Зов Оз-моры

Глава 21. Василий Поротая Ноздря

В город они отправились ещё затемно. В выстланную соломой телегу была запряжена немолодой, но ещё не чахлый жеребец. Правил подводой Валгай. Остальные сидели на мешках с паклей.

Запах лесного мёда стелился вокруг парей-пудовок — кадок, выдолбленных из толстых липовых колод. К нему примешивался резкий и чуждый запах целебной жидкости, который доносился из котомки Инжани: она взяла с собой это зелье, чтобы в дороге натирать ногу Дениса.

К Цне ехали сквозь молодое сосновое редколесье, погружённое в лёгкий туман. Путь освещала полная луна, взобравшаяся высоко-высоко, почти к зениту.

К восходу солнца конь дотрюхал до устья Челновой. Там на въезде в деревню высилась статуя мокшанского князя, вырезанная из ствола дуба. Она почернела от времени и дождей, растрескалась и выглядела внушительно и зловеще.

Денис слегка толкнул Варвару плечом:

— А ты говорила, у мокши нет идолов …

Та задумчиво потупила взгляд.

— Это не идол, — ответила вместо неё Инжаня. — Ему не молятся.

— А что же это тогда? — удивился Денис.

— Славный азор. Жил он давным-давно, при Тюште, однако память о нём не умерла! Чуткий у него был слух, вот он и звался Кулеватом. За версту чуял татарских коней. Слышал он даже звуки подземного мира и подводных глубин. Ведь-ава узнала об этом и возмутилась. «Не должны смертные знать, что творится в моём хрустальном дворце!» — решила она и забрала Кулевата к себе в вечное услужение. Он утонул в омуте, где Жолняма в Цну впадает. Ямы там глубокие! Леща в них много, потому и дешёвый он. Можем выгодно обменять паклю на вяленую рыбу, и уже с ней в Томбу ехать. Навар поделим. Половину мне, четверть тебе и четверть Толге. Ну, и Валгаю чуть отсыплем, чтоб молчал. Как ты на это смотришь?

— Тебе виднее.

— А ты, Толганя, не против? — поинтересовалась Инжаня.

— Чего мне противиться? Деньги всегда пригодятся, — ответила Варвара.

Валгай остановил лошадь возле низенькой курной избы, которая стояла на высоком берегу над излучиной Челновой.

— Шиндяй, ты дома? — крикнула Инжаня.

Из сарая послышался шум. Это застучали друг о друга сушёные рыбины. Затем скрипнула дверь, и вышел широколицый хозяин. Его лысая голова напоминала улыбчивую луковицу.

— А, это ты, оз-ава из Вирь-ати!

— Шиндяй! Говорят, ты новый домишко надумал строить. Льняная пакля нужна? — Инжаня взяла быка за рога. — Могу на рыбу обменять.

— Чего ж нет-то?

— Тогда давай! Учти только: мне лещей просматривать некогда, — Инжаня колко посмотрела ему в глаза. — Если подсунешь мне плохую рыбу, с плесенью, с шашелем или с опарышами, то Ведь-аву крепко разозлишь. Дочерей твоих она бесплодными сделает. Да и тебя самого может утопить.

— Я хоть раз тебя обманул? — обиделся рыбак.

— Не было такого! — согласилась Инжаня. — Потому и приехала к тебе, а не к кому-то другому. Напомнила на всякий случай, что со мной играть не надо.

Шиндяй отправился в сарай, где хранилась рыба на продажу. Скоро висящий над телегой медовый аромат смешался с запахом вяленых лещей, и у Варвары закружилась голова.

— Может, в гости заглянешь, прелестница? — подмигнул Инжане Шиндяй.

— Я же сказала: времени нет. Сейчас на торг в Томбу спешу.

— Спеши-спеши! В полдень там будешь, не раньше. На обратном пути загляни, если время позволит. Я ж всегда тебе рад.

— Загляну ненадолго, — сказала Инжаня и запрыгнула на телегу.

Жеребец поплелся на юг вдоль берега Цны. Рыбак разочарованно посмотрел вслед телеге: хотел часок побаловаться с красивой волховкой из Вирь-ати, да не получилось.

Варваре ехать было тяжело. Сидеть стало жёстче, но, главное, её раздражал запах вяленой рыбы.

— Мутит меня что-то, — шепнула она Инжане. — От этих лещей, будь они прокляты.

