Зов Оз-моры

Глава 39. Лазоревые яхонты

39. Лазоревые яхонты

Ведь-ава понемногу освоилась в Вельдеманове. Ей, как и Деве леса, пришёлся по душе круг местных молодушек и девушек на выданье, которые образовали там тугое сообщество, чётко отмежёванное и от девочек-подростков, и от рожавших баб. Молодые женщины вместе играли, гадали и гуляли на праздниках, которых было очень много в селе, где поклонение старым богам слилось с верой в Святую Троицу.

Как и в языческую старину, супружеские измены в Вельдеманове не считались чем-то зазорным. «Откуда бы ни был бычок, телёнок-то наш», — говорили почтенные кудазоры[1], когда рожали их снохи. Молодые жёны тайком от мужей бегали с холостыми парнями в заросли краснотала, а потом расписывали подругам свои похождения. Все удивлялись, почему Марё оставалась верной мужу и не гуляла ни с кем на стороне.

Перед Троицей в Вельдеманове прошёл День очищения срубов[2]. Марё помогала односельчанам заменять сгнившие брёвна срубов колодцев новыми, чинить крыши над родниками, убирать возле них ветки и прошлогодние листья. Она болтала с сельскими девками и бабами об их женихах и мужьях, о полевых работах, о лесных цветах и ягодах, о будущем урожае…

Не делала она только одного — не будила возле каждого колодца или родника Деву воды и не вымаливала у неё дождь. Она молчала, когда все остальные пели: «Кормилица Ведь-ава! Дай воды нашим всходам!»

Ещё не закончился день, ещё не были починены все срубы и очищены все родники, когда возле истоника в поросшем осинами овраге к ней подошла Анисья — девушка, с которой Дева воды больше всего сдружилась.

— А ты, Марё, что не поёшь вместе с нами? — тихо полюбопытствовала она. — Почему ни о чём не просишь Ведь-аву?

— Не поётся мне что-то, Ансё. Тягостно на душе, — ответила та: не говорить же правду.

— Плохого мужа ты выбрала, вот и кручинишься, — сочувственно вздохнула Анисья. — Староват он и слабоват для тебя. Разве такой мужик нужен молодой красивой бабе? На тебя же, Марё, полсела засматривается.

— Пусть сморят. Я им не запрещаю, — равнодушно ответила Ведь-ава.

— Вон Тишка вообще глаз не сводит…

— Недурён он, этот Тихон…

На этот раз в ответе Девы воды появились нотки мечтательности.

— И не беден, — сказала Ансё. — У него, как и у Минки, всю родню моровая язва выкосила. Она ведь тогда полсела в могилу свела. Так вот, Тишке всё отцово хозяйство досталось. Одному! Пашет день и ночь, и ведь как-то успевает. В курганах кости не ищет: некогда ему.

— Парень что надо, да? — усмехнулась Дева воды.

— Чего б тебе не погулять с Тишкой? Сразу на душе веселее станет. Парень-то хорош не только на лицо. Девки проверяли. Да и робок он только с тобой. Больно уж красивая, говорит, подойти страшно. Так ты бы сама…

— Не могу. У меня уже есть муж, — коротко и сухо ответила Дева воды.

— Так любишь Минку? А ведь всё село видит: мало тебе от него проку. Странный он какой-то, не от мира сего, да и красоту давно растерял. И мужская сила, наверное, уже не та, что в молодости. Зачем он тебе?

— Вам не понять, — лукаво улыбнулась ей Ведь-ава.

«По-моему, она не против погулять с Тихоном: улыбка Машеньку выдаёт! — решила Ансё. — Так и скажу Тишке. Пусть парень попробует. Вдруг у него выйдет?»

Анисья поговорила с Тихоном в тот же день. Отвела его подальше от очередного замшелого сруба и вполголоса сказала:

— Марё птица гордая, сама не подойдёт. На словах отрубила, но по глазам я видела: согласна она. Уламывай!

— Спасибо, Ансё! — обрадовался Тишка. — Ради неё на что хочешь готов. Надо будет корову с лошадью продать — продам! И, и всех кур, и всех гусей…

— Да ты влюблён, выходит? — удивлённо покачала головой Ансё. — А я-то думала, просто ночку хочешь с ней провести.

— Какую ночку! — возмутился Тихон. — Всю жизнь хочу провести с ней! Всё, что попросит, добуду. На всё отважусь, но Марё станет моей!

— Что ж, попытайся-попытайся… — напутственно улыбнулась ему Анисья.

