Возвращение Дикой Розы

ГЛАВА 32

Кандида ничего не могла понять. В доме появились какие-то странные люди. Сначала, спустившись вниз, она нос к носу столкнулась с каким-то мальчишкой, который, увидев ее, покраснел, что-то пробормотал и бросился прочь. Томаса потом объяснила, что это чей-то племянник (чей именно, Кандида так и не поняла), который погостит у них в доме несколько дней.

Против этого Кандида не возражала. Она и так большую часть времени теперь проводила у себя в комнате — сидела перед телевизором, смотрела в окно или тайком от домашних вязала. Она не могла понять, почему это тихое занятие так всех беспокоит, но ей нравилось вязать, нравилось видеть, как из-под ее рук выходит носочек, шапочка или распашонка.

Кандида скоро привыкла к тому, что в доме гостит этот племянник, правда, ее немного удивляло, что Томаса и Селия несколько раз обращались к нему «Рита» и говорили о нем в женском роде. Но может быть, это ей только казалось?

Дальше дела стали развиваться еще более странно. Утром Кандида, пробудившись, еще лежала в кровати, кода Селия принесла ей булочку с марципаном и чашку молока. Кандида, которая последнее время привыкла завтракать в постели, с удовольствием съела булочку и выпила молоко, а затем позвонила Селии, чтобы та убрала поднос.

Потом она неторопливо встала, накинула пеньюар и подошла к окну. Светило солнце, в саду цвели розы. Кандида распахнула одно и подставила лицо ласковым утренним лучам солнышка. И тут она увидел ее!

Прямо перед ее окнами по дорожке шла... непонятно кто. В первый момент Кандида решила, что это цыганка, неизвестно как проникшая к ним в сад. Но нет, одета немного не по-цыгански... «Похожа на какую-то деревенскую женщину», — решила Кандида. Но это все равно ничего не объясняло. Откуда у них в саду эта жительница центральной Мексики? Что ей здесь надо? Или это очередная неизвестно чья племянница?

Тем временем неизвестная остановилась прямо перед ее окном и сделала какой-то таинственный знак.

Вскрикнув от ужаса, Кандида бросилась вглубь комнаты, чтобы позвонить Селии, но передумала. Затем едва вернулась к окну — в саду никого не было. Лишь по-прежнему цвели розы и качались на слабом ветру ветви деревьев.

«Я, кажется, действительно схожу с ума...», — подумала Кандида. — «Довели. Всю жизнь толковали мне, что я ненормальная, даже в больницу отправляли, и вот результат — у меня галлюцинации».

Она поспешно (что было удивительно, ибо в последнее время она уже потеряла способность быстро передвигаться) подошла к звонку и вызвала служанку.

Когда та явилась на зов, Кандида простонала:

— Селия, у меня галлюцинации!

— Что вы говорите, сеньорита Кандида! — воскликнула та, не на шутку испугавшись. — Этого не может быть!

— Я говорю тебе! — Кандида, казалось, вот-вот расплачется. — Я только что видела у нас в саду какую-то странную женщину — то ли цыганку, то ли индеанку. Она мне примерещилась.

Селия все поняла и рассмеялась.

— Да нет же, — сказала она. — Успокойтесь, сеньорита, эта женщина действительно была в саду.

— Но что она там делала! — растерянность Кандиды сменилась гневом. — Зачем вы пустили ее?

— Это... — Селия не знала, что бы такое придумать. — Это дальняя родственница... Эрлинды, она на пару дней приехала по делам в Мехико.

— И всех их надо тащить сюда! Просто возмутительно! — сказала Кандида — Как будто у нас гостиница. Сначала этот странный племянник, теперь эта родственница. Вот что, — заявила она, — Я не желаю с ними видеться. Так что прошу обед мне принеси сюда. Я буду обедать у себя. Если они про меня спросят, ты скажи, что у меня разболелась голова, в общем придумай что-нибудь.

— Как вам будет угодно, сеньорита, — вежливо согласилась Селия.

Она была рада такому повороту дел. Кандиде никто не собирался ничего объяснять. Вряд ли она смогла бы все хорошо понять, а если бы поняла, то слишком бы испугалась и это могло плохо отразиться на ее психике, и так уже достаточно расшатанной. Так что ее нежелание знакомиться с гостями было всем даже на руку.

Тино, проснувшись утром, чувствовал себя намного лучше. Эрлинда понимала, что ей удалось приглушить его физическую зависимость от наркотика, что было очень важно, но еще важнее снять зависимость психологическую. Это была уже более сложная задача, на это потребуются месяцы. Главное, чтобы он захотел избавиться от этой зависимости сам...

