Зов Оз-моры

Глава 30. Свадьба владычицы воды

Согласно древнему обычаю Ведь-ава перед свадьбой рыдала неделю. Вместе с ней плакали тучи, проплывающие над Вельдемановом. Село захлёбывалось в ливне, который не прекращался ни на час. Дороги так раскисли, что местные жители забыли дорогу к своим бортным угожьям. Их пчёлы сидели в нешкопарях, не летали за нектаром и не запасали мёд. Крестьяне не выводили на выпас коз и овец, не ходили на полевые работы.

В один из таких сырых дней Мина надел высокие сапоги и пешком добрался до церкви, чтобы исповедоваться.

— За что тебя, Минка, черемисом прозвали? — вновь спросил его отец Афанасий.

— Грешен я, святой отец! В том, что Марё из отчего дома умыкнул, грешен. В том, что хозяйство запустил, грешен. Во многом грешен, но не колдовал я! Вот тебе крест, не колдовал!

— «Марё», говоришь, умыкнул? — ухмыльнулся священник.

— Да.

— Я позавчера её крестил. Только тогда она и стала Мариам, а до того иначе звалась. Как?

— Нуууу… — замялся жених, не сообразив, что ответить.

— Знаю, на ком ты женишься. Вот и скажи, какими чарами ты такую невесту приворожил.

Жених так оторопел, что не смог произнести ни звука.

— Ладно, не буду тебя пытать, — примирительно сказал отец Афанасий. — Сейчас отпускаю твои грехи, раб Божий Мина! А уж кто дальше будет тебе их прощать, не знаю. Может, Господь наш, а может, и Ведь-ава.

— Как ты всё прознал, святой отец? — вырвалось у Мины.

— Мне ли было не узнать Деву воды? Я ей столько жертв принёс на керемети! — усмехнулся поп. — Ладно, Минка. Теперь о деле поговорим. Урьвалине у Марё есть. А вот кто будет над твоей головой держать венец? Кто станет твоим уредевом[1]?

— Кто-нибудь из соседей.

— Ну-ну… Ищи! Может, и обрящешь.

Однако никто не согласился стать Мининым дружкой, и, исходив всё село, Мина в отчаянии вернулся домой.

— Не смог найти уредева? — спросила его Дева леса. — Я найду! Ходил ли ты к тому мужику, который хотел меня потискать? Сдаётся мне, что за чарку хлебного вина он согласится.

— Егорь? Какой из него уредев? — расхохотался Мина. — Сможет ли он удержать венец над моей головой? Не напьётся к тому времени? А как распоряжаться на свадьбе будет?

— Ему это и не потребуется. Я всё подготовлю. Расскажи-ка, где он живёт.

— Недалеко, — ответил жених. — Пойдёшь налево. Через два дома будет улочка. Потом ещё три дома минуешь, а там увидишь самый ветхий дом на селе. Его ни с каким другим не перепутаешь.

Вирь-ава нарядилась и отправилась к Егору с кувшином позы в руках. Зайти решила издалека.

— Не забыл меня, Ёгорь? — спросила она.

— Урьвалине Марё? — вспомнил пьяница. — Как же, как же…

— Всё ещё мечтаешь обо мне?

— О такой редкостной? Как же, как же…

— Становись Мининым уредевом, тогда у нас будет повод пообщаться.

— Это ж хлопотно… — вздохнул Егор.

— Делать тебе, Ёгорь, не надо будет ничего. Всё подготовлю я. Даже наливать тебе стану. Сколько пожелаешь!

— Вот это по мне.

Наутро он пришёл в дом Мины. Вирь-ава представила его жениху и невесте.

— Вот он, наш уредев! Прошу любить и жаловать.

— Придётся полюбить, если ты больше никого не нашла, — скривила рот Дева воды.

Она с деланной улыбкой вскочила с лавки, помня, что невеста не имеет права сидеть в присутствии уредева, и нарочито угодливо налила ему ковшик хлебного вина. Гость одним глотком выпил самогон, даже не попросив закуску.

— Занятный у нас уредев! — засмеялась Дева леса. — И правда ведь, не упился бы до венчания.

Тот посмотрел на неё масленым взглядом и… попросил ещё корец хлебного вина.

Казалось, дождь не закончится никогда, но накануне венчания Девы воды небо избавилось от облаков. Дева леса рано утром истопила баню и замесила пшеничное тесто, а Ведь-ава утёрла слёзы с лица, расплела косу, попарилась и смыла с себя вольную жизнь.

