Зов Оз-моры

Глава 15. Жертвенный омут

Затемно ко двору Офтая подошла подвода, куда погрузили покрытые копотью котлы для варки жертвенных яств, треноги, потемневшие дубовые бочки со священным пивом. Взяли и корцы, которые инь-атя хранил у себя во дворе, в полуземлянке. На другую повозку посадили деда и невыспавшуюся Варвару, и лошадёнка потащила их по колдобистой дороге к Пишляю, притоку Челновой.

Телега быстро доехала до водяной мельницы, возле которой переминались с ноги на ногу жители деревни. Не все: кто-то ещё был в пути.

Утро было безветренным. Солнце поднималось за перистыми облаками, окрасив их в зловеще-алый цвет. Они отражались в воде мельничного омута, и Варваре показалось, что под её гладью горел адский огонь. Запах душицы и лесного мёда растекался от бочек со шкаень пуре. Котлы для жертвенной каши уже были подвешены к треногам. Три повара наполняли их речной водой и укладывали под них колотые дрова.

Вскоре на берегу собрались все взрослые жители деревни. Они встали лицом на запад, полукругом. В его центр вышли уважаемые старики, а затем из-за ветхой ивы показались инь-атя и оз-ава.

— Чую: чёрные времена настают, — громко и нарочито медленно произнёс Офтай. — В Пишляе течение ослабло. Судака мало стало и леща, а летом мельница забарахлила. Мало того, вчера дождь прогнал нас с керемети. Здесь капельки не упало, а там ливень хлестал. Инжаня простудилась. Не сможет сегодня петь гимны богам. Не случайно всё это!

Инжаня, подтверждая его слова, обхватила пальцами горло и издала глухое рычание.

— Почему же так всё получилось? — продолжил Офтай. — Злится на нас Ведь-ава! Жертву ждёт!

— Долго ли барашков сюда привести? — раздались возгласы. — Чёрного и белого, как обычно.

— Мы жертвовали ей барашков этим летом, — сипло возразила волховка. — И что толку? Нет, не нужны они Ведь-аве! Дева воды по человечине стосковалась.

Инжаня замолчала. Её взгляд медленно скользил от одного односельчанина к другому. Люди остолбенели от страха. Каждый боялся, что выбор падёт на него. Тишину нарушали лишь шум воды, которая прорывалась через прогалину в плотине, и скрип мельничного колеса…

Оз-ава неразборчиво забормотала и начала медленно кружиться перед вытянувшимися по струнке людьми, временами останавливаясь. В конце концов, она указала пальцем на молодого мужчину. Он рванулся и хотел дать стрекача, но его тут же поймали стоящие рядом парни.

— Пулукш в этом году четырежды преступил наши обычаи, — прохрипела Инжаня. — Правда ведь?

— Инжаня никогда не ошибается, — подтвердил её слова Офтай. — Пулукш по весне бил острогой щук в верховьях Пишляя. Во время нереста! Знал, что Ведь-ава это запрещает, но всё равно бил. Мало того, сварив уху, он не бросил в реку рыбьи кости, как требует обычай. Мы тогда его простили. Надеялись, одумается. Однако летом он убил лосёнка, а вначале осени срубил рябину — наше священное дерево. Этим он сильно прогневал уже Вирь-аву, но ему опять всё сошло с рук. На днях же Пулукш бил уток у истока Пишляя. На этот раз Ведь-ава уже не выдержала. Рассвирепела, наслала ливень во время Велень озкса. Так умилостивим же Деву воды! Воспоём ей хвалу!

— Инжаня охрипла, — раздались голоса. — Кто сегодня будет петь гимн?

— Толга, иди сюда! — крикнул инь-атя.

Варвара робко вышла из людского полукольца и подбежала к Офтаю.

— Вот! — он указал на неё. — Хвалу Ведь-аве вознесёт Толга.

— С какой стати?! — закричали люди. — Она чужачка! Ты хочешь включить её в нашу общину? Но разве ей можно доверять? Не расскажет ли она рузам о нашей деревне?

— Знаю её с пелёнок, — возразил Офтай. — Она — дочь покойной оз-авы из Лайме. Я не раз гостил в доме её матери и наслаждался пением Толги. Потом она была замужем за не любимым ею и не любящим её мужчиной, однако ни разу ему не изменила. Она не из тех, кто может предать. Ручаюсь за неё.

