Зов Оз-моры

Глава 37. Мёд и жертва

Теперь под началом Дениса покой в Тамбове охраняли десять человек. Поселили их в выморочной избе, оставшейся после гибели одинокого стрельца. Они тосковали по семьям и ждали, когда, наконец, переселятся в собственные дома, привезут к себе жён и детей. На рассвете они выходили в дозор, а по вечерам обучались стрельбе и сабельному бою.

На улицах заснеженной крепости в эти дни было тихо. Запорожцы больше не бузили у ворот острога, даже Петька не гонялся с кнутом за своей женой. Дозорные изнывали от тоски. Радовались, когда слободские детишки начнут бросаться в них снежками или выкрикивать скабрёзные песенки. Какое-никакое, а развлечение. Раза три патруль натыкался на дерущихся спьяну слобожан. Вот и всё. Грусть и уныние!

Варвара тоже скучала, изо дня в день топя печь и готовя еду. Когда близилась ночь, она стягивала с себя сорочку, ложилась на медвежью шкуру и вздыхала:

— Умаялся ты, поди, в дозоре? Силёнок на меня уже нет?

— Бог с тобой, Толганя!

— Ну, ступай тогда сюда. Одна радость у нас и осталась, Денясь. В Вирь-ате я хоть пела с Инжаней. Да и мечта у меня была: оз-авой стать…

— Зато моя мечта сбылась. Служилым сделался. Десятником…

— Сбылась-то сбылась… Токмо вот счастья я в твоих глазах не вижу.

— Будет ещё у нас счастье. В свой дом переселимся. Ты ребёнка родишь…

— Очень хочу родить. Постарайся, Денясь! Иди ко мне…

Так и шли их однообразные дни. Варвара всё больше тревожилась: ей казалось, что после выкидыша она стала бесплодной. Муж, как мог, пытался развеять её беспокойство.

За три дня до Масленицы[1], проходя мимо торга, Денис заглянул в лавку золотых дел мастера. Он спрятал покупку за пазуху и вынул лишь вечером, когда вошёл в караульную избу. Варвара готовила к его приходу щи с грибами.

— Протяни мне руку и зажмурься, — сказал Денис.

На ладонь ей легло что-то тяжёлое и холодное. Она открыла глаза и увидела фибулу — кольцо, с которого свешивались семь золотых утиных лапок и цепочки с жемчужными бусинами.

— С чего это, Денясь? — удивилась Варвара.

— Хотел тебя порадовать, Толганя. Сюльгам тебе купил.

Варвара прикрепила заколку к своему платье — туда, где сюльгамы скрепляют вырез авань панара.

— Спасибо, Денясь… но лучший подарок — это зачатие. Надо жертву Ведь-аве принести.

— Когда же? — ответил ей муж. — У меня кажный день дозор.

В день Василия Капельника[2] не было капели: мороз в 146 году задержался надолго. Такой крепкий, что яркое мартовское солнце не могло растопить лежащий на тесовых крышах снег. Закраины на берегах Цны ещё не появились, и на речной лёд горожане безбоязненно заезжали на санях.

На рассвете в караульную избу прибежал Василий — запыхавшийся, с потным, несмотря на мороз, лбом.

— Именины у меня сегодня, — сказал он. — Отпраздновать бы, но Великий пост не позволяет. Да и не затем я пришёл. На Пасху много мёда людям понадобится. Съездить бы за ним, пока ещё лёд на реке стоит.

Денис обрадовался и воодушевился:

— Выезжаем за мёдом, наконец?

— А то нешто! Бестужев нас с тобой на три дня со службы отпустил. Теперь другие стрельцы будут в дозор по слободам выходить, а ты отдохнёшь. Вернее, поездишь по морозцу. Медок привезём. Савве Петровичу малость подарим, остальное продадим.

— Мёд в конце лета качают, а ныне зима, — засомневался бывший кузнец. — Найдём ли?

— Да, многие уже распродали мёд, — согласился Василий. — Но у кого-то в деревнях он ещё остался.