Из бани она вышла уже с двумя косами — весёлая, слепящая безупречной ледяной красотой. Мина не чувствовал себя с ней счастливым. Он так и не поверил, что Дева воды собирается стать его женой, что это не розыгрыш, не её злая шутка. «Конечно, богиня посмеётся надо мной, но когда? На пиру перед гостями? В церкви во время венчания? Или на брачном ложе?» — думал он. С каждым мгновением его сомнения усиливались, и, в конце концов, переросли в страх.

У Мины душа ушла в пятки, когда Ведь-ава, порывшись в своём липовом паре, вытащила оттуда склянку, высыпала в чашу с водой какой-то порошок и протянула ему:

— Пей!

— Что это? — трясущимся голосом спросил Мина. — Волшебное зелье? Что ты хочешь со мной сделать? Превратить в козла или в хряка?

— Нет. Очистить от зловредной живности.

— Я же ходил к отцу Афанасию. Исповедовался, причастился. Были бы во мне бесы или алганжеи, он бы узрел. Некого из меня изгонять!

— Я разве о чертях? — засмеялась Дева воды. — Я о другой дряни. Снаружи на тебе живут вши. Внутри — глисты и всякая невидимая мелюзга. С таким засранцем я завтра не лягу.

Мина недоверчиво взял чашу из рук невесты. «Ну вот, и наступил миг, которого я боялся! Сейчас стану каким-нибудь мерзким животным, а Ведь-ава и Вирь-ава начнут потешаться и издеваться надо мной. Может, даже бить или пинать…»

У него сбивчиво застучало сердце, закружилась голова, перед глазами поплыли маленькие чёрные колечки… Испугавшись, что Мина упадёт в обморок и разольёт лекарство, Дева воды подскочила к нему.

— Чего застыл с чашей в руках? — прикрикнула она, обхватила рукой плечи жениха, влила ему в рот содержимое кубка.

Проглотив зелье, он всё же вырвался из невестиных рук, подбежал к стоящему в сенях ведру с водой, долго всматривался в своё отражение и, наконец, успокоился. Ни рога, ни свиные уши у него не выросли.

У Вирь-авы как раз в это время подошло тесто, и они вместе с Девой воды стали готовить начинку для выпечки. Начали с огромного слоёного пирога — лувонь кши.

— Кому ж мы его будем дарить? — с ехидцей спросила Дева леса. — Неужели отправишься к отцу, как заведено?

— Придётся… — задумчиво ответила Дева воды. — Одна, правда, поскачу, без Мины. Но это потом. Сейчас надо курник испечь.

Ведь-ава и Вирь-ава построили грандиозную башню, перемежая блины со слоями курятины, пшённой каши, яиц и грибов. Обмазав сооружение кислым тестом, они принялись лепить из теста зверушек, птиц, цветы…

Отдохнув, они вышли во двор, облились водой из колодца и надели новые панары. В избе Ведь-ава вынула из печи пропёкшийся лувонь кши и воткнула в него веточку яблони. Положив пирог на расписной поднос, она исчезла вместе с ним на глазах у жениха.

— Куда она делась? — испугался Мина.

— К отцу отправилась, — ответила Дева леса. — Не бойся, не пропадёт твоя невеста.

Вернулась Дева воды через час, словно соткавшись из воздуха. В руках у неё был всё тот же поднос с пирогом.

— Ну вот! — начала отчитываться она перед Вирь-авой. — Быстро управилась! Сколько ж тысяч лет я пролетела за час! Папа удивился, увидев меня с этим лувкшем. Пришлось всё объяснять. Рассказывать, что выхожу замуж в старинном эрзянском селе. Подарила пирог. Отец переслал его назад, на свадебный стол, а меня даже чаем не угостил. Я так проголодалась!

— Кто он, твой отец? — полюбопытствовал Мина. — Демон?

— Человек он у меня. Обычный человек. Сказала ведь уже: не слушай попа Афанасия! — раздражённо ответила Ведь-ава и перевела взгляд на Деву леса: — Чай пора пить.

Та кивнула. Все трое сели за стол.

— Как назовём ребёнка? — спросил Мина.

Ведь-ава всё уже давно продумала и уверенно ответила:

— Никитой. Победителем. Зачну я его завтра же. Избу с брачным ложем нам подстроит урьвалине, — Ведь-ава перевела взгляд на Деву леса. — Успеешь?

— Только свистну, и набежит орда лешаков, — в ответ рассмеялась та. — Медведей и лосей приведут, чтобы было на ком брёвна возить. За ночь управятся, не сомневайся. И ложе подготовят, и онаву сгондобят, и угощение сварят на всё село, и столы накроют.

