаре жареными каштанами и воздушной кукурузой, а это означало, что вставать Сесарии приходится рано и, следовательно, она рано ложится.

Когда Исабель появилась перед дверями ее квартиры, Сесария сначала долго рассматривал» гостью, держа дверь запертой на цепочку. После того как Рита низвергла в ее глазах авторитет доктора Гонсалеса, Сесария, а вслед за ней и многие ее подруги больше не появлялись на проповедях, этому знать в лицо новую девушку-ангела она не могла.

— Я к вам от Рохелио Линареса, — сказала Исабель и немного виновато улыбнулась. — Извините, что так сваливаюсь вам на голову... но мне очень нужно кое-что от вас узнать.

— От Линареса, тогда ладно, — проворчала Сесария и открыла дверь. — Проходите. А то я с некоторых пор стала опасаться. — Сесария сделала в воздухе какие-то неопределенные знаки, которые, видимо, должны были объяснить Исабель, кого именно она опасается к почему..

— Я получила от Рохелио письмо, — сказала Исабель. — Он просил вам передать, что с Ритой все в порядке,

— Она носит костюм?---строго спросила старуха.

— Да, — утвердительно кивнула головой Исабель, хотя понятия не имела, что носит Рита.

— Хорошо. — Сесария довольно улыбнулась. — А я ведь ловко придумала, правда?

— Конечно, — подтвердила Исабель, не имевшая никакого понятия, о чем идет речь.

— А вы-то сами кто будете? — поинтересовалась Сесария, разглядывая гостью.

— Вы вряд ли обо мне слышали, — ответила Исабель,— Но я прихожусь Рохелио родственницей. Мой муж — родной брат жены Рохелио. А здесь я... — Исабель задумалась, как бы в двух словах объяснить Сесарии свою миссию. — Мы следим за одним человеком. И я... я новая девушка-ангел у Вилмара Гонсалеса.

Услышав это, Сесария так и всплеснула руками.

— Да как же вы своими ногами-то, да в самое пекло! — воскликнула она.

— Так надо, — ответила Исабель. — Я затем и пришла к вам, чтобы узнать, не рассказывала ли вам Рита что-нибудь о самом докторе или о тех людях, которые его окружают?

— Особенно-то она не распространялась, бедная девочка. — Сесария заохала и стала немного похожа на старую заботливую сову. — Кроме самого Гонсалеса, будь он неладен, говорила только про одного. Есть там у них такой - лютый зверь, вот что я тебе скажу. Держись от него подальше.

— О ком вы говорите? — спросила Исабель, хотя понимала, что речь может идти только об одном-единственном человеке — том самом, которого она еще не видела.

— Да ты его знаешь, — заговорила Сесария почему-то на тон ниже. — Такой белесый, как будто на него краски пожалели. И все время в костюме. Я-то раньше принимала его вроде как за монаха, что ли: он не улыбнется, ни рта не раскроет. А оказалось, он у них главный, чуть не главнее самого Гонсалеса. У него всюду уши. — Сесария заговорила еще тише. — Уж я едва Риту вывезла из Куэрнаваки — его люди, слышь, на всех вокзалах, на всех дорогах дежурили, ее искали.

Теперь Исабель не сомневалась — разумеется, именно Джон Адамс держит связь с другими членами преступной группировки. Нелегко будет распутать клубок, но придется.

— А что он за человек? — спросила Исабель. — Ну, что ему нравится, что не нравится?

— Что за человек? — вздохнула Сесария. — Сама не знаю, врать не буду. Но вот Рита, бедняжка, боялась его пуще черта. От одного имени дрожать начинала. Рассказывала она мне, как он ее пытал — бил, так чтобы синяков не оставить, пауков сажал на нее, змей. Как она с ума не сошла, одного не понимаю. И главное — ему это нравится, людей мучить. Теперь Гонсалес вроде бы так сказал: «Поймаешь Риту — она твоя». Вот он и старается, чтобы поглумиться вволю.

