Молодая чета проснулась в полночь и бодрствовала до зари. Варвара с мужем не могли уснуть сначала от волнения, а затем, когда стала наваливаться на них дрёма, принялись толкать друг друга. Оба боялись, что Денис проспит рассвет и тем навлечёт на себя гнев воеводы.
Когда восточная сторона неба чуть просветлела, и над чёрными зубьями острога засверкала Волчья звезда, Денис помолился, похлебал щи, надел свой линялый кафтан и обнял жену.
— Бог весть, Толганя, что меня ждёт. Молись за меня своим богам.
— Не трясись! — принялась успокаивать его Варвара. — Ежели воевода решил бы тебя наказать, не позвал бы он тебя на разговор.
Денис поцеловал её, вышел в предутреннюю морозную мглу и зашагал в сторону башни Московских ворот. Когда он вошёл в тамбовский детинец, уже занялась заря и в слободе хрипло закричали петухи. Ждать Боборыкина не пришлось: он с рассвета работал в своей канцелярии.
В съезжей избе было жарко натоплено, и Роман Фёдорович одет был легко, почти по-домашнему. Шёлковую рубаху, расшитую языческими обережными знаками, стягивал парчовый кушак. На прямых плечах висел распахнутый польский кунтуш, подбитый соболиным мехом. Справа от воеводы сидел подьячий, а слева стоял верзила в холщовом фартуке. «Кат», — понял Денис, и сердце у него мелко забилось.
Бывший кузнец приложил правую руку к груди и отвесил Боборыкину земной поклон.
— Кто ж ты на самом деле? — спросил воевода.
— Денис Марков сын. Кузнец, родом из Рясска. Я всё уже рассказал пятидесятнику.
— Нет, не всё. Простой кузнец ты, значит? — ухмыльнулся Боборыкин.
Денис опасливо взглянул на заплечных дел мастера, который недвижно стоял в углу, и решил не говорить как на духу.
— Оружейник я, — ответил он. — Меня ценили и в Рясске, и в Пронске, и в Козлове. Умею даже булат ковать, но из готовых слитков.
— Пошто ж ты Василию всё это не сказал? Зачем утаил?
— Боялся, меня в служилые не запишут…
— Как Быков тебя не записывал, да?
— Отказал он мне, вот и бежал я из Козлова. Сюда, в Тонбов.
— Отчего же он тебя не записал?
— Не хотел оружейника на войне потерять. Говорил, я Козлову зело нужен.
— В Тонбове всё так же, Дениска. Хороший оружейник ценнее стрельца, даже десятника.
«Неужто прогонит со службы?» — испугался Денис. Боборыкин заметил страх на его лице и задушевно промолвил:
— Не бойся. Раз уж тебя записали в служилые, выгонять не станем. Торгуй пока мёдом, ходи в дозоры… но ежели потребуешься как кузнец, поработаешь.
— Благодарю, батюшка воевода, — поклонился ему Денис.
— А пошто ты людей Быкова убил? — вдруг спросил Роман Фёдорович.
Вопрос подкосил Дениса, как удар кувалдой по ногам. У него закружилась голова, он побледнел и застыл в оторопи.
— Это они на нас напали, — чуть оправившись, с мольбой в голосе ответил он. — Мы, вольные люди, ремесленники, ехали из Козлова в Тонбов. Люди Быкова догнали нас и стали угрожать расправой. Хотели насилие учинить над моей супругой Варварой, а меня избить до полусмерти.
— Это они умеют! — с усмешкой покачал головой Боборыкин. — Вы, значит, дрались против четырёх служилых и всех убили? Сколько ж вас было?
Денис молчал, боясь даже произнести междометие.
— Мои стрельцы наткнулись на шесть мертвецов, — продолжил Роман Фёдорович. — Четырёх служилых и двух слобожан. Вас, значит, было трое?
— И ещё супруга моя.
— Вы с ней убежали в лес? Так?
— Всё так, батюшка-воевода, — кивнул Денис.
— Как же два ремесленника смогли с четырьмя служилыми справиться?
— Не ведаю, батюшка-воевода.
— А кто со второй погоней разделался? Их ведь так и не нашли. Никого!
Душа у Дениса ушла в пятки. Он, трепеща как осиновый лист, глядел то на Боборыкина, то на заплечных дел мастера.
— Куда ж они делись? — повторил вопрос Роман Фёдорович.
— Не ведаю, — пробормотал Денис. — Я с ними не дрался.
— Мордва, значит, всех их перебила. Или лихие люди. Вы же с супругой вовремя улизнули? — хмыкнул воевода. — Так выходит?
— Так, батюшка-воевода.
— Ныне ты служилый, и по закону допросить тебя должен я.