И правда, когда Вельдеманово утонуло в темноте, к избе Мины потянулись духи леса. Лужок на берегу залил мертвенный свет болотных огоньков. До утра гремели топоры, ревели и рычали звери, скрипели нездешние, нечеловеческие голоса. Жители села дрожали на своих печах и полатях, боясь выйти из дому.

Лишь на рассвете, когда страшные звуки стихли, две любопытные бабы опасливо приблизились к заливному лугу.

«Что это?» — в один голос воскликнули они.

Там, где ещё вчера была лужайка, теперь высился тын, окружающий избу с камышовой крышей. Острые колья пахли смолой. Они были очищены от коры, оструганы и так подогнаны друг к другу, что крестьянки не заметили в заборе ни одной щёлочки или дырочки, через которую можно было бы заглянуть во двор. Лешие не схалтурили!

Между таинственной изгородью и домом Мины простёрся длиннющий липовый стол, накрытый расшитой скатертью и уставленный блюдами с заливным судаком, жареными карасями, зайцами и дикими гусями, печёной репой, солёными огурцами, мочёными яблоками, пирогами, кувшинами с позой и хлебным вином. Где ещё было праздновать свадьбу, как не под открытым небом? Не в тесной же Мининой четырёхстенке, где едва ли поместилась бы и десятая доля гостей. Приглашено ведь было всё село.

— Откуда у Минки деньги? — удивлялась одна крестьянка. — Никто в Вельдеманове не играл такую богатую свадьбу.

— Видно, самоварница папу с мамой обокрала, — предположила вторая.

— Если так, то и нам с тобой не грех поживиться…

Они собрались взять по огурчику, но тут же в десяти шагах от них появилась сухопарая девица с миловидным бледным лицом. Ниоткуда взялась, будто самозародилась из воздуха. Улыбнулась ласково, снисходительно:

— Подождите, бабоньки! Успеете попробовать. Всему свой срок.

— Кто ты такая?

— Машенькина урьвалине. Охраняю свадебный стол и её дом, — девушка указала на забор.

— Это дом Марё? — удивились крестьянки. — Его вчера ещё не было. Откуда он взялся?

— Не ваше дело. Уходите-ка, бабоньки, по добру по здорову! Потом придёте.

В её голосе почувствовалась сталь, и по спинам баб пробежал морозец.

— Мягко стелет, но убьёт и не поморщится, — шепнула одна из них своей товарке.

— Колдовство здесь какое-то. Бежим отсюда! — ответила ей вторая, тоже шёпотом, и тут же дала дёру. Первая пустилась наутёк вслед за ней.

Гости собрались ближе к полудню. Во главу стола сел Мина, раскрасневшийся после бани. Он был одет в новенький праздничный панар, утыканный иголками для отпугивания нечистой силы. Селяне же заняли места по старшинству. Ближе всего к жениху сел велень прявт, самый древний старик в селе.

Вскоре в загадочной изгороди распахнулись ворота, и к гостям выехала онава[2], покрытая выбеленным холстом и увешенная золототкаными лентами. Вирь-ава вывела из неё Деву воды в богато расшитом льняном покае[3] и высоком панго, усыпанном речным жемчугом. Невеста ступала неуверенно, держась за урьвалине, как слепой за поводыря: её лицо было закрыто платком, и она ничего не видела вокруг себя.

Дева леса посадила Ведь-аву рядом с Миной и огласила начало торжеств. «Почему столом распоряжается урьвалине. Где же уредев?» — раздался недоумённый шёпот гостей, но он сразу же прекратился, как только появился дружка жениха, проспавший начало свадьбы. «Ха-ха, уредев! Вот это уредев!» — пронеслись смешки вдоль стола.

Егор степенно сел рядом с Миной и налёг на хлебное вино. Дева леса поняла: ещё чуть-чуть, и он уснёт, а какое же венчание без него? Надо было срочно найти выход, и она решилась. Приобняла уредева, заглянула ему в глаза и с придыханием спросила:

— Я тебе нравлюсь, Ёгорь?

Тот даже немного протрезвел, обнял Вирь-аву и попытался забраться рукой под подол её панара.

— Ишь, какой скорый! — кокетливо улыбнулась ему Дева леса и шепнула на ухо: — Пошли к Гремячему ручью, вон в тот краснотал! Ступай, а я приду чуть позже.

«Обманет или нет?» — засомневался Егор, но всё же поднялся и нетвёрдо зашагал в сторону кустов. Скоро туда пришла и урьвалине. Не обманула!

— Коть афток потть? — насмешливо спросила она и подняла панар.