— Да-а... — только и сказала Исабель. — Хорошие помощники у святого человека.

Отправляясь к Сесарии, она и предположить, не могла, что ей придется иметь дело с садистом.

Выйдя от Сесария, Исабель поспешила в многокомнатную квартиру, которую проповедник Гонсалес снимал для себя и своей «команды». Здесь девушка-ангел занимала две смежные комнаты, которые запирались изнутри.

Исабель подошла к квартире и позвонила. Ей открыла горничная. Войдя в прихожую, Исабель увидела, что на вешалке висит серая шляпа. «Неужели он?» — успела подумать Исабель, как вдруг за ее спиной раздался голос — Здравствуйте, сеньорита. Ваше лицо мне знакомо. Мы где-то встречались?

Исабель ошеломленно подняла голову. Прямо переднее стояло большое зеркало. В нем отражалась она сама с растерянным лицом, а за ней — фигура мужчины в сером костюме. Он внимательно рассматривал ее отражение, и, казалось, был доволен произведенным эффектом.

Исабель посмотрела ему в лицо и содрогнулась всем телом. Да, они встречались, и совсем недавно. Перед ней стоял тот самый человек, которого она встретила, кода выходила от тети Мими во дворе кафе «Твой реванш». Да, она, как сейчас, видела эту картину: ей навстречу попались двое мужчин — один невысокий, плотный, с черными усиками, на толстой шее которого сверкала массивная золотая цепочка. Это был дон Альфонсо, укравший кафе у Сорайды. Он еще пристрастно допрашивал Исабель, что она делает во дворе его заведения. С ним был не проронившим ни слова человек — длинный и худой, одетый в строгий серый костюм, с бесцветным лицом без бровей. Он еще держал в руках небольшой чемодан на ремнях.

Исабель прекрасно его запомнила, значит, он тоже вспомнил ее. Это было скверно. Но она недаром была прирожденной актрисой. Сделав самое невинное лицо, Исабель сказала:

— Да? А я вас что-то не припомню. Может, вы видел меня на плакатах? Я рекламировала апельсины, кока-колу и еще разные разности. Теперь вот устроилась к сеньору Гонсалесу...

Исабель видела, что ее ответ успокоил Адамса — охотничий огонек в его глазах угас. Значит, он не помнит, где они встречались, и поверил версии Исабель. И тем не менее она понимала, что с этим человеком нужно всегда быть начеку.

Эрлинда купала Флориту, когда в дверь позвонили. Завернув девочку в большое махровое полотенце, она поспешила открыть. На пороге стояла маленькая сморщенная старушка, которую Эрлинда в первый миг не узнала. Она секунду смотрела на нее, ничего не понимая, а затем воскликнула:

— Тетя Мими! Вот не ожидала!

— И я не ожидала, что придется на ночь глядя идти неизвестно куда. Насилу нашла тебя — района я вашего не знаю, а глаза подводят меня. Где твои муж? — скороговоркой сыпала старушка.

— Рохелио? — удивилась Эрлинда. — Дома. Он с сыном. — Она тяжело вздохнула. — Так плохо ему. Знаешь, как это бывает, он ведь у нас...

— Знаю, знаю, — перебила ее Мими. — Я это получше твоего знаю. Таких, как он, каждый день теперь вижу, да не по одному. Жалко ребят. Я бы этого поганого дона Альфонсо, и особенно его прихвостня, своими бы руками задушила.

— Да ты своими руками и мышь не задушишь, — невесело улыбнулась Эрлинда.

— Ладно, — замахала на нее руками тетушка Мими. — Я к тебе не лясы точить пришла. Незаметно выбралась, так, чтобы эти меня не заметили. Ну да я ведь знаю, где пройти. Так вот, зови сюда Рохелио, да поскорее. Мне назад надо, как бы меня не хватились.

Эрлинда подошла к комнате сына.