Ее тревожило и еще одно. Она боялась, что люди Койота, охотившиеся за ее сыном, найдут его, и поэтому было решено, что Тино по крайней мере в саду будет появляться по-прежнему в переодетом виде.

Тино веселил этот маскарад — если накануне, когда они с матерью пробирались темными улицами к дому Линаресов, был вообще неспособен ни о чем думать, то на утро щеголять в костюме молодой крестьянки ему показалось даже занятным. Он долго и тщательно оправлял перед зеркалом юбку, затем аккуратно завязал платок и вышел в сад, стараясь ступать так, как это делают крестьянки, торгующие на базаре.

В одном из окон второго этажа он увидел тетю Кандиду — та смотрела на него, выпучив от изумления глаза. Она выглядела так смешно, что Тино решил послать ей воздушный поцелуй. Результат превзошел все ожидания — тетя Кандида дико вскрикнула и исчезла. Тино чуть ли не расхохотался, но вовремя сдержал себя и шмыгнул в тень.

Он побродил еще немного. Постепенно маскарад начал его утомлять — длинная юбка сковывала движения, платок то и дело съезжал на сторону, наконец он решил, что достаточно пробыл на свежем воздухе и пора идти домой, там по крайней мере можно снять с себя надоевший платок. Тино повернул к двери, но остановился в изумлении из дома вышел незнакомый паренек. Эрлинда забыла предупредить его о том, что здесь есть еще один гость, хотя сама прекрасно об этом знала.

Рита физически чувствовала себя неплохо, но все же с каждым днем ее настроение все ухудшалось. На нее напала смертельная тоска. И Томаса, и Селия обращались с ней прекрасно, но она все время чувствовала, что села на шею совершенно чужим людям, а сколько ей придется еще провести в этом доме? По крайней мере, еще несколько месяцев до рождения ребенка. Но что будет потом? Эта неизвестность больше всего тяготила Риту.

Накануне она рано поднялась в гостевую комнату, которую ей предоставили. Она слышала внизу какие-то голоса, но решила не спускаться. И вот сегодня утром, выйдя перед завтраком в сад, она вдруг увидела, что по дорожке к дому вдет крестьянка. Приглядевшись, Рита поняла, что это совсем молодая девушка, не старше ее самой. «Наверно, гостья, что приехала вчера», — решила Рита. Крестьянка тем временем подошла ближе и церемонно поздоровалась:

— Доброе утро, сеньор.

«Она же принимает меня за мужчину», — сообразила Рита и ответила, стараясь говорить басом:

— Доброе утро, сеньорита.

«Ну и писклявый же голос у этого мальчишки, — решил Тино. Ему вдруг стало очень весело. — Он, кажется, всерьез думает, что я девчонка».

— Красивый здесь сад, сеньор, — сказал он. — Он напоминает мне лес неподалеку от нашей деревни.

— Да? — ответила Рита. — Извините, я вчера рано поднялся к себе и не слышал, как вы приехали. Давайте познакомимся, меня зовут... Энрике. Энрике Диас.

— Очень приятно, сеньор Диас, — пропищал Тино. — А я — Матильда, Я приехала сюда из деревни.

Молодые люди вместе пошли по дорожке, ведущей к бассейну.

— О-о! — с деланным восхищением произнес Тино. — Бассейн. Я слышала о таких, но своими глазами никогда не видела. Вы умеете плавать?

— Только чуть-чуть держусь на воде, — честно призналась Рита.

«Ну и хлюпик, — подумал Тино. — Надо тебя чем-нибудь удивить».

— А я, сказал он как можно естественнее, — могу десять раз переплыть Рио-Гранде. Бывало, прискачешь к реке на разгоряченной лошади, и прямо на ней в воду!

— Какая вы храбрая!

— Да, — продолжал хвастаться Тино. — Я ведь объезжаю лошадей наравне со взрослыми парнями. Мне всегда говорили: тебе бы, Матильда, родиться мужчиной.

— Действительно... — согласилась Рита.

Тино совсем перестал следить за платком, и тот внезапно опять съехал на сторону.

— Фу ты, черт! — выругался Тино своим нормальным голосом.

Рита взглянула на него с изумлением.

Тино попытался поправить платок, но тот, вместо того чтобы сесть на место, и вовсе свалился на землю, открыв его мальчишеские вихры.