Варвара, слушая вполуха мужской разговор, вынула из печки чугунок, чтоб поесть самой и покормить Дениса. Василий тоже сел за стол и начал вместе с супругами хлебать кислые щи с грибами и репой.

— Куда изутра помчим? — спросил Денис.

— Над этим подумать надобно, — протяжно, растягивая слова, ответил Василий. — Здешних, ценских, селений почти не знаю. Слышал о деревне Тутан[3]. Это вёрст пятнадцать вниз на Цне. Там не только мордва живёт, но и беглые русские обосновались, крепостные да колодники. Мокшанами притворяются. Наши казаки с ними стакнулись и мёд оттуда возят…

— Казаки туда дорогу протоптали, — возразил Денис. — Значит, цена там на мёд такая, что нам никакого прибытка не будет. Тутан не подходит. Места надобно искать такие, где нет русских. Больше ни о какой деревне не слышал?

— Нет, — мотнул головой Поротая Ноздря. — Я же ж на раньше на Челновой служил, а там сплошь острожки. Там козловские стрельцы промышляют.

— Толга тоже на Челновой жила…

Денис только теперь вспомнил о Варваре. Она же безмолвно, с лёгкой улыбкой слушала мужской разговор.

— Жила, — сказала она. — Но о добрых местах на Цне знаю. В Тургуляе[4] русских там нет, одни мокшет. Лес, угожья. По Цне доедем. На санях, пока лёд стоит.

— Близко?

— Вёрст десять.

— Мордва тамошняя наверняка весь свой мёд в Тонбов свезла. Едва ли мы там его отыщем, — засомневался Денис.

— Подальше ехать надумал? — ответила Варвара. — Есть ещё Перккз[5] — добрая деревня. Ехать по Цне, в сторону Морши. Там сплошные угожья.

— Это вотчина царёвой матери, — покачал головой Василий. — Нечего там искать.

— Перккз не её вотчина. Там оброк не платят, — возразила Варвара. — Ясак платят.

— Откуда знаешь?

— Я из Лайме туда плавала.

— Съездим завтра. Разведаем, — поддержал её Василий. — Ну, пусть день потеряем… Что за беда? А ты… — он строго посмотрел на Варвару и назвал её языческим именем. — А ты, Толга, за толмача будешь.

— И так ясно, — усмехнулась она. — Кому же, как не мне, с мокшет говорить. Буду толмачом, но не просто так.

— Денег хочешь? — ухмыльнулся Поротая Ноздря.

— Нет. Хочу, чтоб вы с Денясем взяли с собой две пешни.

Василий пожал плечами. Денис, видя его недоумение, захохотал.

— Она хочет принести жертву богине воды. Правда, Толганя?

Варвара засмущалась и покраснела, но всё же собралась с духом.

— Да, хочу! Надо умаслить Ведь-аву. Чтоб путь за мёдом был добрым. Поможешь мужу пролуб пробить? Не убоишься Божьей кары, Василий?

— Чего же ж не пробить-то? — усмехнулся Поротая Ноздря. — На Рай не надеюсь. Ада не боюсь: и так знаю, что туда попаду. Да и не я буду вашей богине молиться, а ты приноси жертву. Никогда такого ещё не видел. Хочу поглядеть.

На рассвете Василий заглянул в караульную избу. На нём был не подбитый мехом стрелецкий кафтан, а овчинный тулуп. На кушаке висела сабля, а на плече — пищаль.

— И вы ручницу возьмите, — напомнил Поротая Ноздря. — Вдруг волки нападут.

Утро было студёным. Морду впряжённого в сани коня покрывал иней, возле ноздрей клубился пар.

Денис и Василий помогли забраться в сани Варваре, положили туда пешни и оружие, залезли сами. Повозка пошла по стрелецкой слободе, утонувшей в белом дыме, который валил из волоковых окон курных изб.

Торг за стрелецкой слободой уже начался, и Денис, не торгуясь, купил там ягнёнка. Сани вновь тронулись в путь. Пройдя через Водяные ворота, они сошли на заснеженный лёд Цны и помчали на север по прямому руслу. Дорога был длинной и спокойной. Ивы, росшие по обоим берегам реки, защищали от ветра седоков и коня.

