Зов Оз-моры

Глава 10. Утро спасения

Он очнулся, ощутив чьё-то тёплое дыхание. Скорее всего, человеческое, потому что не было слышно никаких звериных звуков — ни рыка, ни повизгивания, ни похрюкивания. Денис осторожно приоткрыл глаза и вскрикнул, увидев размытое женское лицо на фоне утреннего неба, чистого и холодного. Вскрикнул и зажмурился: решил, что это всё ещё Дева леса.

Вскоре он услышал шёпот: «Узнал меня?» — и почувствовал, что кто-то шлёпает его по щекам. Он обрадовался: у женщины, которая его будила, были человеческие пальцы, а не голые берёзовые ветви. Денис попытался разглядеть её лицо. Черты прояснялись, и он различил большие серые глаза, вздёрнутый носик, ровные, совсем не волчьи, зубы и маленькую родинку над губой, изогнутой как татарский лук…

— Денясь, узнал меня? — вновь прозвучал вопрос.

— Варя! — вскрикнул он. — Голубка моя!

Она сидела на корточках, склонив над ним лицо.

— Кто ж ещё? Ты живой, Денясь? Оцю Шкай, Вярде Шкай, ваномысть!

— Что ты сказала?

— Молила Шкая за нас. Шкай — наш бог. Великий бог, Вышний бог. Прошу, чтоб он пас нас, хранил нас… А что с твоей рукой?

— Ранена. И пальцы не разгибаются.

— Опять рана! — покачала головой Варвара.

Она оголила Денисову руку, припала губами к ране, вылизала её от крови и грязи, а затем полушёпотом пропела:

Палмань пряса стирь шабаня.

Эльсонза вер шаваня.

Сиянь салмокс кядьсонза.

Ся салмоксть мархта стасы,

Парьхцить мархта петфтасы.

Веронь шудемда лоткафтсы.

(На верхушке истукана девочка-малышка.

На её коленях блюдо с кровью.

Серебряная иголка в её руке.

Иголкой она рану зашьёт.

Шёлком рану забинтует.

Кровь остановит.)

— Что ты бормочешь? — вновь опасливо поинтересовался Денис.

— Заклинание. Чтоб кровь не текла.

Очистив и заговорив ещё три раны, на руке и на боку, Варвара полила их хлебным вином из липовой баклажки. Дениса передёрнуло от жгучей боли.

— Терпи! — радостно воскликнула она. — Раны лёгкие! Неопасные. Рука заживает. Пальцы живут. Ты устал, дрожал — вот и свело их. Я содай. Я знаю.

Затем она начала разминать кисть правой руки Дениса.

— Пальцы живут, живут! — повторила она и начала вновь петь мормацямы.

Напев и нашептав ещё десятка два заклинаний, Варвара с облегчением выдохнула:

— Ну, вот! Потихоньку расходятся. Шевели пальцы! Повезло тебе!

— Да, я в рубашке родился. Фёдор с Акимом уже в Раю, а я лишь ногу покалечил.

Варвара забеспокоилась и попыталась снять сапог с правой ноги Дениса, но тот закричал от резкой боли.

— Терпи, Денясь!

— Не могу. Распухла нога.

— Очень сильно, — согласилась Варвара и вновь начала напевать мормацямы.

— Неужто твои заклятья помогут? — недоверчиво спросил Денис.

— Не сразу.

Она ощупала зипун мужа и открыла липовую баклажку с хлебным вином.

— Весь мокрый! Вот, выпей!

— У меня рот пересох. Пить хочу. Воды хочу! А ты мне чёртово зелье суёшь.

— Он греет. Не даёт простыть. Выпей… а вода ещё встречается. Когда-нибудь. Ручей… или родник… Непременно встречается. Пей!

Денис оглядел Варвару. Она тоже промокла, дрожала от холода и жалко выглядела после ночных блужданий по лесу. К мокрому, мятому и грязному шушпану прилипли бурые листья и кусочки коры. Понёвы на ней не было. Платок она тоже потеряла. Распущенные волосы спутались, напитались водой и казались темнее, чем были на самом деле. Онучи сбились, сползли на короткие голенища сапожек. Голые ляжки посинели и покрылись мурашками. Ну, как её было не послушать?