— А как же её муж? — послышались возгласы. — Он православный. Мы должны принести его в жертву вместе с Пулукшем. Ведь-ава этому обрадуется.

— Не обрадуется! — прохрипела Инжаня. — Все мы знаем о дружбе богини леса и богини воды. Вирь-ава вчера перебила погоню за мужем Толги, а затем напоила его своим молоком. Она это сделала ради нас. Он кузнец. Наши керети[1] не раз натыкались на камень, а серпы гнулись или ломались. Так будет и впредь. Кто будет чинить наш инвентарь? Старого мастера с нами больше нет. Его унёс в Тона ши чёрный недуг, и он не успел передать навыки подмастерью. Мы молили богов, чтобы они послали нам умелого кузнеца, и Вирь-ава вняла нашим мольбам. Она спасла Дениса для нас, а вы хотите принести его в жертву. Разве это разумно?

— Денясь умеет не только чинить инвентарь, — поддержал Инжаню Офтай. — Он оружейник. Он воплотит нашу мечту.

Услышав эти слова, люди притихли, и та просипела:

— Муж Толги некрепок в своей вере. Истинному православному никогда не явится Вирь-ава и не спасёт его. Истинный православный никогда не поцелует Вирь-аву и не станет пить её молоко. Истинный православный никогда не поклонится Тума-шкаю, не погрузит голову в священное чрево Эчке тума. Денясь прошёл моё испытание. Со временем он снимет крест и примет наших богов.

— Разве только в вере дело? — послышался женский голос. — Он из рузов. Вдруг он завтра убежит к ним и расскажет о нашей деревне? Они придут сюда, обложат нас податями и крестят, запретят нам молиться на керемети… а то и вообще закрепостят, отдадут помещику или, того хуже, монастырю. Дениса нужно принести в жертву, а Толгу прогнать!

Инь-атя заорал: «Сёлк кургцень, Нуянза!» («Закрой рот, Нуянза!) — и тут же произнёс ровным голосом:

— Не сегодня-завтра нас всё равно найдут. Оружейник нам поможет к этому подготовиться. Он изготовит и топоры, и перья для рогатин, и сабли, и пищали. Мы сможем отбиваться от врагов, сами себя защищать. Никому не будем платить ни ясак, ни подати. Денис — это дар Вирь-авы.

— Вправду ли Вирь-ава его спасла? Не выдумка ли это Толги? — вновь прокричала Нуянза. Несколько мужчин встали её сторону.

— Толга не видела Вирь-аву. Она всё выдумала! — зашумели они. — Она лгунья. Её надо прогнать из деревни, а мужа утопить в жертвенном омуте.

Варвара в оторопи слушала этот спор. «Что меня ждёт, если Дениса вправду решат принести в жертву? — судорожно говорила она себе. — Унылая жизнь вдовы, которая к восемнадцати годам похоронила второго мужа? Ни один мужчина не подойдёт ко мне. Все решат, что я проклята. Да и оставят ли меня в деревне? Не выгонят ли в лес на съедение кабанам и волкам? Инжаня за меня, и её голос очень весом, но она не всесильна…»

Варвара растерянно скользила глазами по собравшимся на лугу людям — от одного к другому, от другого к третьему… Ей казалось, что все смотрят на неё с недоверием и неприязнью. Наконец, она остановила взгляд на Пулукше. Несчастного уже нарядили в свадебный панар, связали ему руки и приготовились отвести к омуту.

Варваре стало совсем не по себе! В деревне, где она родилась и прожила семнадцать лет, иногда тоже случались озказнет. Однако папа и мама не рассказывали дочери об этих жертвоприношениях. Лишь однажды, когда девочка замучила отца расспросами, он пробурчал о радости на лицах жертв: «Толга, их ведь не просто наряжают, как перед свадьбой. Их готовят к встрече с богами. Это счастье, неописуемое счастье!»

Варвара и тогда сомневалась в честности отца, а сейчас полностью убедилась в лживости его слов. Лицо Пулукша не было радостным. Оно одеревенело от ужаса, а в его зрачках зияла чёрная, бездонная пустота, как в дупле священного дуба.