Боборыкин махнул стоявшим у входа стрельцам, и те потащили побелевшего от страха Дениса в подвал съезжей избы.
На стенах затхлой и сырой пыточной блестели капли воды, как испарина на лбу истязаемого. Пол был хорошо подметён, но не отмыт от пятен крови. Стрельцы бросили на него Дениса. Один сел ему на ноги, а другой крепко ухватился за шею.
Заплечных неспешно подошёл к жертве, заголил ему спину и поднял батоги. Денис зажмурился и приготовился к кровавой пытке… но почти не почувствовал удар.
— Десять батогов, да покрепче! — гаркнул Боборыкин, и палач принялся бить Дениса… но тоже едва ощутимо.
Роман Фёдорович с ухмылкой посмотрел на Дениса.
— Признавайся! Ты ли убил людей Быкова и своих попутчиков — или лихие люди?
— Не я, батюшка-воевода! — с трепетом в голосе выпалил Денис. — Как бы один я смог с ними справиться? Мы с Варварой убежали, и драка продолжалась без нас. Кто убил служилых, не ведаю.
— Правду ли ты говоришь? — строго спросил Роман Фёдорович и повернулся к кату: — Ещё десять батогов!
Последовали удары, но тоже несильные.
— Сознавайся! — вновь сказал воевода.
— Не я убивал! Не я! — запричитал Денис.
— Крест целуй!
Денис припал губами к серебряному распятию, и Боборыкин сурово посмотрел на подьячего:
— Пиши: «Побожился под пыткою, что дрался, обороняя себя и супругу свою Варвару. Убежал с нею в лес. Никого не убил, а служилых из Козлова перебили лихие люди».
Стрельцы потащили Дениса наверх и усадили на лавку. Вскоре к нему поднялись Боборыкин и подьячий.
— Этот розыск закончился, — усмехнулся Роман Фёдорович. — Но скоро начнётся другой, и ты мне там потребуешься. Месяц назад я челобитную в Разрядный приказ отправил.
«Что за суд? К чему клонит воевода?» — судорожно думал Денис.
— Челобитную царю? — робко спросил он.
— Да, — кивнул Боборыкин. — Ответ уже пришёл. Вот грамота из приказа! За царёвой подписью. Читай! Ты же грамотный.
Денис, пошатываясь, подошёл к столу подьячего. Тот протянул ему столбец.
«Иван де Биркин да зять его Михайло де Спешнев тех людей с дороги емлют к себе в Козлов и осаживают их у себя сильно; а которые де люди в Козлове жить не похотят, и они тех людей бьют же, и в тюрьму сажают, а в новый де Тонбов город пропускать не велят; а которые де люди из Козлова уйдут и пойдут в новый Тонбов город степью, и козловские де ратные люди, голова Путила Быков с товарищами на засеке тех людей имали и били, и грабили же, и жён их позорили, а бив и ограбля, отсылали назад в Козлов город».
— Уразумел, Дениска? — спросил Боборыкин. — Царь на мою сторону встал! А теперь смотри, что он велел.
Денис вновь впился глазами в столбец. «Писал к государю царю и великому князю Михаилу Фёдоровичу всея Русии из Тонбова стольник и воевода Роман Боборыкин: по государеву царёву и великого князя Михаила Фёдоровича всея Русии указу велено ему в новый Тонбов город называть в служилые и во всякие жилецкие люди вольных и охочих людей, от отцов детей, и от братьи братью, и от дядей племянников, и подсоседников, и захребетников, а в городах на Воронеже, на Ельце, на Лебедяни, в Донкове, в Ряском, на Михайлове велено кликать бирючем, чтоб в Тонбов город шли на житье всякие вольные и охочие люди».
— Это ещё не всё! — продолжил воевода. — Начался розыск славных дел Быкова. Долго я о нём хлопотал, и вот добился.
— Будет суд над Быковым? — перепугался Денис.
— Да, — кивнул воевода. — Пора ему в Данков возвращаться, к своим поместьям. По закону вершить суд будет Биркин. Однако не решится он выгораживать Путилу Борисовича. Не пойдёт он против меня, царёва родича. Это и станет его концом: ежели Быков слетит с коня, то и старик в седле не удержится. Ищу жалобщиков и свидетелей. У тебя, Дениска, выбор небогатый. Либо в стремя ногой, либо в пень головой. Подавай на Быкова челобитную.