Уредев ошалел и даже чуть протрезвел от страха.

— Ты кто? Ты… — испуганно спросил он.

Урьвалине повторила вопрос:

— Коть афток потть?

— Потть! — дрожащим голосом произнёс Егор.

Она жестом поманила его к себе. Егор, трепеща, ухватился за грудь Девы леса. Молоко брызнуло ему в лицо. Дева леса неприязненно ощерилась, и пальцы на её правой руке превратились в голые берёзовые ветви.

— Трус и неумеха! Ни целовать, ни ласкать не можешь! — брезгливо прошипела она и начала хлестать уредева по щекам.

Егор вскочил и понёсся что есть мочи назад, к свадебному столу. Дева леса бросилась за ним.

— Это не человек! — с выпученными глазами орал он. — Это Вирь-ава! Она спросила: «Коть афток потть?» — а потом вырастила на руке ветки и избила ими меня. Заприте своих коров! Она уведёт их в лес и высосет из них кровь. Вирь-ава всегда так делает.

— Вот нажрался! — разнёсся смех гостей.

— Метлой я его отхлестала, — сказала урьвалине, садясь за стол. — Обычной метлой! Что ещё было делать? Он меня решил силой поять. Облейте его водичкой! Пусть протрезвеет! Ему же в церковь идти, венец над головой Мины держать.

Тут двое крепких парней схватили Егора, раздели и у всех на виду трижды окатили ледяной водой из колодца.

— Тебе по-прежнему мерещится Вирь-ава? — спросила урьвалине.

— Нееет! — завопил Егор, тряся мокрыми волосами.

— Оденьте его! — сказала Дева леса. — И больше ему не наливайте.

В полдень урьвалине взяла невесту за руку, ввела в онаву, занавесила вход выбеленным холстом — и повозка неспешно тронулась в сторону церкви. Следом за ней двинулась телега с женихом и уредевом, побежали девять девушек со свадебным пирогом, украшенным цветами и красными лентами.

Душа священника ушла в пятки, когда он увидел Деву воды, входящую в Божий храм. Он спросил Ведь-аву: «Имеешь ли ты, раба Божия Мариам, произволение благое и непринуждённое, и крепкую мысль взять себе в мужья раба Божия Мину?» — и ему примерещилось, что он уже в аду и черти раскалёнными кочергами гонят его в казан с кипятком.

Голос отца Афанасия дрожал и качался, когда он пел тропари, обводя новобрачных вокруг аналоя, а затем молил Святую Троицу дать рабе Божией Мариам преуспеяние в христианской вере и обилие благ небесных. Читая отпуст[4], он в душе сравнивал себя с великомучеником Прокопием, которого бросают в пылающую печь.

Венчание закончилось, и свадебный поезд двинулся к дому Мины. У порога столпились односельчане. Особняком держались четыре осанистых молодицы. Одна держала каравай с хлебом и солью, другая — короба с пшеницей и шишечками хмеля. Ещё у двух были в руках образа Спасителя и Богоматери.

Как только Мина и Дева воды отведали хлеба-соли и поцеловали иконы, девушки принялись осыпать их зерном и хмелем. Затем из дома выскочила Вирь-ава в вывернутом наизнанку тулупе. Она прорычала по-медвежьи: «Отбивай!» — и поставила под ноги Деве воды сковородку с тлеющими углями.

— Норовистой женой будешь! — улыбнулась Дева леса, увидев, что Ведь-ава трижды пнула сковороду ногой.

Затем Мина ввёл за руку языческую богиню в свой дом, где они поставили образа в красный уголок, затеплили перед ними лампадку и помолились.

— Мы будем образцовой христианской семьёй, — с ухмылкой сказала мужу Дева воды.

Они вышли к свадебному столу и сели во главе его. На колени Ведь-аве посадили малыша, который два года назад родился в семье Мининого соседа.

— Нарожай побольше таких же! — закричали ей гости.

Вирь-ава вытащила из лувонь кши ветвь яблони и сорвала с него две птичьи фигурки. «Съешьте это, чтоб ваш ребёнок родился здоровым!» — сказала она молодым, взяла их за руки Мину и повела к брачному ложу.

В сенях просторной избы на широкую лавку была наброшена перина. Вирь-ава подвесила к балке над ней яблоневую ветвь и оставила молодожёнов наедине.

Дева воды села на лавку, надкусила хлебную фигурку голубя и протянула мужу.

— Не теряйся, Мина. Обними меня, и покрепче, — сказала она.