— Знаешь, Денис, — сказал Василий. — Черкасы-то взапрок челобитную царю написали. Сам дворецкой Львов Алексей Михайлович велел им выдавать жалование серебром. Землю они пахать не станут, жить будут обособленно. Свою черкасскую слободу уже строят. Панской её у нас прозвали. Правду же ж о них говорят: глупей вороны, но хитрее чёрта! Была б моя воля, кнутом бы исполосовал им спины. Ан нет, цацкаются с ними.

— Казаков не хватает, вот перед ними и пляшут, — задумчиво произнёс Денис. — Князь Львов разбирал их челобитную, надо же!

— А кто их надоумил написать жалобу? — поддел его Василий.

— Из-за этого на меня косо смотрят? — насторожился Денис.

— Нет, успокойся. Воевода наш доволен, что вся эта кулемесица мимо него прошла. Похвалил тебя, когда Бестужев ему про случай с казаками рассказал. Боборыкин теперь о тебе знает.

Денис опасливо посмотрел на Василия. Он уже испытал на себе, чем может обернуться внимание большого начальства.

— Испугался? — рассмеялся Поротая Ноздря.

— Пока жил среди мордвы, слышал мудрость: боярского сада и птицы боятся.

— Не зря опасаешься, но ежели хочешь роста, надобно быть на виду…

Слово за слово, Денис даже не заметил, как повозка подошла к деревне Перккз. Когда сани приблизились к излучине Цны, Варвара крикнула Василию, чтобы тот остановил коня.

— Мужики, здесь должна быть яма. Вы мне обещали… — скорчив жалобную мину, напомнила она.

Денис схватил пешню, спрыгнул на снег и начал разгребать его валенком, чтобы очистить площадку под прорубь. Скоро гулко зазвучали удары пешен и полетели во все стороны осколки льда, окрашенные в алый цвет восходящим над рекой солнцем.

Когда лунка была прорублена, Варвара воздела руки к небу, вознеся хвалу владычице воды, положила на снег связанного ягнёнка, зарезала и утопила в проруби, попросив богиню воды о зачатии нового ребёнка.

Мон тонь лангозт,

Ведень кирди Ведь-ава!

Сия лацо тон лисят,

Сырня лацо тон шудят

Содак Толгань урманза.

Шумбрашиц кемокстак… [6]

Когда мохнатая тушка ягнёнка скрылась в чёрной глубине ямы, Варвара долго всматривалась в воду. Ждала, не появится ли там спина огромной щуки, не блеснёт ли золотистым боком крупный лещ, не всплывёт ли со дна пузырь газа… Но, увы, в проруби она не заметила никакого знака, говорящего, что Ведь-ава приняла жертву.

Пропев для порядка Оз-мору, Варвара забралась в сани.

— Пора в Перккз! — разочарованно буркнула она.

Сани прокатились ещё немножко по снежному покрову реки, прежде чем справа показался ведущий наверх след полозьев. Василий остегнул коня, и он потащил повозку вверх по склону берега.

До Перккза петлял наезженный санный след. По лесу разносился стук дятлов и басовитый крик воронов. Проскрипев полверсты по дороге, с обеих сторон зажатой старыми соснами, сани вползли в ветхую деревню с крытыми соломой курными избами. Из одного двора выскочили две собаки и, облаяв повозку, убежали назад.

Василий остановил сани возле большой добротной избы. Варвара соскочила с них и пошла в ближайший дом по узкой тропинке, протоптанной в глубоком рыхлом снегу. Постучала. Дверь открыл пожилой хозяин.

— Мне б с инь-атей поговорить. Где его найти? — спросила Варвара.

Старичок, услышав мокшанскую речь без акцента, заулыбался гостье.

— Я и есть инь-атя, дочка. Кежедеем меня зовут.

— А я Толга. Здесь мёд можно купить?

— Есть медок, дочка. Липовый.

— Липовый? — недоверчиво переспросила Варвара. — Угожье далеко?