Он сделал глоток. Рот обожгла вонючая крепкая жидкость, и Денис закашлялся. Нестерпимо захотелось пить, и он вновь припал губами к мокрому рукаву зипуна.

— Не надо! Не соси грязь, Денясь! Терпи! — затараторила Варвара. — Оцю Шкай, Вярде Шкай, какой же ты мокрый!

— У тебя одёжа тоже проволгла, — он потрогал её шушпан. — Да, до нитки! А почему ноги голые? Где твоя понька?

— Как в понёве влезть на дуб? Увидела вашу драку — и сразу в лес, сразу на дерево! Влезла. Не помню, как. Понёвы нету…

— А косматишься почему? Где платок?

— Там же. Сидела на суку. Сверху смотрела. Костёр ещё горел. Видела: ты полз в лес. А потом дождик опять пошёл. Огонь погас. Я мокла и радовалась. Пякпяк радовалась! Ты живой! Из всех ты один не в Тона ши.

— Остальные мертвы?

— Да.

— Почему сразу не пошла за мной?

— Как слезть с дуба? Ничего не видно, а он мокрый… Но потом небо прояснилось, луна взошла, светло стало. Вот я и слезла. Однако платок за ветку зацепился. Платка нету. На дубе остался… Не смерти я испугалась, Денясь! Позора! Я ж год у Быкова жила. Знаю: его люди насилие творят над жёнами тех, кто бежит из Козлова. Натешились бы они со мной, и ты б меня бросил.

— Не бросил бы, но правильно сделала, что убежала… А как же ты меня нашла?

— Кровь. Следы на листьях. Дождик не всё смыл. Под ветками ведь сухо. Почти.

— К повозке подходила?

— Как слезла с дуба — сразу к телеге. Смотрю Акима, смотрю Фёдора, смотрю людей Путилы… Никто не дышит. Никто не вздрогнет. Взяла их калиты. Шесть сняла! Там серебро. Много серебра. Мы богатые.

— Кому здесь нужно серебро? — Денис с усмешкой посмотрел по сторонам. — Птицам? Зверью?

— Мы должны выбраться! Ещё я две сабли взяла. Ручницу взяла. Ларчик взяла. Твой подарок!

— Куда ж ты всё это дела?

— Нора. Там варьдува[1] жил. Навалила ветки, набросала листья. Хотела опять к телеге, ещё взять что-нибудь… но у неё уже стрельцы. Грузили тела…

— Тебя не заметили?

— Я родилась в лесу, Денясь! — обиженно ответила Варвара.

— Куда они поехали?

— Не в Козлов. В другую сторону.

— Они твой схрон не искали?

— Нет. Он цел. Потом берём.

— Ежели выживем.

Варвара испуганно посмотрела на него, потом собралась с силами и улыбнулась:

— Выживем, Денясь! Непременно выживем! Ты же здоровый мужик.

Варвара пощупала его лоб.

— Холодный! — обрадовалась она. — Зверь тебя обходит, жар не берёт… Крепкий ты, везучий! Я и раньше верила, а теперь пякпяк верю. В твою службу. В твой поместный оклад.

— Самое время мечтать о поместьях! — засмеялся Денис, поглядев на тёмные стволы осин.

— Надо мечтать. Всегда! О нас, о наших детях. Хочу детей. Люблю детей. И тебя люблю. Ты сильный, храбрый. Три татара убил и черкаса… но зачем меня устрашился?

— Перепутал… Мне ночесь такое привиделось! То ли сон, то ли явь… Громадная одноногая девица раскидала вторую погоню, а потом напоила меня молоком.

— Вирь-ава! Здесь ей молятся. Возле Эчке тума.

— Что за зверь?

— Эчке тума. Оцю тума. Инь-ару тума…

— Ничего не понял.

— Толстый… Высокий… ммм… Святой дуб!

— Священный дуб, наверное? — поправил её Денис.

— Ага! Эчке тума близко. Солнце высоко, и начинают. Руки… ммм… касфтыхть.

Она воздела руки к небу.

— Молятся? — понял Денис.

— Колмагемонь… это… колма… кемонь… три… десять…

— Тридцать раз молятся?