— Вы подстрижены под мальчика! — удивилась Рита. — А я думала, в деревне девушки так не стригутся. Если бы я дома срезала волосы, не знаю, что бы мама со мной сделала!

Ой! — поняв, что она проговорилась, Рита закрыла рот руками, испуганно смотря на Тино. — Я хотел сказать...

«Да это же форменная девчонка!», — догадался Тино, но решил ее еще немного помучить.

— Как вы сказали? — переспросил он. — Ваша мама...

— Я хотела сказать «папа», то есть нет... мама, но я... я хотела, хотел... — Рита вконец запуталась, и у нее из глаз брызнули слезы.

— Ладно, не плачь, — покровительственно сказал Тино. — Я хочу открыть тебе страшную тайну — я тоже.

— Что тоже? — Рита даже перестала плакать.

— Я тоже переодетый. Только ты переодета парнем, а я — девушкой. Но тебе-то это зачем?

— За мной гонятся бандиты, — сказала Рита.

— За мной тоже, — теперь удивился Тино. — Как удивительно, что мы здесь встретились. А может быть и бандиты одни и те же? За тобой кто охотится?

— Джон Адамс, — вздохнув, ответила Рита, очень страшный человек. Садист.

— Нет такого я не знаю, — покачал головой Тино. — За мной Койот и его люди. Он тоже не сахар. И вот теперь мне приходится ходить в этом дурацком одеянии.

Они сели на скамейку. Рита аккуратно повязала Тино платок, и они продолжали болтать. Любой, кто увидел бы их сейчас, мог подумать только одно — городской парень любезничает с сельской девушкой. Но вот (о времена, о нравы!) девушка вдруг обнимает парня за плечи, а он, рыдая, утыкается ей в плечо. Да, вот она, современная молодежь!

Роберто ехал по шоссе, ведущему от Флоренции к замку Кампофьоре, за рулем взятой напрокат машины. Яхта под новым названием «Рио-Гранде» осталась в порту Венеции, и Хосе согласился пожить на ней, пока Роберто будет навешать родственников. Роберто обещал дать ему знать о своих планах не позже чем через неделю. Он решил, что если ему потребуется задержаться, можно будет договориться о стопке яхты в специальном доке, где она могла бы находиться, пока не придет пора отправляться в обратное плавание.

Роберто намеренно решил не сообщать ни графу Роскари, ни адвокату Фрезини точную дату своего прибытия в замок. Он позвонил Фрезини только один раз и сообщил, что уже прибыл в Италию, что прибудет в замок самостоятельно и встречать его не надо. Адвокат пытался уговорить Роберто воспользоваться машиной с шофером, которую мог прислать граф Роскари, но Роберто предпочел отказаться. Адвокат почувствовал его упрямство и больше не настаивал.

Во Флоренции Роберто еще раз сверился с картой и был уверен, что сумеет найти дорогу к замку.

Дорога шла по холмистой местности, типичной для Тосканы. Роберто любовался окрестностями, но на сердце у него было тревожно. Как пройдет его встреча с отцом?

Замок Кампофьоре, открывшийся его глазам с вершины горы, поразил его воображение. Он был увенчан квадратными башнями с зубцами и бойницами, а нижние этажи носили следы последующей перестройки, но тем не менее все здесь дышало стариной и историей.

У Роберто забилось сердце, когда он представил себе, что многие поколения его предков ступали по этим каменным ступеням и входили под эти своды. Он позвонил в колокольчик, и дверь ему открыл старый дворецкий.

— Простите, могу я повидать графа Максимилиано Роскари? — с волнением произнес Роберто. — Он приглашал меня.

— Как доложить, сеньор?

— Меня зовут Роберто Бусти.

Последовали томительные минуты ожидания, и наконец старый дворецкий опять появился в холле.

— Следуйте за мной, сеньор.

Вверх по мраморной лестнице, потом дальше подлинному коридору, увешанному гобеленами, и вот наконец резная дубовая дверь в кабинет.

— Проходите, сеньор.

Дверь открылась, и Роберто увидел в кресле за письменным столом человека с седыми усами и бородкой, фотографию которого передал ему сеньор Фрезини.

— Добрый день, граф. Разрешите представиться. Я Роберто Бусти.

Максимилиано вышел из-за стола и начал пристально выглядываться в лицо молодого человека, как будто не веря своим глазам.

— Это те самые черты, — как бы про себя произнес он. — Те самые глаза. — И уже более громко, обращаясь к Роберто: — Мальчик мой, я твой отец.