— Рядом. Можешь посмотреть, но зачем? Мёд сам за себя скажет. Открытый парь в сенях стоит. Подойди, попробуй.

Варвара махнула Василию, и они вместе вошли в просторные, чистые сени деревенского старосты. Там в уголке стояла дюжина липовых парей-пудовок. Кежедей открыл один из них.

— Толга! Ярхцак! [7] — сказал он и протянул Варваре деревянную ложку.

Та попробовала мёд, зачерпнула ещё ложку и дала Василию.

— Да, это липец, — заключил Поротая Ноздря. — Сколько он хочет за пуд?

Варвара перевела вопрос.

— Шесть алтын, — ответил дед.

— Много! — отрезал Поротая Ноздря. — Возьму все кадки, кроме початой. По пять алтын.

Они ещё долго торговались при посредстве Варвары и сошлись на одиннадцати алтынах за два пуда.

— У соседей тоже есть мёд, — сказал на прощание старик.

— Пока хватит, — ответил Василий. — Дай Бог этот продать. Попозже приедем.

Василий с Денисом погрузили мёд на сани, и они поползли к реке по вьющейся змеёй лесной дороге, затем спустились на заснеженную броню Цны, набрали скорость и покатились к Тамбову по прямому руслу.

К караульной избе повозка подошла ближе к закату. Одиноко стоявший возле двери стрелец поклонился, приветствуя Василия. Поротая Ноздря соскочил с саней:

— Кирилл, ты чего здесь стоишь?

— Велено было тебя ждать, Василий Ильич.

— Зачем?

— Велено, чтоб Денис изутра был в съезжей избе.

— Кто велел?

— Савва Петрович. Сказал, пусть Денис к рассвету придёт, а ещё лучше затемно. И ждёт.

— Кого?

— Воеводу, — ответил стрелец. — Роман Фёдорович говорить с ним будет.

— Боборыкин? С Денисом? Ты, чай, лишнего не хлебнул?

— Капли в рот не брал. Полдня ждал здесь, а тебя нет и нет.

— Чай, Бестужев посмеяться над нами решил?

— Петрович не любит шутки шутить, сам знаешь. Не в обычае это у него.

Поротая Ноздря забеспокоился. Зачем сам воевода вызывает его подчинённого? О чём будет с ним говорить?

— Кирилл, замёрз? Тебя же ж, поди, супруга обождалась? Ступай домой.

Василий зашёл вместе с супругами в караульную избу, скинул тяжёлый тулуп, опустился на скамью и жестом приказал Денису сесть рядом. Он пребывал в полном недоумении и беспокойстве.

— Денис! Чего же ж Роману Фёдоровичу от тебя понадобилось?

— Откель мне знать?

— Чай, кто ему донёс, что мы за мёдом ездили? — опасливо пробормотал Василий.

— Он разве запрещает стрельцам торговать?

— Нет. О чём же ж он с тобой гутарить решил. Неужто о черкасах запорожских?

— С чего бы?

— Тогда о чём же ж?

Денис пожал плечами: у него не было даже догадок касательно того, о чём с ним захотел поговорить воевода. Варвара, сочувственно улыбаясь ему, вытащила из печи чугунок со вчерашней кашей.

— Ешьте, мужики! Утро вечера мудреней.

-

[1]Великий пост в 1637 году начинался 20 февраля по старому стилю (2 марта по новому).

[2]День Василий Капельника в 1637 году — 28 февраля по старому стилю (10 марта по новому).

[3]Тутан (старомокш.) — молодой лес. Деревня Тутан сейчас — село Татаново.

[4]Тургуляй (мокш.) — «речка, где набухает (зерно)». Так назывался ручеёк, впадающий в Цну. Видимо, в этих местах варили пиво. Сейчас там располагается посёлок Трегуляй.

[5]Перккз (старомокш.) — звериное место.

[6] Я к тебе пришла,

Хранительница воды Ведь-ава!

Словно серебро ты бежишь,

Словно золото течёшь.

Узнай болезни Толги,

Здоровье ей укрепи…

[7]Ярхцак! (мокш.) — кушай.