— Ага.

— Кому? Дубу или чертовке?

— Вирь-ава не чертовка, — вновь обиделась Варвара. — Вирь-ава — бог-ава! С ней не надо встречаться. Убьёт либо защекочет! Вирьге ётак — Вирь-авада потак.

— Как-как?

— По лесу иди, а от Вирь-авы пяться. Токмо так от неё уйдёшь.

— Ты тоже от неё пятилась?

— Нет. Она добрая была. Видела меня, но не убила, не защекотала. А тебя Дева леса спасла. Кормила грудью.

— Значит, это был не сон, — вздохнул Денис. — Я взапрок ласкал чудище.

— Эту измену я прощаю. Ты везучий! Ты пил молоко Вирь-авы. Ты целовал Вирь-аву, ласкал Вирь-аву!

— Такое страшилище!

— Она стала девица. Обычная девица. Две ноги. Глаза тёмные и печальные, лицо приятное, зубы ровные… Токмо сиськи такие же. Большие-пребольшие, аж страшно. И молока в них много-много. Она же кормит волчат-сирот.

— Не видел я её такую. Она грудью навалилась мне на лицо, обволокла его. Я чуть не задохнулся. Вправду страшно… но что мы теперь-то будем делать?

— Нам пора к Эчке тума.

— Нога болит адски. Даже когда лежу! Смогу ли ползти?

— Как я тебя потащу? Ты тяжёлый, неподъёмный… Ползи, Денясь! Ползи!

— И долго ползти?

— Сисем… Сяда… Семь… Сто… … Семь раз сто. Вот!

— Семьсот шагов?

— Ага.

— Неужто нет полян ближе?

— Есть, — ответила Варвара. — Но ты ползёшь к доброй поляне. Там нам рады. Я тут все деревни знаю. Поверь мне.

Это была пытка! Настоящая пытка! Сапог сжимал распухшую ногу, как тиски палача. При каждом движении боль становилась нестерпимой. Путь длиной в семьсот шагов дался Денису намного тяжелее, чем верста, которую он преодолел ночью.

Жена шла впереди, подбадривала Дениса и очищала ему дорогу от валежника и папоротника. Наконец, они услышали журчание ручья. Варвара свернула конус из бересты, побежала к родничку и зачерпнула воды, бормоча:

Оцю Ведь-азоравать

Пирьф кучкава кичкор лепе.

Лепеть алда лиси лихтипря.

Тя урмать

Денясонь мандаста штасы.

(У великой владычицы воды

Посреди двора кривая ольха.

Из-под ольхи бьёт ключ.

Он болезнь

Из щиколотки Дениса вымоет.)

Помолившись, Варвара сама попила и принесла напиться мужу, а потом начала поливать ледяной водой его сапог.

— Владычица воды облегчит твою боль, — шепнула она. — Там, у родника, я попросила её вылечить твою ногу. Ведь-ава должна помочь.

И правда, Денису стало чуть легче. Он стал ползти чуть быстрее. Варвара шла впереди, расчищая ему путь.

— Ведь-ава… Владычица воды… — вслух задумался Денис. — Это такое же страшилище, как Вирь-ава?

— Напротив, красавица, — засмеялась Варвара. — Всё в ней соразмерно. Волосы белокурые, густые. Кожа белей снега, аж светится…

— Как у тебя?

— Брось! Я обычная, а у неё и лицо прекрасное, и тело. Прекрасней не бывает. Глаза синие-синие, чистые и суровые. Нрав, однако, у неё свирепый…

— Помнится, я её видел. Или, может, привержилось?..

— Скорей, привиделось, — сказала Варвара.

Вскоре осинник сменился редколесьем. На ветвях берёз и молодых дубов висели шкуры коз, овец и коров, огромные пироги, корзины со снедью…

— Глядай, диво какое! — ахнул Денис.

— Наша роща, — ответила его жена. — Дары богам.

— И той чертовке?

— Вирь-ава не чертовка. Она бог-ава.

— Богиня, — поправил жену Денис.

— Да, богиня! Она тебя спасла, молоком напоила — вот ты и живой. Зачем её чертовкой зовёшь?

-

[1]Варьдува (мокш.) — барсук.