И, забыв все былые обиды и сомнения, Роберто устремился в объятия старого Максимилиано.

Через несколько минут граф позвонил в колокольчик.

— Франческо, — торжественно объявил он, когда дворецкий появился на пороге. — Разреши представить тебе моего родного сына, Роберто Бусти Роскари.

— Весьма польщен, ваше сиятельство, — ответил Франческо.

В эту ночь Роберто засыпал счастливый впервые за долгие месяцы. Наконец счастье улыбнулось ему. Он неожиданно обрел отца, а на следующий день увидит Розу Линарес.

А в это же время Луиджи звонил по телефону своей жене Аделаиде.

— К сожалению, не могу тебя пока обрадовать, дорогая. Да, старик расчувствовался, так что опасность налицо. Придется мне пока пожить в замке и посмотреть, что можно предпринять. Целую тебя и Руфино, моя дорогая. Спокойной ночи.

Сьюдад-Виктории Густаво и Лалито оставили свои транспортные средства — старенький грузовичок и жеребца по имени Соломон — у знакомых, а сами пересели на рейсовый автобус Монтеррей—Мехико.

Лалито устроился у окна и с интересом наблюдал за проносившимися навстречу машинами, рассматривал встречавшиеся на пути поселки и городки, делал комментарии относительно увиденных коров и лошадей (он считал себя уже опытным ранчеро). Густаво же сосредоточенно смотрел прямо перед собой, погруженный в невеселые размышления.

Вдруг Лало закричал:

— Папа! Папа! Смотри, какая машина! Идет со скоростью километров двести, не меньше.

Густаво рассеянно взглянул в окно — впереди по шоссе, уже значительно обогнав автобус, неслась на головокружительной скорости серебристая машина. Еще миг — и она превратилась в едва различимую точку на горизонте.

— Гринго поехали, — радостно закричал Тино. — Видишь, как несутся!

— С чего ты взял, что это гринго, малыш? — усатый ранчеро сидевший впереди, оглянулся на Тино, — У нас в Мексике тоже хватает лихачей.

— Нет, — заспорил мальчик, — Я по номеру узнал Номер-то североамериканский. WZ 289. Набор из пяти любых букв и цифр. У нас ведь не так.

— А ты глазастый! — улыбнулся пассажир.

— Стараюсь, — ответил Л ало. — Настоящий ранчеро должен все замечать.

— Ну, из тебя будет хозяин — первый сорт! — похвалил мальчика усатый пассажир.

Ни Лало, ни его отец не знали, что обогнавшая их машина спешила туда же, куда и они — в Куэрнаваку. В ней ехал главарь разветвленной преступной группировки сам Федерико Саморра.

Появление грозного шефа явилось для Вилмара Гонсалеса полной неожиданностью. Он никак не ожидал его приезда, ведь и он сам, и Федерико Саморра понимали, что нахождение в Мексике, где он до сих пор числится в розыске, весьма опасно. Разумеется, проповедника тоже очень заботил тот факт, что все его точки сбыта раскрываются одна за другой, а когда полиция схватила группу колумбийских крестьян, которые под видом паломников пробирались к Гонсалесу, неся с собой полные мешки кокаина, он понял, что дело и вовсе дрянь.

И все же он не думал, что все обстоит так серьезно, что потребуется срочное появление в. Куэрнаваке самого Саморры.

Гонсалес спокойно готовился к предстоящему выступлению перед жителями Куэрнаваки — собственно, все свои проповеди он давно уже знал наизусть и тем не менее считал нужным в течение пятнадцати-двадцати минут освежить в памяти накатанный текст, вспомнить не сколько изречений из Святого Писания, возможно присочинив еще какой-нибудь остроумный поворот. Сегодня он собирался говорить о заповеди «Не укради». Это была простая тема, которая всегда находила отклик в сердцах слушателей.

Внезапно в прихожей послышался какой-то шум. Проповедник поморщился — всегда, стоит ему сесть работать помощники начинают шуметь, включают радио или телевизор, короче делают все возможное, лишь бы помешать человеку, которому были призваны помогать.

— Нельзя ли потише! — раздраженно крикнул Гонсалес.

— Нельзя! — услышал он раскаты знакомого голоса. Вилмар вздрогнул — этот голос он узнал моментально, но сразу не мог поверить: как, шеф собственной персоной? Здесь, в Куэрнаваке?

— Вы, шеф? — растерянно сказал Гонсалес, когда дверь открылась и в его комнату вошел Федерико Саморра.

