Зов Оз-моры

Глава 40. По щучьему хотению

За юной жертвой Тихон отправился через день. Напёк с вечера сладостей, положил их в котомку, выспался, а утром пришпорил коня и отправился на поиски ребёнка. Мечты о белокурой красавице настолько помутили разум у парня, что он ни разу не задумался, чем для него может обернуться убийство маленькой девочки. Ведь он, крещёный человек, мостил себе дорогу прямо в Ад.

Он стал думать, где найти беспризорного ребёнка и чем его приманить. «Не такое уж и сложное задание дала мне Марё», — в конце концов, решил Тихон. Ведь Смутные времена ещё продолжались, и Нижегородский край переживал их так же остро, как и вся ослабевшая Московская держава. Одни деревни разоряли степняки, другие жгли черемисы. Нападали на христианские селения и мордва, не отошедшая от язычества. С каждым годом становилось всё больше и разбойников, не верящих ни в Святую Троицу, ни в чертей, ни в языческих богов. Много было окрест Нижнего горелых селений! Много бесприютных детей ходило по дорогам Руси!

За две недели Тихон проехал немало пожарищ и заброшенных деревень, но удача ему не улыбалась. Люди давно покинули эти селения, и там не было никого, кроме крыс, шныряющих по погребам и домам, да лисиц и одичавших кошек, которые охотились на этих грызунов.

Наконец Тихон наткнулся на деревню, которая сгорела совсем недавно. Дня два или три назад, едва ли больше. Ветер там ещё не разметал седой пепел, который покрывал дорожки и листья растущей в огородах репы. Стаи крыс и лисы ещё не собрались на пиршество, и лица у убитых людей не были обглоданными.

Среди обугленных брёвен одного из домов Тихон услышал шорох и лепетание человеческого существа. Он подошёл ближе и не поверил своей удаче. К нему вышла девочка лет семи или восьми, рыженькая, отощавшая, вся перепачканная сажей.

Она не испугалась случайного человека. Может быть, уже отбоялась. Тихон вынул из котомки сладкий пирожок, и она подошла к нему…

— Как тебя зовут? — спросил он, протягивая ей угощение.

Девочка жадно вцепилась в пирожок и, пока его не съела, не издавала никаких звуков, кроме чавканья.

— Как же тебя зовут? — вновь поинтересовался Тихон.

— Дай ещё пирожок! — ответила девочка.

Наевшись, она еле слышно прошептала:

— Околь.

«Околь. Акулина. Крещёная, значит», — понял он.

Только теперь у Тихона защемило сердце, и он спросил себя: «Что же я делаю?!» Но тут же перед его глазами появилось прелестное лицо Ведь-авы, и он ласково сказал девочке:

— А я Тихон. Что случилось с вашей деревней? Кто её сжёг?

— Они… Они… — забормотала девочка.

— Хочешь поехать ко мне?

Околь робко кивнула. Тихон посадил её на коня перед собой и поскакал в Вельдеманово.

Ночь они ехали в прохладе, а вот утром начался ад. Такого гнетущего зноя Тихон не помнил. Конь под ним мелко дрожал, беспричинно ржал и тяжело дышал. Парню казалось, что жеребец вот-вот упадёт, и изо рта у него пойдёт пена.

К счастью, беды не случилось. Добравшись до Гремячего ручья, Тихон напоил и искупал коня, а затем и сам решил поплавать. Девочка тоже разделась, бросилась в холодную воду вслед за ним, и он стал отмывать её трепещущее тело от сажи.

Купались они, пока не замёрзли в ключевой воде. Когда они вышли из неё, жара уже казалась им приятной, а путь до дома — лёгким.

Однако готовить горячую еду Тихон не захотел. Он спустился в погреб за солёной свининой и овощами, размочил в воде сухари, зачерпнул в сенях прокисшего квас и посадил за стол Околь.

— Ну вот, чем богаты… — улыбнулся он ей. — Ночью, когда жара спадёт, разведу во дворе костёр и что-нибудь приготовлю.

Девочка начала жадно уплетать всё, что было на столе, а наевшись, сразу же побежала к кершпялю и там уснула.

Ни вечером, ни ночью Тихон так и не приготовил ни жаркое, ни кашу: зной не унялся даже под утро, когда обычно бывает прохладно. «Не буду себя мучить после дороги, — решил он. — Денёк-другой поедим всухомятку, а потом, глядишь, и погода изменится».