— Рохелио! — позвала она. — Выйди, пожалуйста, на минуту.

Тот вышел и был немало удивлен, обнаружив у себя дома ту самую незнакомую старушку, которая указала ему путь в кабинет Койота. Тетя Мими, в свою очередь, увидев Рохелио, принялась выговаривать ему:

— Ай-ай, молодой человек, ну что же вы наделали! Вы что же думаете, чтобы уничтожить муравейник, достаточно сунуть туда палку? И чего вы добились, пригрозив им полицией? Ведь вы в полицию еще не ходили, а? Скажите-ка правду!

— Нет, не ходил, — признался Рохелио.

— То-то. И идти теперь бесполезно. Они все концы в воду попрятали. Вам надо было сделать ровно наоборот — расстались бы с ними подобру-поздорову, сделали бы вид, что ничего не знаете и не понимаете, а сами бы с обыском, вот тогда да, я понимаю. И то, — тетя Мими сомнением затрясла головой. — Не уверена, что у них так просто можно найти... Надо время знать. — Она снова посмотрела на Рохелио. — Ну что, признаете, что все вы сами заварили?

— Признаю, — ответил Рохелио. — Но что я такого заварил? Припугнул их немного, и все.

— А они не любят, когда их припугивают, чтоб вы знали, — заметила старушка. — Короче, в двух словах. Тетя Мими в «Твоем реванше», почитай, всю жизнь просидела и все углы знает. Например, где можно спрятаться так, чтобы ты всех видел, а тебя никто. Понимаете?

— Так, — кивнули головой Рохелио и Эрлинда.

— И вот сегодня я кое-что услыхала такое, что прямиком к вам: улица генерала Сапаты, сорок два, пятьдесят семь. Завтра с раннего утра, а может, уже сегодня ночью у вашего дома будет засада. Они хотят похитить Тино. Уже и план разработали. Куда его увозить, что от вас требовать — все у них уже расписано как по нотам.

Слова тети Мими не сразу дошли до Рохелио и Эрлинды. Как? Тино хотят похитить? Да возможно ли это?

— Тетя Мими, ты уверена? — с недоверием спросила Эрлинда. — Может быть, тебе показалось?

— Тогда и вам сейчас кажется, что вы меня видите! — рассердилась старушка. — Говорю вам, как только он выйдет из дома, так его и сцапают.

Рохелио, который в первый момент был склонен не поверить предостережениям тети Мими, вспомнил лицо Койота, когда они уходили, и вдруг понял, что только этого и следовало ожидать. Такие, как Койот, в долгу не остаются.

— Значит, завтра утром... — повторил он.

— Или сегодня вечером, — сказала тетя Мими. — Она вдруг заторопилась. — Надо идти, как бы меня не хватились. Догадаются ведь, черти, кто вас предупредил.

— Я провожу вас, — засобирался Рохелио.

— Еще чего! — воскликнула старушка. — Если они увидят меня с тобой, то мне уж точно несдобровать. Я, может, проживу всего пару лет, но лучше их все-таки прожить. Да и помирать от рук Койота и его людей мне что-то не хочется.

С этими словами она выскользнула за дверь и бесшумно исчезла на лестнице.

Эрлинда и Рохелио остались стоять посреди прихожей как пораженные громом.

— Что делать... — прошептала Эрлинда. — Я прямо в отчаянии. Придется не выпускать его из дому.

— Все равно рано или поздно ему придется выйти, — сказал Рохелио. — Кроме того, он может сбежать. Ты же видишь, в каком он сейчас состоянии. Надо отослать его к Густаво на ранчо. Я давно собирался это сделать и, видишь, дособирался.

— Значит, надо его где-то спрятать, — сказала Эрлинда. — Слушай, а что если отвезти его к Томасе и Кандиде? Там его они не станут искать. И выбраться оттуда не так просто — двери Томаса запрет.