«Никакая встреча с Ведь-авой не сделает его душу счастливой, — поняла Варвара. — Видно же, что он был бы рад остаться в нашем мире. Однако ничто уже не изменит его судьбу. Инжаня приговорила его к смерти, и скоро он окажется в Тона ши. Отсрочить этот миг может лишь гибель Дениса. Если пуромкс решит принести в жертву и его, то за ним отправят подводу. Пулукш тогда поживёт ещё немногоо — ровно столько, сколько будет ехать телега… Оцю Шкай, вярде Шкай! Спаси моего супруга!»

Тем временем слово взяла Инжаня.

— Толга не солгала, — сказала она. — Она очень точно описала мне Вирь-аву. Она упомянула такие подробности, о которых знают только оз-авы.

Тут же напористо зазвучали возражения:

— Но ведь Толга — дочь оз-авы.

— Нам запрещено рассказывать о богах даже сыновьям и дочерям, — парировала Инжаня. — За это Мастор-атя приговаривает наши души к тысячелетним мукам. Толга вправду видела Вирь-аву, не сомневаюсь в этом. Неужели богиня леса спасла Дениса для того, чтобы мы принесли его в жертву богине воды? Если мы упустим случай и откажемся от её дара, у нас не будет кузнеца-оружейника. Мало того, Вирь-ава обидится на нас, разгневается и лишит нас грибов, ягод, дичи… Она не станет выводить из леса заблудившихся. Она натравит волков на наш скот. Неужели вы этого хотите?

Люди ещё долго шептались, но, в конце концов, вняли доводам жрицы. Раздались крики:

— Не откажемся от дара Вирь-авы!

Тут же раздался зычный и властный голос Офтая:

— Ну, а теперь пора вознести хвалу богине воды! Толга, ты готова?

Варвара всё ещё не верила своему везению. Как же хорошо у неё всё сложилось! Пуромкс решил принять в общину и её, и Дениса. Она теперь станет жить среди людей своего народа и своей веры. В собственном доме, с желанным мужем. Ведь-ава услышит её пение и вознаградит здоровыми детьми. Однако у этого счастья всегда будет горький привкус. Привкус гибели Пулукша.

Она ещё раз посмотрела на него, и её охватил ужас. Ей захотелось убежать с луга, лишь бы не видеть этих людей, эту мельницу, этот омут…

«Если я сейчас откажусь петь, что это изменит? Парня всё равно уже не спасти. Его так или иначе принесут в жертву», — начала успокаивать себя Варвара… но гадкое чувство не уходило. Её знобило, мутило, поташнивало…

— Толга не просто чужачка! — вдруг раздался чей-то возглас. — Она жена христианина. Разве можно ей доверить пение шкай морот?

Варвара готова была расцеловать того, кто это прокричал. Может, теперь петь гимны поручат кому-то другому? Тогда она убежит с луга, забьётся под прибрежный куст, свернётся калачиком и пролежит там в покое до конца дня. Ей так этого хотелось!

Но нет! Зазвучал властный голос инь-ати:

— Решать вам, но учтите: Ведь-ава хочет, чтобы хвалу и ей, и другим богам вознесла Толга. Она не христианка. Она не верит в Святую Тройцю и не носит креста. И не забывайте, что никто из нас не вечен. Когда-нибудь Инжаня уплывёт в Тона ши по Чёрной реке. Кто тогда её сменит? Лучше Толги нам никого не найти.

— Инжаня, у тебя уже есть ученица, — опять загудела толпа. — Чем плоха Нуянза?

Офтай поднял руку, и заговорила Инжаня:

— Позавчера Толга уже пела на керемети. Слышали её не только вы, но и боги. Им понравилось её пение. Разве можно Нуянзу сравнить с нею? Пусть каждый из вас честно ответит себе на этот вопрос.

— Да, у Толги мощный голос. Она всех заглушила. Даже тебя, Инжаня! — закричали одни. — Но ты пела лучше.

— Нет, Толгу было слышно хуже, — возражали им другие. — Но наша оз-ава вправду поёт лучше.

— Я, но не Нуянза, — властно произнесла Инжаня. — С ней и сравнивайте Толгу.

— Нуянза родилась среди нас, а Толга — чужачка! — зашумели люди.