Он теперь выглядел совсем по-иному, чем во время их последней встречи. Тогда это был небритый, исхудавший человек, с бледным, нездоровым цветом лица, который он заработал в тюрьме. Он даже, казалось, стал ниже ростом, его голос звучал не так громко и уверенно. Теперь же перед проповедником возник прежний всесильный Саморра — высокий человек могучего сложения, с голосом, напоминавшим раскаты грома.

— Да, это я. Приехал узнать про ваше самочувствие, дорогой служитель церкви. Как у вас тут с истинно христианским образом жизни?

Пропагандируем понемногу, — подобострастно ответил Гонсалес. — У меня уже есть сплоченная группа последователей, скорее последовательниц, — признался он.

— А, все борешься за души старух, — захохотал Саморра — А они в тебе, небось, души не чают.

— Я есмь скромный служитель Господа. — ответил Гонсалес. — И в лице моем они почитают Его.

— Ловко умеешь выкрутиться, — ответил Саморра и, перейдя на серьезный тон, сказал: — Нам надо поговорить.

— Ты сам видишь, что творится.

Гонсалес кивнул.

— Закрой-ка двери, да поплотнее, — приказал шеф. — И поставь ребят, но таких, чтобы не слушали. Ты меня понял? У тебя есть такие — сильные, но тупые?

— Найдутся, — ответил Гонсалес и, выйдя из комнаты, сделал необходимые распоряжения.

Немедленно двери были плотно закрыты, а с другой стороны на некотором расстоянии от них пост заняли два молодых парня с квадратными, удивительно тупыми лицами.

— Теперь можно говорить, — сказал проповедник.

Он не знал, что в соседней с ним комнате, которую занимала девушка-ангел, было проделано отверстие — его скрывала небольшая акварель в рамочке. Отверстие не было сквозным — обои, которыми была оклеена комната проповедника, остались нетронутыми, но, приложив ухо к отверстию, можно было слышать каждое или почти каждое слово, произносившееся в помещении, тем более если говорил Саморра, у которого даже шепот был трубным.

Ведь именно так Исабель узнавала о всех перемещениях Джона Адамса — своим помощникам Гонсалес никогда не докладывал, куда и насколько отбывает его правая рука. И теперь девушка-ангел была на своем посту. Закрыв дверь на ключ, она отодвинула акварель и припала ухом к отверстию.

— Я сам не знаю, что и думать, шеф, — начал Гонсалес. — Наша организация терпит провал за провалом.

— Заметь, только твое отделение! — ответил Саморра.

— Этого я не знал, — голос проповедника дрогнул. — Я думал...

— Не важно, что ты там думал, но заваливается только твоя часть организации, — оборвал его Саморра. — Ты понимаешь, что это значит.

Проповедник молчал, видимо, только беззвучно кивнул головой.

— Это значит — утечка информации, — продолжал Саморра. — Заметь, всякий раз полиция принимается именно за тот пункт, который несколько дней назад посетил один из твоих людей. Ты понимаешь, о ком идет речь.

— Но ему я доверяю не на сто, на двести процентов, — возразил Гонсалес.

— Это абсолютно ничего не значит, — ответил шеф.

Я долго прожил на Свете, Гонсалес, и знаю, что доверять на сто процентов ты можешь только одному человеку на всем свете — себе самому. Любой другой, кем бы он ни был — лучшим другом детства, любимым братом, верным сыном может тебя предать. Нет, может и не предать, но, если это ему будет очень выгодно, предаст обязательно.

Федерико Саморра действительно прожил долгую жизнь, не раз бывал в тюрьме, долго сколачивая свою преступную организацию, удерживая людей обычно двумя путями — большими деньгами и страхом, а чаще всего и тем и другим одновременно. И он привык судить о людях по себе, а других, отличных от себя, он просто не видел, а если и видел, то не замечал.

— И все же я не стал бы первым подозревать Адамса, шеф, — сказал проповедник. — Из всех моих помощников он, безусловно, самый верный.

— Посмотрим, посмотрим... — с сомнением произнес Саморра. — Кто еще мог знать о том, куда направляется Адамс?

Гонсалес задумался. Было слышно, как он стучит пальцами по столу: он всегда так делал в минуты особой задумчивости.

— Теоретически — никто... — начал он.

— А практически? — с иронией в голосе спросил шеф.

— У Адамса ведь много людей, которые подчиняются лично ему, — начал Гонсалес — Кто-нибудь из них, возможно, и знал что-то о делах своего шефа.

— Все это мне нравится все меньше и меньше, — сказал Саморра. — Значит, говоришь, у него есть свои люди... И много?