Однако ослабления зноя он так и не дождался. Ни на следующую ночь, ни через неделю.

Каждый новый день становился суше и жарче предыдущего. Даже старики в Вельдеманове не помнили такого долгого и такого убийственного пекла. Земля на полях покрывалась коркой и растрескивалась, растения вяли и сохли, а пчёлы выползали из бортей вовсе не для того, чтобы собирать мёд. Куда и зачем им было лететь, если в цветах высох нектар? Под вечер они, цепляясь друг за друга, гроздями висли на деревьях, а в дуплах умирали от голода их личинки. Гремячий ручей обмелел, вода в нём зацвела и стала склизкой на ощупь. Он уже не мог спасти людей от небывалой жары.

По три раза в неделю вельдемановцы устраивали моления в честь Ведь-авы, приносили ей в жертву овец и барашков, но она этого словно не замечала. А без участия Девы воды ничем не могли помочь людям ни Норов-ава, богиня полей, ни Мекше-ава, богиня пчёл.

— Сжалься над крестьянами, Марё! — просил свою жену Мина. — Село же гибнет. Пошли ему дождь!

— Отстань! Не твоего ума это дело, — грубо отвечала ему Ведь-ава.

Скоро Марё и вовсе перестала пускать мужа в свою комнату. Она занималась с маленьким Никитой и, казалось, даже не думала об односельчанах. Она ждала, когда Тихон поговорит с отцом Афанасием, но тот медлил: он уже успел привязаться к маленькой Околь.

Весь мир, казалось, плавился от жары. У стариков болели ноги. Даже трава по-осеннему пожелтела, хотя на дворе стоял ещё июль.

Наконец, Тихон решился и отправился в церковь.

— Оз-атя Учват! — обратился он к отцу Афанасию. — Житья нет от этого зноя. Если так и дальше пойдёт, весь урожай в полях пропадёт, пчёлы в бортях погибнут, рыба в Гремячем ручье задохнётся. Голодать зимой будем. Надо бы принести Ведь-аве жертву.

— Сколько ж можно! Мы на её имя уже дюжину баранов закололи.

— Нужно бы ещё человечка пожертвовать, — робко сказал Тихон.

— Уж не тебя ли? Пожертвуешь собой во благо села?

— Девочка есть. Сирота лет семи. Я её в соседнем горелом селе подобрал. У себя поселил. Спасти хотел, но если всему селу грозит большое горе…

— Хочешь отдать её на съедение Ведь-аве? — удивился Учват. — Неужто рука поднимется?

— Разве у нас есть выход? Если не принесём жертву, Ведь-ава и дальше будет нас засухой мучить. Не отступится она, голодом нас заморит.

— И то правда, — кивнул святой отец. — Подумать над этим надо. Приходи через три дня, потолкуем ещё раз.

Батюшка понадеялся на авось, решил, беда устранится сама собой: должна же когда-нибудь жара ослабнуть. Но нет, зной только креп, и на засыхающие поля не выпало ни капельки дождя.

Тихон вновь отправился в Божий храм.

— Кто ж тебя надоумил принести в жертву Ведь-аве маленькую девочку? — поинтересовался отец Афанасий.

— Марё, — ответил парень.

— Так я и думал. Любовь зла, Тиша! Слаб ты перед ней, ох, слаб! Что эта тварь ни попросит, всё выполняешь. Сначала своё хозяйство продал, чтоб купить ей драгоценные серьги. Теперь вот ребёнка убить хочешь. Даже Ада не боишься, только б Машеньку заполучить.

— Не боюсь Ада, святой отец. За одну ночь с ней готов душу погубить, — сказал Тихон.

— Она тебе не рассказывала, как грешник может Ада избежать? Без покаяния…

— Это разве возможно? — поразился парень.

— Можно. Эта стерва много чего знает. Да, Тишка, любовь зла! Приводи девчонку, когда начнётся пиземе-озкс. Тогда и решим, скормить ли её Ведь-аве…

На моление о дожде вельдемановцы сошлись, как всегда, к Гремячему ключу, откуда брал своё начало одноимённый ручей. В этом роднике вода ещё оставалась чистой и холодной. Дева воды пошла вместе со всеми, а Мину оставила дома с маленьким Никитой.

Когда прявт огласил начало моления, из-за ветлы вышел оз-атя Учват и обратился к жителям села.