— Если захочет — убежит, — сказал Рохелио. — Но будем надеяться на лучшее. Там его можно положить под капельницу, тем самым облегчив его положение. Ему ведь сейчас главное пережить ломку, потом будет легче. Я думал положить его в больницу, но теперь об этом не может быть и речи. А в нашем старом доме ведь сохранилось все медицинское оборудование еще с того времени, когда я попал в аварию.

— Да, так и сделаем! — поддержала мужа Эрлинда.

В этот миг зазвонил телефон. Рохелио снял трубку.

— Это я, тетя Мими, — раздалась знакомая скороговорка. — Они уже уехали. Все.

— Что еще случилось? — с тревогой спросила Эрлинда, увидев, как изменилось лицо мужа.

— Они уже уехали, — потерянно сказал Рохелио. — Мы опоздали.

— Надо что-то придумать! — воскликнула Эрлинда. — Погоди, они ведь не знают, что мы обо всем предупреждены, и думают захватить нас врасплох. Я думаю, этим надо воспользоваться. Я выведу Тино.

— Нет, Эрлинда, нет! — воскликнул Рохелио. — Они ведь прекрасно знают, как он выглядит. Вам не удастся пройти незамеченными.

— Я придумала! — воскликнула Эрлинда, — Ты говоришь, тетя Сесария привезла эту девушку переодетой в мальчика. Мы сделаем то же самое.

Задача переодеть Тино девушкой была не из самых простых. Дело в том, что все женские вещи, которые были в распоряжении, принадлежали Эрлинде и Флорите и были Тино узковаты и коротковаты.

Наконец Эрлинда извлекла из шкафа длинную широкую юбку и просторную блузу. В этом костюме Тино смахивал на крестьянку из центральных штатов, но Эрлинде и Рохелио было не до стиля. Тем более что на голову Тино нужно было повязать косынку — у него были достаточно длинные волосы для мальчика, но для крестьянской девушки они были невозможно короткими.

Сам Тино принимал в своем превращении пассивное участие — ему было плохо и хотелось лечь, правда, еще больше хотелось другого, но он пытался взять себя в руки, хотя это и удавалось с большим трудом.

Примерно через сорок минут после звонка тети Мими из квартиры Рохелио вышли две женщины — одна городская, изящно и со вкусом одетая, легко шла в туфлях на высоких каблуках. Рядом с ней тяжело, по-мужски переставляла ноги женщина в платке и длинной юбке, видимо, родственница из деревни.

— Смотри, как ковыляет, и туда же — в столицу захотелось, — прокомментировал ее походку один из боевиков Койота, сидевший вместе с парой головорезов в машине с потушенными фарами.

Пабло и Розита ждали Лус в аэропорту.

Девочка нетерпеливо подпрыгивала, пытаясь разглядеть мать в толпе миновавших таможенный контроль пассажиров.

— Подожди, еще рано, — успокаивал ее Пабло - Мамин рейс еще не объявили.

Ho Розита так нервничала; что он согласился подойти к стеклянным дверям, и девочка приплюснула нос, вглядываясь в каждого, кто проходил через узкие ворота металлоискателя.

— Вот она! Мамочка! — громко, на весь аэропорт закричала она наконец.

Она повисла у Лус на шее, не давая Пабло возможности обнять жену.

Лус подхватила дочку на руки и покрыла поцелуями ее милую мордашку, радуясь, что какое-то время можно не смотреть Пабло в глаза, прячась за щебечущую от счастья дочурку.

— Моя мамочка — самая знаменитая певица в мире! — хвастливо объявляла она всем окружающим. — Моя мамочка покорила всю Европу!

Пабло вручил Лус огромный букет алых роз.

— Мы очень гордимся твоим успехом, — сказал он. — Ты, наверное, устала? Тяжелые были гастроли?

— Да, очень... — притворно вздохнула Лус.

Она спрятала лицо в мягких волосенках Розиты и вдохнула ее сладкий младенческий запах.