— Не знаю точно. Я думаю, порядочно, — ответил проповедник. — Он ведь выполняет задания, связанные с применением силы. И, надо сказать, это ему нравится, — добавил Гонсалес, вспомнив кривую улыбку, с которой Джон Адамс рассказывал о наиболее зверских подвигах своих боевиков.

— Вот как? — переспросил Саморра. — Тогда мне это нравится еще меньше.

— Но он мне казался верным человеком. Я без него никуда. Он лично развозил товар по точкам, никому не сообщая, где именно они расположены.

— Ты верно выразился: «казался», — сказал Саморра. Казался верным, но был ли, вот в чем вопрос. Пока очень многое говорит против него. Он один лично возил то- вар без помощников, чтобы никто не знал, куда и кому он его передает. И тем не менее, несмотря на такую конспирацию, эти места накрывала полиция — заметь, всякий раз через некоторое время после того, как и посетил Адамс. Это первое.

— Но зачем ему это нужно? — воскликнул Гонсалес.

— А теперь переходим ко второму, — назидательно продолжал Гонсалес. — Зачем ему это нужно. Резонный вопрос. Это нужно ему, чтобы свалить тебя, а возможно, и меня. Это второе.

— Не может быть, — сказал проповедник, но в его голосе было больше изумления, чем недоверия.

— Ты спокойно сидишь со своей командой, кто там у тебя, если не считать хористочек? Два-три деловых парня? А он у тебя же под носом создает свою силовую структуру — большую, деятельную, эффективную, которая заметь, это очень важно — тебе вообще не подчиняется, а вся завязана на него одного. Я пока не видел твоего Адамса, но уже достаточно слышал о нем, чтобы понять — этого человека не устраивает и не может устроить место подчиненного. Он только временно займет второе место, и то лишь для того, чтобы впоследствии перейти на первое.

— Мне никогда это не приходило в голову, — пробормотал Гонсалес.

Исабель, слушавшая разговор двух мафиози, на минуту отстранилась от стены и задумалась. Ей тоже никогда не приходило в голову, что Джон Адамс хочет занять положение повыше, Но теперь, услышав, как ловко Саморра расставил по полочкам некоторые поступки Адамса, она уже не сомневалась в его правоте. Действительно, постепенно помощник и правая рука Гонсалеса все больше оттеснял проповедника от дел. Причем делал это так, что тот даже и не замечал этого. Сейчас в руках Адамса сосредоточилась торговля и отчасти доставка наркотика.

Собственно, Гонсалес был ему пока нужен как удобная ширма. Ведь Джон Адамс для всех окружающих оставался представителем церкви истинно христианского образа жизни, помощником всемирно известного проповедника, а потому мог, не привлекая внимания, ездить по всей стране и за рубеж. Но как только такая «крыша» перестанет быть ему необходимой, он, разумеется, уберет Гонсалеса или сдаст его властям — смотря какой путь будет выгоднее.

За Стеной снова послышались голоса, и Исабель вновь прислушалась.

— Поскольку не исключена возможность, что провокатором окажется кто-то другой, — сказал Федерико Саморра, — предлагаю испытать Адамса. Мы сделаем вот что. Он ведь не знает о том, что я приехал?

— Никто не знает, — подтвердил Гонсалес. — Для меня самого это был сюрприз.

— И сюрприз не из приятных, — захохотал Саморра. — Ну ладно, пусть это и для него будет неожиданностью. Ты должен дать ему сверхсекретное задание: упомяни, что, кроме тебя и него, ни одна душа на свете ничего не знает. Намекни также, что ты делаешь этот шаг в обход шефа, то есть меня, и что если дело сорвется, то твоя голова может полететь. Скажи, что ты веришь в него. Пусть он отправится, мг... это будет хорошая шутка, — Исабель даже по другую сторону стены услышала, как Федерико Саморра ухмыляется, — в кафе «Палома» — в Мехико, на улице Алькала-де-Энарес, прямо радом с входом, в крупное страховое агентство.

Исабель тоже беззвучно усмехнулась. «А он не без юмора», — подумала она, вспомнив уютное и крайне респектабельное кафе, где и она сама, и Рикардо Линарес, и тот же Федерико Саморра регулярно обедали, когда работали в одном учреждении — в том самом страховом агентстве.

— Но к кому же он там придет... — начал было Гонсалес.

— Это уж моя забота, — ответил Федерико Саморра. — я конечно, доверяю тебе, но ты же не я сам.