Инжаня дождалась, когда выкрики закончатся, и сурово просипела:

— Разве дело в этом? Толга — дочь оз-авы. Она поёт не бездумно. Она знает все наши гимны и понимает их смысл. Она рослая, стройная, миловидная… Во время озксов боги станут любоваться на неё. У неё тонкий слух, она чувствует красоту наших священных песен. Со временем она станет петь лучше, чем я. Кто не расслышал её позавчера, пусть убедится в этом сегодня. Петь ВСЕ шкай морот сегодня будет Толга!

— Даже Оз-мору? — послышались недоумённые голоса.

— Даже Оз-мору, — кивнула Инжаня.

Люди ещё долго решали, кто станет возносить хвалу богам. Когда шум затихал, Инжаня хрипло, но веско говорила о вышней воле:

— Так повелела Ведь-ава! Неужели пойдёте против неё?

В конце концов, все вняли словам оз-авы и в один голос закричали: «Толга, пой!»

Волынщики затянули вязкий, как смола, мотив, и Варвара запела Оз-мору, забыв о своих недавних муках совести. Шесть звонких девушек начали вторить ей согласным хором. Закрутилась в гипнотическом танце Инжаня, сверкая воспалёнными глазами.

Варвара пела взахлёб, как глухарь на току. Она не видела, не чувствовала и не слышала ничего, кроме звуков своего голоса. Он стелился по траве. Он взлетал к небесной тверди, к хрустальному обиталищу Вярде Шкая. Он проползал в дремучий мшистый бурелом, во владения Вирь-авы. Он зарывался в подземное царство живого мертвеца Мастор-ати, закованного в железные латы. Он, как повилика, обвивал Древо жизни и Древо смерти. Он нырял в бессолнечные глубины омута, где пряталась прекрасная и кровожадная владычица воды.

Когда певунья закончила петь Оз-мору, толпа восторженно загудела. Подождав немного, инь-атя поднял руку, и люди затихли. Варвара вновь зазвенела. Теперь она пела уже гимн Ведь-аве.

Она не вдумывалась в смысл слов. Каждым звуком голоса, каждым вдохом и выдохом она умоляла Деву воды дать Денису здоровье и доброе семя. И богиня услышала певунью Толгу.

Жители деревни были поражены пением молодой женщины, которая сменила охрипшую оз-аву. Они не отрывали глаз от Варвары. Никто не увидел, как за их спинами на бревенчатый жертвенник положили онемевшего от страха Пулукша, как Инжаня каменным ножом перерезала ему горло, как погрузили в лодку ещё трепещущее его тело, отвезли на середину омута и выбросили в воду.

Никто не услышал даже громоподобный всплеск огромного жереха, за которым последовало бормотание волховки: «О, Ведь-азорава! Ты приняла нашу жертву. Дай нам полные лавки детей и прости нас за нашу скупость! По древнему обычаю мы должны были зарезать двух девок, а принесли тебе в дар лишь одного парня».

Варвара допела гимн. Затихли волынки, и Офтай обратился к участникам моляна:

— Изумляюсь и восторгаюсь не меньше, чем вы. Даже я такого не ожидал, хотя давно знаю Толгу. Эта девушка рождена возносить хвалу богам. Мы должны её наградить, ведь она выручила нас, когда охрипла наша Инжаня.

Инь-атя повернулся к Варваре и спросил:

— О чём ты хочешь нас попросить, Толга?

— Наберите воды из этого омута, — скромно ответила она. — Привезите в деревню. Хочу омыть своё тело и ногу моего мужа. Жертвенная вода поможет Денису скорее выздороветь, а мне — зачать от него здорового ребёнка.

— Конечно, мы выполним твою просьбу, — сказал ей Офтай, а потом вновь повернулся к односельчанам:

— Пулукш был одиноким, у него нет родных. По нашему обычаю его имущество станет общим. Мы должны сейчас распорядиться им. Надо бы отдать дом и огород Толге, а пахотную землю разделить между нами. Ворожее и кузнецу пашня не нужна. Решайте!

— Нам пригодятся и Денис, и Толга, — поддержала его Инжаня. — Они от нас не уедут, если у них будут своя изба и свой огород. Пусть дом Пулукша станет их домом, пока они не построят новый.

— Да, отдадим Толге дом и огород Пулукша! — закричали жители Вирь-ати.

Все ещё были под впечатлением от пения Варвары, и все понимали, как трудно деревне без кузнеца.