— Вельдеманово не помнит такой засухи, как нынешняя. Она угрожает не только нашему благополучию, но и жизни многих из нас. Если в ближайшие дни не прольётся дождь, многие из нас не смогут пережить зиму. Нам нужно принести жертву Ведь-аву. Не барашка, как обычно, и даже не взрослого человека. Богиня хочет полакомиться ребёнком. У нас нет выхода, — печально растерянно произнёс он.

Нервный гул наполнил поляну рядом с родником.

— Кого же ты хочешь ей пожертвовать? Чьего сына или чью дочь?

— Девочку-сироту из горелого села, — ответил оз-атя.

Вся поляна вздохнула с облегчением, чужой ребёнок ведь не свой. Вельдемановцы направились к мельничному омуту в Гремячем ручье. Шли они долго, около пяти вёрст, по нестерпимому пеклу. Во главе шествия оз-атя Учват вёл дрожащую Околь, которая от страха не могла произнести ни звука.

В середине пути Ведь-ава незаметно отделилась от толпы, скрылась за зарослями краснотала, добежала до бучила, а на его берегу разделась догола и нырнула в глубину. Там она превратилась в гигантского сома, залегла на дно и стала ждать, предвкушая трапезу.

Наконец, со стороны луга послышались голоса, приглушённые толщей воды. «Ага, пришли! Сейчас возносить хвалу мне начнут, а потом…» — радостно думала Ведь-ава, шевеля длинными усами.

И правда, скоро прявт крикнул: «Пувамо!» Зазвучали волынки и басовитый голос оз-ати. Учват пропел Оз-мору и начал возносить хвалу Ведь-аве.

Лёжа на дне омута, Дева воды скривила огромный рот, усеянный тёркой крохотных зубов. «Как же надоели мне эти восхваления, — злилась она. — Скорей бы уж!»

И вот гимн закончился, и оз-атя взял ритуальный нож. Он подошёл к лежащей на жертвеннике девочке и… провёл лезвием над её горлом.

— Развяжите Околь, усадите на телегу и отвезите её в храм Божий! — тихо сказал он помощникам. — Там не отходите от неё ни на шаг. Ждите меня.

Ведь-ава не слышала этих слов. Она прижала толстое белое брюхо к илистому дну реки и нервно покачивала хвостом. «Что там случилось? Почему на середину омута так и не выплыла лодка? Где девочка?»

Подождав ещё немного, она вновь обернулась девицей, выплыла на берег и натянула на себя панар. Трясясь от злости, Ведь-ава подбежала к отцу Афанасию, взяла его под руку и отвела подальше от толпы, в заросли ивняка.

— Как же так, оз-атя Учват? — укоризненно шепнула она. — Почему я не дождалась жертвы?

— Зачем она тебе? — ответил он, тоже шёпотом. — Ты же христианкой стала.

— Тебе добыли девочку, святой отец? — сурово спросила Ведь-ава.

Батюшка в ответ невразумительно промычал.

— Отвечай, оз-атя Учват! — настойчиво сказала она.

— Да, добыли.

— А почему же ты не принёс её в жертву? Я так ждала, так надеялась…

— Не по-христиански это — душу юную губить. Да и свою тоже.

— Свою ты уже не погубишь, — засмеялась Дева воды. — Она теперь мне принадлежит. Разве не так, оз-атя Учват?

— Да, душу я тебе отдал, — согласился отец Афанасий. — Душу, но не совесть.

— Неужто заболела она у тебя? — ухмыльнулась Ведь-ава.

— Это ж ребёнок! — трепеща всем телом, ответил священник. — Девочка. Хотел ножом ей по горлу полоснуть, чтоб тебя, людоедку, задобрить. Хотел… но не смог. Жалко мне её стало. И стыдно. Не перед тобой, кровопийца, и даже не перед Святой Троицей. Перед самим собой!

— Нехорошо, святой отец! Ты ведь присягнул мне на верность. Теперь даже в Ад не сможешь от меня убежать. Помни про это и больше не ошибайся, а то тяжко тебе придётся. И в этом мире, и после смерти!

— Ты теперь всех нас уморишь голодом? Дождь до осени не прольётся?

— Я не настолько мелочна, Учват! — злобно ответила Ведь-ава. — Ливень начнётся сегодня же и продлится неделю.

Сказав это, она презрительно посмотрела на попа и отошла от него.

Как только Дева воды вышла из-за кустов краснотала, к ней сразу же подбежал Тихон.