— И так, и так выходит, что в пень головой, — вздохнул Денис. — Коли выиграет Путила Борисович суд, то мне придётся платить ему за бесчестье… а то и в тюрьму меня вкинут. А коли проиграет он, то пришлёт своих молодчиков…
— Опасное дело, вестимо, — согласился Роман Фёдорович. — Но за тобой буду стоять я. Жалобщиков у меня уже дюжина. Твой случай — самый яркий, ведь по вине Быкова убиты были и подмастерье твой, и тесляр из Посадской слободы, да и ты сам чуть жизни не лишился. Вы с супругой станете драгоценными самоцветами на сабле моей борьбы с Биркиным. Не будет он больше писать на меня доносы. Я вобью осиновый кол в самое сердце его воеводства! И ты мне в этом поможешь.
— Да… вестимо, батюшка-воевода… напишу жалобу, батюшка-воевода… — ещё не оправившись от потрясения, пробормотал Денис.
— Писать тебе ничего не надо, — ответил Боборыкин. — Жалоба уже составлена. Погляди.
Денис взял ещё один столбец из рук подьячего и начал читать: «Царю, Государю и Великому князю всея Русии Михаилу Фёдоровичу бьёт челом холоп твой стрелец Дениска Марков сын. В нынешнем во 146 годе февраля 14 дня писал я к тебе, Государю. В 145 годе октября 4 дня голова козловский Путила Борисов сын Быков людей своих направил, дабы они избили меня и над супругой моей Варварой насилие учинили, опозорив её, а затем в Козлов город вернули на побои и поругание. Покуда подмастерье мой Акимка Григорьев сын и тесляр Фёдор Кириллов сын дрались с ними, я в Челнавский лес убежал, будучи раненым, и супруга моя со мной…»
Денис на миг оторвал взгляд от грамоты и протёр глаза: всё ведь немного не так было на самом деле. Однако спорить не стал и продолжил читать, пока не дошёл до слов: «К сему руку приложил Дениска Марков сын, холоп твой». Подьячий протянул ему перо, но он замешкался.
— Неужто никогда челобитные не подавал? — поинтересовался Боборыкин. — Я себя тоже царёвым холопом Ромашкой в столбцах именую. Все мы слуги государевы.
Денис взял перо и подписал бумагу. Боборыкин, увидев испуг в его глазах, усмехнулся:
— Это тебе не с татарами биться. Крепись! Ежели и дальше будешь правильно себя держать, не забуду о тебе. Догадываюсь, о чём ты мечтаешь. Получишь… со временем.
Роман Фёдорович встал, давая понять, что разговор окончен. Денис приложил руку к сердцу, поклонился боярину да земли и выбежал из съезжей избы.
К тому времени погода в городе испортилась. Поднялась такая вьюга, что не было видно изб, даже Московская башня детинца еле просматривалась. Денис шёл домой наугад, с тревогой озираясь по сторонам. Ему мерещились то подручные Быкова, то Вирь-ава, то гигантский филин, стремящийся вцепиться когтями в его плечи. В караульную избу бывший кузнец вбежал, дрожа от слепого, безотчётного страха.
— Никогда тебя таким не видела, — сказала жена, ставя перед ним миску с кашей. — Чем тебя напугал воевода?
— Жалобу заставил подать. На Быкова.
Варвара выронила ложку и в ужасе схватилась за виски.
— На Путилу Борисовича?
— Других Быковых не знаю, Толганя, — ответил Денис.
— Зачем, Денясь? Разумеешь, чем это нам грозит?
Она села к нему на колени, обняла и стала гладить его волосы.
— Это и опасно, и неправильно, — прошептала она. — Быков храбрый воин идостойный человек. Благодаря ему у меня есть ты, а у тебя я.
— У меня не было выбора, голубка моя, — ответил Денис. — Как увидел я заплечных дел мастера, так и ушла душа моя в пятки. Бился с татарами, с ногайцами, с черкасами, с медведем… Никого не боялся, а здесь трясся, как лист на ветру. Воевода сказал мне: «Либо в стремя ногой, либо в пень головой». Вот я и согласился…
— И, поди, рассказал ему всё? Как мы поехали в Тонбов…
— Он и так всё знал.
— А про Вирь-аву ты ничего ему не говорил?
— Я ж не совсем разума лишился.
— Вот и не говори о ней никому, а то решат, что ты ополоумел, и со службы прогонят…
К вечеру вьюга совсем разбушевалась. Ветер свистел и бросался снежными хлопьями в дверь караульной избы.
«Что теперь с нами будет? Быков вроде бы человек не мстительный, но всему же есть предел. Он наверняка озлится на нас. Вдруг своих молодчиков пришлёт?» — думала Варвара и опасливо вслушивалась в шум за дверью. В нем ей слышались шаги и голоса подручных козловского головы.
Перед сном, чтобы успокоиться, она начала разглядывать подаренный Денисом сюльгам, и на его золотой поверхности вновь увидела Деву воды.