Солнце уже поднялось выше сосновых крон. Празднично искрилась поверхность мельничного омута, недавно поглотившего человека. Потрескивали горящие дрова. Над котлами вздувался белёсый пар. Люди черпали шкаень пуре из бочек, весело болтали друг с другом и ели священную кашу с мясом, изредка бросая её горсточки в воду — в дар Ведь-аве.

Затем все опустились на колени перед мельничным омутом. Офтай зачерпнул оттуда воду ведёрным ковшом.

Когда жители деревни выпили по глотку жертвенной воды, они взялись за руки. Варвара пела, ведя хоровод в берёзовую рощу, и все вторили ей, и в такт песне звенели бубенчики, колокольчики и лунницы на поясе у Инжани.

Затем люди вернулись к омуту, и теперь уже Варвара с ковшом в руке начала расплёскивать жертвенную воду на головы людей, благоговейно ловящих священные капли.

Третий день Велень озкса подошёл к концу. Офтай проорал на весь луг, что пора расходиться по домам, а Инжаня, перепачканная кровью, мокрая от пота и брызг, шепнула Варваре:

— Садись в мою телегу, поедем вместе. Ты сегодня отлично пела. Ведь-ава полюбила тебя, да и я тоже.

Варвара смутилась.

— Ведь-ава? Меня? — недоверчиво спросила она.

— Я попусту ничего не говорю, Толганя [2]! — строго сказала Инжаня. — Скоро мы станем вдвоём петь шкай морот. Ты будешь шуване вайгяль, а я — эчке вайгяль[3].

Варвара оторопела. Чего-чего, а такого она не ожидала. Оз-ава предложила ей вместе петь на керемети!

— Разве это возможно? — робким голосом спросила она. — Разве обычаи это разрешают?

— Воля богов сильнее любых обычаев, — прохрипела в ответ Инжаня. — Я же сказала, что Ведь-ава полюбила твоё пение. Или ты мне не веришь?

Варвара всмотрелась в кровавые пятна на её панаре. «Если бы только петь меня позвала оз-ава… Мне ведь придётся и убивать людей!» — с ужасом подумала она. Однако, немного успокоившись, сказала:

— Конечно, верю. Петь с тобой — честь для меня. Но не все люди здесь меня приняли. Многие притворились, что ты их убедила, но всё ещё хотят разделаться со мной и с Денисом. Я это чувствовала. Они опасаются, что мы расскажем рузам о вашей деревне.

— Да, есть такие, — кивнула Инжаня. — Но ты можешь никого не страшиться, пока я жива. У меня на всех найдётся управа, никто ведь не хочет утонуть в жертвенном омуте. Когда же я умру, ты уже войдёшь в силу. Станешь прекрасной оз-авой.

Инжаня обняла её.

— Тебя вправду слышат боги, Толганя. Ты чувствуешь красоту шкай морот. Однако знаешь и умеешь ты ещё не далеко всё. Будешь учиться у меня?

— Да! — ответила Варвара. — Но почему ты-то не боишься, что мы с Денисом приведём сюда рузов? Они ведь принесут мокше много горя, и ты это понимаешь.

— Нельзя предотвратить неизбежное, — ответила Инжаня. — Рузы всё равно когда-нибудь сюда придут и закрепостят нас. Найдут деревню не завтра, так послезавтра. И ты им обрадуешься. Это не будет предательством, Толганя. Просто ты выберешь наименьшее из зол.

— Да, рузы лучше, чем степняки, — согласилась Варвара. — Однако вы хотите защищаться и от них тоже.

— Офтай хочет, не я… — улыбнулась ей Инжаня. — Кстати, спроси у мужа, умеет ли он ковать ручницы и булатные сабли…

В деревню все вернулись затемно. Офтай, не поужинав, залез на печку и сразу же захрапел. Варвара во дворе окатила себя водой из омута, а дома омыла ей ногу Дениса, покормила его и изнеможении повалилась на настил в кершпяле. Минуты не прошло, а она уже спала. Снился ей гигантский водяной червь, неспешно пожирающий живого человека.

-

[1]Кереть (мокш.) — колёсный плуг, перенятый мокшей и эрзей у волжских булгар.

[2]Толганя (мокш.) — пёрышко. Уменьшительно-ласкательная форма имени «Толга».

[3]Эчке вайгяль и шуване вайгяль — «толстый» голос и тонкий голос. Иначе говоря, Инжаня будет альтом, а Варвара — сопрано.