— Неужели не любишь вяленую рыбу? — удивилась тая.

— Как же? Рядом с Жолнямой выросла. Раньше любила рыбку, а теперь не знаю, куда деться от её вони.

— Она разве воняет? Свежая она, — пожала плечами Инжаня и перешла на русский. — А ты, Денясь, чего думаешь? Пропали лещи?

— Да нет, хорошо пахнут.

— Значит, мне мерещится вонь, — вздохнула Варвара. — Может, с недосыпу…

Грунтовая дорога была ухоженной и наезженной, по ней часто ходили повозки между Тамбовом и селом Моршей, где недавно был построен царский двор. Подвода катилась вдоль берега Цны, гладкую поверхность которой укрывал слабый туман. Сосновые боры перемежались с березняками и осинниками. Варвара понемножку принюхалась к запаху лещей, привыкла — и он перестал её раздражать.

На полпути к Тамбову, когда солнце уже высоко поднялось и начало проглядывать между кронами берёз и дубов, на источенный короедом борт телеги сел маленький красный жук.

— Якстерь инжаня! — засмеялась Варвара и толкнула плечом оз-аву.

— Что ж, спросим у неё, поменяется ли погода, — ответила та. — Промокнем на обратном пути или нет.

Она осторожно взяла божью коровку и подбросила, прошептав:

Якстерь инжаня!

Мани афток пиземс?

(Красный жучок!

Ясно будет или дождливо?)

Жук расправил в воздухе крылья и полетел в сторону прибрежного краснотала.

— К вёдру, — порадовалась волховка. — Сухими домой вернёмся. Это хорошо, но чересчур уж бабье лето затянулось! Так не должно быть…

К Студенцу телега подъехала, как и ожидалось, в полдень. Лишь узкая река отделяла путников от стен города.

Денис не видел Тамбов два месяца и поразился тому, как он изменился. Слободы огораживали уже не поваленные деревца с заострёнными сучьями, а плотный острог, совсем свеженький: бурые колья с бледно-жёлтыми остриями ещё не успели посереть.

— Частокол втрое выше тебя, Толга! — шепнул Денис. — И покрепче, чем в Козлове. На совесть мужики сработали!

— Путила Борисович мне про Боборыкина часто рассказывал, — ответила Варвара. — Он не любит этого боярина. Не любит, но уважает. Суровый, говорит, и дельный.

— Я тоже слышала о нём, — поддакнула ей Инжаня. — Здесь, на торге. Строгий он. За плохую работу батогами бьёт…

— А за что ж его Быков не любит? — спросил Денис.

— Из разных дерев они вырублены, — сказала Варвара. — Боборыкин строить укрепления мастер. Не воин он. Из крепости не выезжает почти. Совсем не как Быков. Путила Борисович — как раз боец…

Чтобы попасть в город, нужно было переправиться по мосту через Студенец, дать крюк и проехать через ворота, над которыми высилась деревянная башня, по размерам не уступающая Московской. За ней начинались слободы, где на месте сгоревших изб стояли новые — добротные, срубленные из толстых сосновых брёвен.

— И башню отгрохали, и дома заново отстроили… Когда успели? — вновь начал ахать Денис.

— Чему ты дивишься? — усмехнулась Инжаня. — Боборыкин раньше воеводой был в Шацке. Связи завязал. Тамошние помещики в Томбу крестьян шлют. В помощь воеводе. Лес валить. Брёвна возить. Город строить.

— Взапрок дельный воевода, — сказал Денис.

— Ты всё ещё хочешь к Боборыкину? — насторожилась Варвара.

Тот в ответ тяжело вздохнул.

— Хочешь, значит… — грустно сказала жена.

— Толганя, мы зачем сюда приехали? — вмешалась в их разговор Инжаня. — Семейные ссоры устраивать или колосник покупать?

Торг располагался недалеко от Московских ворот — как раз там, где два месяца назад козловцы устанавливали дубовые щиты и где Денис впервые в жизни бился с татарами. Теперь там ничего не напоминало о сражении двухмесячной давности. По краям площади тянулись торговые ряды. С южной стороны продавцы разложили на прилавках ткани, меха и одежду, с восточного края продавалась ества, а с западного — скобяные товары и утварь.