— Я так соскучилась... — протянула она. — Как хорошо, что я наконец дома...

— Мне надо с тобой серьезно поговорить, — сказал Пабло, когда, уложив Розиту, они наконец-то остались один.

Лус внутренне напряглась. Сердце ее бешено заколотилось.

«Жан-Пьер! — мелькнуло в мозгу. — Он рассказал о моем «Отелло» и... и, возможно, и о нашем романе тоже... Только... зачем это ему?»

Лицо у Пабло было серьезным я напряженным. Он сел рядом с Лус и взял ее руки в свои.

— Я хочу рассказать тебе о Дульсе. Пока тебя не было...

— У Вас издался роман? — перебила его Лус, — Я всегда подозревала, что ты к ней неравнодушен. Ведь ты с таким

трудом сделал выбор между нами... Ты понял, что ошибся, да?

— Погоди... — Пабло легонько сжал ее ладони. — Я люблю только тебя. Ты ведь прекрасно знаешь это. А Дульсе...

И он рассказал Лус о том, как встретил однажды Дульсе в клинике, как она доверила ему свою тайну, как они безуспешно ходили по всем специалистам и какой в результате получили приговор.

— Дульсе никогда не сможет забеременеть, — сказал он. — А она так мечтает о ребенке. Ты ведь заметила, как она относится к нашей Розите...

— Да... — вздохнула Лус.

Она иногда даже ревновала Дульсе к дочке, считая, что та слишком часто берет к себе ребенка и хочет стать для девочки большим, чем просто любящая тетка.

— Бедняжка Дульсе...

На глаза Лус навернулись искренние слезы. Больше никогда она не будет возражать против общения Дульсе с Розитой.

А когда Пабло рассказал, почему у Дульсе возникла такая патология, Лус просто разрыдалась.

— Значит, это я... я виновата? — всхлипывала она. — Я еще в утробе матери обделила свою сестру?

— Ты ни в чем не виновата, это же глупо так думать, — пытался успокоить ее Пабло.

— Ах, если бы я могла ей помочь! Только как?!

— Вытри слезы и послушай меня, — сказал Пабло. — Только то, что я тебе скажу, должно быть нашим строжайшим секретом.

— Что? — заинтригованно спросила Лус.

— Ты можешь помочь Дульсе. Но только так, чтобы она не узнала о твоей помощи.

— Ну! Как? — нетерпеливо воскликнула Лус.

— Видишь ли... у Дульсе инфантилизм яйцеклетки... А если пересадить ей другую... например твою...

— Суррогатное материнство?! — расширила глаза Лус. — Я читала об этом. В Штатах женщины даже рожают чужих детей за деньги.

— Это не совсем то, — терпеливо объяснял Пабло. — Дульсе может сама. Проблема в том, что она не должна думать, о том, что она суррогатная мать. Она и Жан-Пьер должны быть уверены, что это их ребенок.

— А... как же это возможно? — непонимающе уставилась на него Лус.

— Я все продумал. Я положу Дульсе в клинику якобы на обследование. Жан-Пьера тоже заставлю пройти ряд процедур. Он сдаст все анализы. Мы проведем оплодотворение в пробирке и под наркозом пересадим Дульсе. Она даже не узнает об этой операции. И будет уверена, что это естественная беременность.

— Здорово! — Лус с искренним восхищением уставилась на Пабло. — Какой ты умный! Только...

— Что?

— Наш обман может когда-нибудь раскрыться.

— Как? — сказал Пабло. — С медицинской точки зрения здесь все чисто. Жан-Пьер действительно будет настоящим отцом. А что касается тебя... Понимаешь, у членов одной семьи — одинаковый генетический код. А вы с Дульсе к тому же еще и двойняшки. Вы сами развились из одной яйцеклетки. Так что, если все пройдет успешно, Дульсе никогда ничего не узнает.

Он серьезно посмотрел на Лус и добавил:

— Если, конечно, ты не проболтаешься...