У него же словно отнялись руки. Ведь рядом с ним сидела могущественная богиня, прихотливая и безжалостная. «Вдруг Ведь-ава на меня за что-то разозлится? — дрожа, думал он. — В кого она тогда меня преврати? В лягушку? В пиявку? В водяного клопа?»

Ему ещё нигде не было так страшно — ни на вершине кургана, когда на него налетела ледяная муха, ни в лесу, когда он умирал, поражённый морозной иглой. Его не возбуждало обнажённое тело Девы воды, каким бы красивым оно ни было.

Оглядев дрожащего мужа, Ведь-ава скривила рот:

— Я в тебе не ошиблась? Ты вообще-то способен?

— Да, — растерянно прошептал он. — Я просто…

— Ты просто не можешь забыть свою Полё… — вздохнула Дева воды.

Даже ей было больно осознавать, что её муж любит совсем другую женщину, к тому же, давно умершую. Однако Дева воды перешагнула через обиду, легла на спину и прошептала:

— Будь смелее. Я такой же человек, как и ты…

Почувствовав доброжелательность в её словах, Мина отважился…

— Хорошо ли тебе со мной? — спросила она.

— Как в мёде купаюсь…

Жена никогда не дарила Мине такого блаженства. Однако даже сейчас он не мог забыть свою Пелагею, и три раза случайно назвал Ведь-аву «Полё». Она сделала вид, что не заметила.

Ведь-ава и Мина так устали, что уснули сразу же, едва только легли на настил в кершпяле Мининого дома.

Утром, только-только встав с постели, Дева воды радостно прошептала:

— Молодец, Мина! Я зачала.

— Как ты это поняла? — изумился Мина. — Дня ведь не прошло.

— Я не только владычица воды, но и покровительница деторождения. Поверь мне, ты скоро будешь отцом. Рожу тебе сына, который воплотит мою мечту.

— О чём же ты мечтаешь?

— Узнаешь когда-нибудь…

После завтрака молодую повели к Гремячему ручью. Девки срывали со свадебного пирога цветы и бросали их в омут — в дар Ведь-аве. Затем и Дева воды кинула в бучило серебряное колечко. «Вот не думала, что когда-нибудь стану дарить кольца самой себе!» — усмехнулась она. Отец Афанасий и Мина тоже улыбнулись себе в усы…

Свадебные торжества закончились. На столах оставались недоеденные яства, вокруг громоздились горы мусора и объедков, над которыми роились мухи.

— Долго убирать придётся, — вздохнул Мина.

— Не твоя забота! — отрезала Вирь-ава. — Мои лешаки всё здесь очистят, а тебе с женой пора за заборчик. Не выйдете оттуда, пока она не родит. Буду охранять вас.

— Будем сидеть взаперти? — возмутился он. — Как в тюрьме? Даже побродить по селу не сможем?

— Увы, не сможем, — кивнула Ведь-ава. — Это я так решила. Боюсь за плод. Вдруг кто на меня нападёт, ударит по животу или по голове — и я его потеряю.

— Тебе ли бояться нападения? — удивился её муж. — Ты же всегда можешь превратиться в рыбу или в водяную птицу и улизнуть…

— Сейчас уже нет, — вздохнула Дева воды. — Мне девять месяцев нельзя умирать, ведь вместе со мной умрёт и плод.

— Что значит «нельзя умирать»? Ты когда-нибудь умирала? — поразился Мина.

— Чтобы не стареть, нам приходится обновлять тело. Умирать, а затем возрождаться, сохраняя память памятью обо всех прожитых днях. Так делают все, кого вы величаете богами. Для нас смерть — это такая же обыденность, как для тебя завтрак или ужин. Бесконечная цепь смертей — вот тайна нашей вечной жизни.

— Ты меня сделаешь таким же, как вы?

— Нет, Мина! — честно ответила Дева воды. — А вот нашего сына… может быть… пока не знаю…

— Если ты такая могущественная, почему не можешь воскресить Пелагею?

— Отчего ж не могу?

— Воскреси мою Полё! Хоть на денёк…

Ведь-ава посмотрела на Мину с обидой и вызовом. Красавицу-богиню сильно задело то, что её муж всё ещё любил свою первую, давно умершую жену.

— Ты получишь её, — стиснув зубы, прошипела она. — Ровно на один день, как и просил. Я поговорю с Мастор-атей. Сразу же после нашего с тобой расставания…

-

[1]Уредев (эрз.) — дружка жениха на свадьбе.

[2]Онава (эрз., мокш.) — свадебная кибитка.

[3]Покай (эрз.) — эрзянское свадебное платье.

[4]Отпуст (церковнослав.) — заключительное благословение.