Не успела она договорить, как Тихон уже нёсся домой. Когда он вернулся, очистка срубов заканчивалась. Жители Вельдеманова собрались на поляне близ последнего родника. Некоторые ещё работали, другие уже брали ковши из рук старого велень прявта[3]. Парень тоже взял корец и расположился на траве у края леса. Время от времени он посматривал на Марё, грустно сидящую на пне. «Как бы к ней подойти, чтобы Мина ничего не заподозрил?» — думал он.

И вот прявт крикнул, что пора пить пуре. Тихон не сразу пошёл к бочонку. Он наблюдал за Девой воды, а она не спешила наполнить свой корец. Лишь когда остальные вельдемановцы расположились вокруг костра с ковшиками в руках и начали петь, она нехотя поднялась с пня, отряхнула панар и неспешно пошла за праздничным напитком. Парень отвязал от пояса кожаный мешочек…

Они встретились возле бочонка с пуре, когда в ковше у Ведь-авы уже плескался священный напиток. Тихон выронил мешочек на траву и шепнул:

— Это тебе!

Дева воды вздрогнула от неожиданности и пролила немного шкаень пуре на подол панара. Отряхивая его, она подобрала мешочек.

— Что там? — поинтересовалась она.

— Речной жемчуг. Сам искал…

Дева воды пристегнула мешочек к своему поясу.

— Благодарю, — улыбнулась она Тихону. — Тронута… но речного жемчуга я и сама наберу сколько угодно.

— Может, поговорим наедине? — он указал на рощицу.

— Что ты! У меня здесь муж. Как я сейчас уйду с тобой? А вот на Тундонь ильтемо [4] попробую. Раздобудь к тому дню золотые серёжки. Только не со смарагдами, как у меня, а с яхонтами. Лазоревыми, как мои глаза!

Тихон присмотрелся к её серьгам. Сколько же в них золота и самоцветов! По десять изумрудов в каждой, да каких крупных! Ни у кого в Вельдеманове таких украшений не было. Даже попадья Чиндява носила серебряные серёжки со стеклянными камушками.

Ведь-ава была уверена, что парень спасует. Однако он сказал:

— Не отступлюсь от тебя, даже не думай! Будут тебе, Марё, серьги с яхонтами!

— Что ж, ищи! Найдёшь к Проводам весны — поговорю с тобой.

Она обнадёживающе блеснула глазами, отвернулась от парня и пошла к костру.

«Правду ведь говорят, что Марё обчистила родителей! Иначе откуда у неё серьги с такими смарагдами? А ведь она просит ещё дороже, с яхонтами! До Тундонь ильтемо считанные дни остались. Где деньги найти, да так быстро?» — задумался Тихон.

В пятницу утром, за день до Троицы, Тихон запряг лошадь, погрузил на телегу всех своих кур, уток и гусей, почти всю домашнюю утварь, оставшиеся от умерших родственников украшения и одежду, привязал к подводе корову и телёнка — и отправился в Нижний Новгород. Ехать было чуть больше полусотни вёрст, и к вечеру парень уже прибыл на место. Он поел в дешёвой харчевне, переночевал в постоялом дворе и ещё затемно был на торге. Распродал всё, кроме лошади, и пошёл к золотых дел мастеру.

— Сделай мне серёжки золотые, — попросил он. — И чтобы бусины там были яхонтовые. Синие-синие, как глаза моей любимой.

— Ты что, боярышню решил охмурить? — усмехнулся ювелир.

— Может, и так… — загадочно ответил Тихон.

— Не хватит твоих денег на такой подарок.

— А если я ещё и лошадь продам?

— Всё одно не хватит! — мастер с сочувствием посмотрел на него. — Да и на чём ты возвратишься домой? Давай условимся так. Камешки поставлю, но только не лазоревые яхонты, а пеплопритягатели[5]. Уж не знаю, какая красавица не польстится на такой подарок.

Тихон расплатился за серьги и отправился в Вельдеманово.

Проводы весны он ждал с нетерпением. Неделя, как ему показалось, длилась семь лет. Наконец, наступил день карнавала.

Рано утром парни срубили за околицей две молодых кудрявых берёзки, разбились на две группы и ушли с деревцами в противоположные концы села.

Когда рассвело, и блики поднявшегося солнца заиграли на поверхности Гремячего ручья, на торговой площади в центре Вельдеманова собрались все местные девушки и молодые женщины. Ещё накануне они вытащили из своих липовых парей припасённые к празднику холщовые ленты, окрашенные отваром листьев чертополоха и бузины, корней подмаренника, стеблей душицы, цветов дрока, донника, василька…

Почти у всех девушек ленточки были тускловатыми, и только у Девы воды и Девы леса — яркими.