— Ну что ты! — возмущенно воскликнула Лус.

— Значит, ты согласна?

— Конечно... А... это очень больно?

— Ты будешь спать и ничего не почувствуешь, — заверил ее Пабло.

Лус прижала руки к груди.

— Ох, Пабло, тогда давай поскорее это все проделаем. Я так хочу, чтобы Дульсе была счастлива!

— Я тоже этого хочу, — сказал Пабло. Он наклонился и нежно поцеловал жену. — Спасибо тебе, малышка. Я знал, что ты не откажешься. Отдохни пару дней после перелета, а потом пройдешь в клинике полное обследование. Мы должны подстраховаться на все сто процентов.

Лус торопливо кивнула.

— Ты моя храбрая... ты моя добрая... — ласково шептал ей Пабло, раздевая и укладывая ее, как маленькую, в постель.

Лус капризно потягивалась, как Розита перед сном, с удовольствием предвкушая то, что последует дальше.

... Она совершенно поразила Пабло своей реакцией на его ласки. За все годы совместной жизни он привык к ее легкой отстраненности, и ему казалось, что обычно Лус всего лишь исполняет свой супружеский долг, не испытывая к тому ни малейшего желания. Но теперь... Он видел, что она получает настоящее наслаждение и не желает этого скрывать.

Все-таки длительная разлука, видимо, сыграла свою роль. Значит, она скучала по нему и хранила верность...

Пабло был на седьмом небе от этих мыслей.

Лус проспала до полудня. Она не слышала, как тихонько ушел на работу Пабло, как, громко топая ножками, несколько раз забегала в спальню Розита, пока наконец няня не одела ее и не увела гулять, шепотом увещевая, что мамочке надо хорошо отдохнуть, потому что когда в Европе день, то у нас ночь...

Лус накинула халатик и лениво прошлась по комнатам.

В столовой под салфеткой был накрыт завтрак апельсиновый сок и толстые сочные ломтики ветчины.

Лус с жадностью накинулась на еду и вдруг... Комок тошноты подступил к горлу... Запах какой-то неприятный...

Она рассерженно отпихнула тарелку. Нянька, видимо, давно не проверяла холодильник. Ветчина явно несвежая. Не дай Бог, она этим же кормила Розиту.

Лус подхватила со стола бокал с соком и направилась в сад. Сегодня ей хотелось полентяйничать. Да и потом, ей просто необходимо восстановить форму. Ведь впереди опять напряженная работа.

Она растянулась в шезлонге, распахнула халат и подставила тело ласковым солнечным лучам.

Мысли текли неспешно и лениво. Она обдумывала предложение Пабло, и странное двойственное чувство овладевало ей.

Ребенок, которого Пабло спланировал для Дульсе... Ведь на самом деле это будет ее ребенок... Ее и... Жан-Пьера...

А ведь у них с Жан-Пьером вполне мог бы получиться ребенок в Вене... И без всякой пробирки...

Лус с ужасом вспомнила, что на все время гастролей отказалась от курса таблеток, которыми обычно пользовалась. После них у нее слишком кружилась голова, а расписание спектаклей было таким напряженным, что она не могла себе позволить плохого самочувствия.

Острое чувство вины перед сестрой захлестнуло ее, мучая угрызениями совести.

Дульсе и так была обделена природой. За счет Дульсе она, Лус, развилась полноценной и здоровой... А теперь еще, как воришка, уводит у нее мужа, которого Дульсе без памяти любит.

«Эго больше никогда не повторится! Никогда! — покаянно говорила себе Лус. — Я даже не гляну больше в его сторону».

Но что бы она ни старалась себе внушить, в ней еще было живо ощущение великолепной близости с Жан-Пьером. И она ловила себя на том, что он ей безумно нравится.

«Глупая! Пустая! Развратная! — ругала она себя. — Как ты смеешь даже думать о нем?! Он принадлежит Дульсе! Господи, какая же я дрянь!»