— Марё, я не виноват… — извиняясь, пролепетал он. — Учват хотел жертву принести, но передумал почему-то.

— Знаю, — ответила Ведь-ава.

— Ты теперь не станешь со мной говорить?

— Почему же? Я с тобой говорю.

— Неужели и в рощицу со мной пойдёшь? — осмелел Тихон.

— Раз обещала… — вздохнула она. — Пойдём!

Роща была в двух вёрстах от омута. Солнце висело в зените, но парень словно не чувствовал зноя. Окрылённый надеждой, он летел вслед за любимой Марё. В роще она поставила Тихону щёку и холодно сказала:

— Целуй!

— Как? Ты ж обещала…

— Обещала… — насмешливо ответила ему Дева воды. — Да, обещала… Можешь и вторую поцеловать. Это подарок за твои старания.

Она подставила оторопевшему парню другую щёку.

— Ну, ты и стерва, Марё! — прошипел Тихон.

— Уж, какая есть, Тишка! А ты раньше не знал, какая я? Не догадывался, когда хотел Околь в жертву принести? Ладно, сжалюсь над тобой. Целуй ещё раз в щёчку! — снисходительно произнесла Машенька.

— Это всё, Марё?

— А ты на что рассчитывал? Большего не жди, Тишка!

— А если я исправлю ошибку?

— Поздно исправлять! — отрезала она. — Жертву надо было принести сегодня.

Тихон почувствовал, что Марё не ломается, и что сегодняшняя их встреча вправду последняя. Он ухватил её за плечи.

— Раз не согласна добром, возьму силой! — сквозь зубы процедил он.

— Попробуй! — рассмеялась Ведь-ава, вырвалась из его рук и побежала туда, где проходило моление.

Тихон мог бегать очень быстро, однако догнать богиню воды не сумел. Иногда ему казалось, что он вот-вот ухватит её за плечо и повалит на лесную подстилку… но нет… Как только он нагонял Ведь-аву, она отскакивала, не давая ему сократить расстояние.

Когда они подбегали к поляне, Тихон уже задыхался. Марё же дышала легко и свободно, будто и не бежала вовсе.

— Ну что, смог меня взять?

— Не отступлюсь от тебя, Марё! — злобно ответил Тихон.

— Сколько неподдельной страсти! — ухмыльнулась Ведь-ава. — Упустил ты свою удачу, Тиша. Навсегда упустил. Смирись с этим!

Она засмеялась она ему в лицо и пошла к молящимся.

Вернувшись в Вельдеманово, Тихон отправился в церковь, чтобы забрать девочку и привести к себе домой.

— Пойдём, Околь! — сказал он.

— Не пойду с тобой! — пролепетала в ответ девочка. — Я думала, ты хороший, а ты…

— Акулина останется здесь, — отрезал отец Афанасий. — Оставь её, Тихон!

Возвращаясь домой, парень не горевал по поводу расставания с Околь. Он оставался во власти Ведь-авы и думал, где бы опять встретиться с ней и поговорить. Вдруг сменит гнев на милость?

Случай предоставился ему лишь через месяц. Ведь-ава плавала в Гремячем ручье недалеко от водяной мельницы. Она была одна! Тихон любовался её гибким телом, боясь подойти. Но, наконец, решился.

Он разделся, прыгнул в омут и поплыл к Деве воды. Она нисколько не смутилась своей наготы.

— А, Тишка! Это ты? — безразлично бросила она.

Он подплыл к ней, и они долго плавали рядом.

— Ну что? Пора на берег? — наконец, сказала Ведь-ава и поплыла в сторону луга.

Тихон устремился за ней. Когда она уже выходила из воды, он обхватил её за талию и повалил на прибрежную траву.

Богиня воды смогла бы вырваться, но ей были приятны хваткость шершавых рук парня и тяжесть мощного торса, придавившего её к траве. Ведь-ава извивалась, царапалась, кусалась и отталкивала парня, но понарошку — лишь для того, чтобы ещё больше его раззадорить.

И всё-таки Дева воды выскользнула и оторвала спину от земли. Парень тут же обхватил её подмышками ободом твёрдых рук. Ведь-аве показалось, что вокруг её груди обернули толстенную железную цепь. Она застонала от наслаждения… но всё же собрала волю в кулак и решила побороть свою страсть.

Прекрасное лицо Девы воды превратилось в морду громадной щуки, и она сомкнула челюсти на плече парня. Десятки тонких острых зубов впились в его кожу, разодрали её до крови — и он заорал на всю округу.