— Где вы такие раздобыли? — удивлялись односельчанки.

— На ярмарке купили, — ответила им Вирь-ава.

Крестьянки пожимали плечами. Никто не помнил, чтобы Марё или её урьвалине ездили на прошлой неделе в Нижний Новгород. «Может, Тихон им привёз? Он же в ту субботу был на торге», — предположила Ансё, но расспрашивать парня не стала.

И вот наступило время выборов Весны. Избрать её предстояло среди девственниц с созревшим для замужества телом, а таких в Вельдеманове было не отыскать днём с огнём. К тому же, молодые эрзянки боялись избрания, ведь Весна была обязана в течение года выйти замуж. Неважно за кого, главное было успеть. Если девушке не удавалось найти мужа, то боги накладывали на неё проклятье, и несчастья преследовали её вплоть до смерти.

— Где ж нам найти Весну? — шептались девицы.

— Как где? — удивлённо посмотрела на них Ведь-ава и указала на Деву леса. — Да вот же она!

— Буду Весной, — подтвердила Вирь-ава. — Я проклятия богов не боюсь.

— Хорошо, что не боишься, но неужели ты непорочна? — недоверчиво спрашивали её односельчанки.

— Я девственна. Если не верите Марё, пригласите повитуху.

Эйдень-аву звать не пришлось. Она сама степенно вышла на середину площади, взяла Деву леса за руку и повела в ближайшую баню. Вышла она оттуда с вытянувшимся лицом, в недоумении тряся головой и звеня бубенчиками на дрожащем ожерелье.

— Девочки! Она вправду девственница! — заорала повивальная бабка.

Вся площадь облегчённо вздохнула, как единое существо. Самая трудная часть карнавала осталась позади.

Сразу же после избрания на голову Весны надели огромный венок из полевых цветов, а всё её тело опутали длинными побегами хмеля, вьюнка и повилики. Затем девушки, оставив Вирь-аву на площади под присмотром эйдень-авы, разбежались в разные концы села, где их ждали парни с берёзками.

Украсив срубленные деревца ленточками, парни и девушки с песнями понесли берёзки на торговую площадь Вельдеманова. По пути к ним присоединялись дети, женатые мужчины и замужние женщины. Старики выносили им припасённые заранее гостинцы.

И вот обе процессии подошли к площади. Два парня, держа наперевес берёзки как рыцарские копья, с разбегу бросили их в направление центра площади. Тут же к деревцам наперегонки побежали детишки и оборвали с них ленточки.

Настало время наряжать коня.

— Кто же поведёт его под уздцы? — начали шептаться вельдемановцы.

— Мина! — громко сказала Ведь-ава. — Он ещё вчера сказал мне об этом.

— Вести коня должен самый достойный! — раздались возгласы. — Подходит ли Мина?

— Почему же нет? — крикнула Ансё. — Он ведь завоевал сердце Марё, а она красавицы из красавиц.

— Он колдун. Он приворожил Марё! — вновь зашумела толпа.

— Даже если он и колдун, то духовидец, — возразила Анисья. — Такой способен мёртвого из могилы поднять, но вот приворожить девушку — уже не в его власти. Тут чары некроманта бессильны.

— Я старая подруга Марё, — вмешалась Весна. — Подтверждаю, что не было никакого колдовства. Мариам никогда не выглядела, как приворожённая.

— Почему мы должны тебе верить?

— Чем же я заслужила ваше недоверие? — парировала Ведь-ава. — Вы сомневались, что я девственница, даже эйдень-аву позвали. И что же выяснилось? Чиста я перед вами.

Спорили вельдемановцы долго, пока не прогремел бас отца Афанасия:

— Пусть Мина усмирит Коня. Тогда и увидим, достоин ли он.

— Пусть усмирит! — заголосили селяне.

Не прошло и минуты, как рогожный Конь с неистовым ржанием выбежал на площадь и понёсся на вельдемановцев, не видя перед собой дороги. Все в страхе расступались перед ним.

Из толпы выбежал Мина, подскочил к голове Коня и схватился за уздечку. Тот, однако, успокоился не сразу. Он ещё долго бегал по площади, распугивая людей.

Весна тем временем стала собирать с вельдемановцев деньги и куриные яйца на корм ретивому «животному», а Ведь-ава незаметно ускользнула в росший неподалёку сад. Тихон устремился за ней.

Под яблоней, ветви которой гнулись от тяжести незрелых плодов, он протянул ей серьги.

— Вот, Марё!

Ведь-ава положила серёжки на ладонь, внимательно рассмотрела…

— Похоже, вправду золото, — улыбнулась она. — Однако самоцветы — никакие не яхонты. Либо мастер тебя надул, либо ты решил меня обмануть.

— Виноват, Марё! — сознался Тихон. — Не хватило денег на серьги с десятью яхонтами в каждой. А ведь я продал почти всё имущество… кроме дома и лошади!

— Надо отвечать за слова, Тиша! — наставительно ухмльнулась Ведь-ава. — Кто сказал Ансё, что и лошадь ради меня продаст? Продал бы — может, и хватило бы на яхонты.

— Прости, Марё! Если б я остался без неё, то как бы вернулся в Вельдеманово? Пешком из Нижнего идти далековато. Не успел бы к Проводам весны.

— Хорошо, уговорил. Разрешу поцеловать меня. В щёчку.

Тихон обнял её и прильнул губами к её тёплой румяной щеке.

— Оставишь Минку? — прошептал он. — Выйдешь за меня, Марё?

— А на что ты меня содержать будешь? — хмыкнула Ведь-ава. — На что украшения с самоцветами станешь покупать? На что холить, на что кормить будешь? Я ведь из купеческой семьи, к крестьянскому труду не привычна. Ты же продал всё, кроме дома и лошади. Сам не сегодня-завтра побираться начнёшь.

— Руки у меня есть, голова есть. В Нижний на отхожий промысел отправлюсь. Как-нибудь добуду деньги и нам на пропитание, и тебе на украшения.

— Докажи, что ты такой добычливый! — задорно сказала Машенька. — Раздобудь к пиземе-озксу[6] малолетнюю девочку. И не тощую, а посочнее. Приведи в Вельдеманово и скажи Учвату, чтоб он принёс малышку в жертву Ведь-аве.

Это была не минутная её прихоть: она давно мечтала о такой жертве. Могущество и бессмертие развратили и пресытили Деву воды. Окружающий мир для неё давно потускнел и сделался пресным. Её изнеженное тело уже не радовали обычные радости. Ведь-ава перепробовала десятки тысяч яств, и ей наскучили самые изысканные из них. Вот ей и захотелось полакомиться мясом ребёнка, упиться его кровью. Необоримо захотелось!

Тихон молчал, потрясённый услышанным, а Марё напряжённо ждала его ответа. «Согласится ли парень ради меня на такое злодеяние? Так ли сильно он влюблён?» — сомневалась она.

— Где ж мне найти малышку? — наконец, спросил Тихон, и Ведь-ава облегчённо вздохнула: «Да, этот парень готов на что угодно ради меня…»

Она задушевно улыбнулась парню.

— А ты поищи! — сказала она. — Лошадь у тебя осталась, вот и поезди по деревням близ Нижнего. Присмотри сиротку, примани чем-нибудь сладеньким и привези в Вельдеманово… Ведь-ава не только тебя, но и всё село отблагодарит. Наконец, прольётся дождь, которого мы не видели с начала весны. Тогда и я в долгу не останусь. Поцелуем в щёчку уже не отделаюсь. Обещаю!

— Разве Учват меня послушает? Разве принесёт ребёнка в жертву?

— Так уговори его, — строго ответила Марё. — Не мальчик же ты. И вот что заруби себе на носу. Ежели Ведь-ава получит жертву, все здесь тебе будут обязаны, и я в первую голову. А вот ежели не получит — не обессудь. Усвоил?

Тихон кивнул.

— Тогда возвращаемся в село, — сказала Машенька.

Пришли они на пустую площадь. Вельдемановцы уже убежали вслед за Весной и Конём на поле, чтобы там молить Норов-аву об обильном урожае.

— Скорее, Тишка, за ними! — задорно шепнула ему Марё. — Селу ведь грозит неурожай и голод. Надо срочно помолиться Норов-аве. Ведь-аве же поклонимся, когда ты жертву добудешь…

-

[1]Кудазор (покштя) — глава дома (семейства). Кудазор-ава (покштява) — его жена.

[2]Очищение срубов проводилось мордвой в первых числах июня, незадолго до Троицы.

[3]Веленьпрявт (эрз.) — сельский староста у эрзян. То же, что инь-атя или велень пряфту мокшан.

[4]Тундонь ильтемо (эрз.), Тундань ильхтяма (мокш.) — карнавал «Проводы весны». Проводился через неделю после Святой Троицы.

[5]Пеплопритягателями на Руси называли турмалины. Ювелир предложил заменить ими сапфиры.

[6]Пизем-озкс (мокш), пиземе-озкс (эрз.) — моление о дожде. Проходило в июле у родника, реки или озера. На этот праздник в древности иногда приносились человеческие жертвы Ведь-аве.