Ведь-ава отпустила его плечо и вновь обрела человечий облик. Она широко улыбнулась Тихону: «Ну, что? Взял меня?»

Парень ничего не ответил: он оторопел от боли и неожиданности. Дева воды поцеловала его в губы и нырнула в омут. Вскоре из-под поверхности воды выпорхнула птица-зимородок и полетела к дому Мины.

Придя в себя, Тихон побежал, куда глаза глядят. Глядели же они в сторону вовсе не Вельдеманова, а соседнего села Григорова, где священствовал отец Пётр — русский поп, который считал мордовских богинь нечистью, а керемети называл дьяволовыми полянами.

— Батюшка, спаси меня! — закричал Тихон, ворвавшись в церковь.

— Что случилось? — спросил тот.

— Она… она меня укусила! — заверещал Тихон.

Отец Пётр посмотрел на его израненное плечо.

— Это щучьи зубы! — заключил он. — Ну, и щуку же угораздило тебя поймать! На пуд, а то и на два. Где она? Что за живец у тебя был?

— Щука в омут уплыла, а живцом был я сам.

— Как это понимать? — поднял на него брови отец Пётр.

— Да так, что я влюбился я в неё.

— В щуку? — в недоумении затряс головой священник.

— Нет, в Машеньку. Она меня и укусила.

Батюшка недоверчиво усмехнулся и ещё раз осмотрел его плечо.

— Это щучьи зубы. Я тоже рыбачу. Эти твари не раз меня кусали.

— Всё верно! — согласился Тихон. — Мы купались в Гремячем ручье. Машенька превратилась в щуку и вцепилась мне в плечо.

— Кто такая Машенька?

— Жена Мины, бывшего кузнеца из Вельдеманова.

— Она что, русалка?

— Наверное. Что мне теперь делать?

— Да ничего, — веско ответил отец Пётр. — Русалка не упырь. Беды от её укуса не будет.

Он кликнул дьяка.

— Позови попадью, — распорядился батюшка и пояснил Тихону. — Жена у меня все травы знает.

Скоро подошла дородная матушка.

— Полечи его! — сказал ей отец Пётр. — Пусть переночует у нас, а утром возвращается в своё Вельдеманово…

В этот же момент в избу Мины впорхнул зимородок и обернулся Ведь-авой.

— Я попрощаться прилетела, — сказала она мужу. — Мне больше нельзя здесь оставаться. Занимайся с Никитой, воспитывай его.

— Ты же мать! — укоризненно посмотрел на неё Мина. — Неужели не хочешь увидеть ребёнка?

— Иногда буду тут появляться. По ночам, тайком… Пусть все думают, что я умерла. Похоронишь меня через три дня, как положено у христиан.

— Как? — недоумённо воскликнул Мина. — Но ведь ты передо мной стоишь… живая!

— Разве? — засмеялась Дева воды.

Она указала рукой на стол. Там лежала точная её копия. Мёртвая.

— Похорони. Вот тебе деньги на похороны и на воспитание сына.

Ведь-ава дала Мине кожаный кошелёк с монетами, последний раз поцеловала его и исчезла.

Мина почувствовал себя так, будо из него высосали душу. Бессознательно, словно лунатик, он дошёл до кершпяля, и там его немедленно сморил сон.

Проснулся он утром, когда уже рассвело. Открыл глаза, и увидел склонившуюся над собой женщину. Она была красива, но не как Ведь-ава. Её красота совсем не напоминала холодное совершенство лазоревого яхонта, огранённого искусным ювелиром. Нет, это была тёплая, мягкая, домашняя, человеческая красота.

— Полё! — воскликнул поражённый Мина.

— Да, это я! — ответила Пелагея. — Я проголодалась в Тона ши. У тебя есть штюрьба? Или салмат? Или веца ям?[1]

— Да, штюрьба есть…

Он вытащил из печи чугунок, поставил перед женой и радостно наблюдал, как она хлебает уху прямо оттуда.

Пелагея пробыла в избе до вечера и навсегда исчезла, а Мина год проходил в трауре. Вновь по Полё, хотя все думали, что по Марё…

-

[1] Пелагея хочет похлебать горячего и перечисляет мордовские супы. Штюрьба — уха. Салмат — суп из молока и яиц с клёцками. Веца ям — пшённый кулеш.