Только с севера не было ни лавок, ни подвод, ни лотков. Там высилась недавно построенная деревянная церковь Знамения, а чуть правее, ближе к Московским воротам, находились кабак и постоялый двор с харчевней.

Продовольственные ряды всем видом показывали, что вчера был вержи — «день крови». Прилавки ломились от ещё не распроданного мяса и ливера, свиных ножек и голов, тушек кур, уток и гусей.

Солнце уже перевалило через зенит и начало снижаться, и на площади людское бучило замедляло своё кружение. Постепенно редели толпы покупателей. Коробейники складывали лотки и оставляли их у лавочников. Продавцы, чтобы поскорее распродать остатки товаров, сбрасывали цены. Уезжали домой опустевшие повозки, вместо них становились новые — те, что приехали издалека и успели к шапошному разбору.

Инжаня велела Валгаю примостить телегу возле подводы с мясом.

— Здесь неподалёку лавка одного купчика, — пояснила она. — За пуд мёда даёт восемь алтын. К нему пока не поедем, попробуем продать дороже.

Валгай спустил с телеги две кадки. Инжаня села на одну из них, а другую открыла, чтобы запах лесного мёда растёкся по пространству вокруг повозки.

Первый покупатель не заставил себя ждать. Подошёл к телеге с пустым горшком, спросил:

— Почём медок, мордва?

— Рубль за пуд, — ответила Инжаня.

— Побойся Бога! Таких цен даже в Москве нет. Ну, восемь алтын за пуд, ну, десять…

— Ты разве пуд берёшь? В руках горшок на два безмена[1].

— За безмен по алтыну заплачу. Хорошая ж цена. Из здешних купчиков тебе никто столько не даст.

— Хорошая-то хорошая… Ну, наложу я тебе горшок мёду, а что с остатком делать? Куда его девать? Кто ж у меня купит неполную пудовку? Или прикажешь мне до утра её продавать? Нет уж! Ежели всю кадку берёшь — будем ладиться. Нет — ступай своей дорогой.

Покупатель вздохнул и отошёл от несговорчивой мордовки. Подходили к ней ещё три слободских жителя, но и у них с ничего не получилось.

— Инжаня, почто так дорого просишь? Втрое ведь цену задрала… — спросил Денис.

— Дурак налетит — купит и по рублю. Нам выгода будет. Бывало ж такое. Умный торговаться начнёт. Поладим как-нибудь.

Они простояли ещё порядочно, прежде чем подошёл дьячок из церкви Знамения.

— Батюшка послал за воском. Есть у тебя?

— Три рубля за пуд. Сколько нужно?

— Пять безменов.

— Всего-то? — разочарованно скривила губы Инжаня.

— Батюшка сказал «пять безменов».

— Тогда по семь алтын за безмен.

Дьячок купил воск, не торгуясь, и побежал с ним к храму. После него к подводе долго никто не подходил, и Денис крепко забеспокоился: продажа мёда затягивалась, а лещами никто даже не интересовался.

— Приехали-то мы за колосником, — напомнил он. — Успеем ли купить?

— Найдём твой колосник… если он вообще тут есть, — махнула рукой Инжаня. — Это тебе он нужен, а я за денежками сюда приехала.

Денис толкнул жену:

— Толга, помоги мне спуститься с телеги. Один пойду к скобяным рядам!

Варвара нехотя спрыгнула на землю и протянула мужу руку, но тут к подводе подошли пятеро стрельцов. Один из них — рыжебородый, в кафтане с меховым подбоем — впился в Инжаню крохотными острыми глазками:

— Откуда липец, хозяйка?

— С низовьев Челнавки, — расплывчато ответила Инжаня. — А как ты понял, что это липец? По запаху или по цвету различаешь?

— А то нешто! — ответил он.

— Теперь на вкус попробуй и убедись…

Она окунула ложку в мёд и протянула стрелецкому начальнику.

— Добрый липец, валожный! — похвалил он Инжанин товар. — Сколько хочешь за бадью?

— Всю бадью берёшь?

— Весь твой мёд. В поход скоро идём, вот и собираем запас.

— Тогда рубль за пуд. Вместе с парем.

— Окстись, хозяйка!

— К чему мне кститься? Креста не ношу. У меня свои боги. Ну, так будешь брать?

— Настоящую цену назови.

— Полтину за пуд, сказала же.

— Побойся богов! — рявкнул стрелец. — Десять алтын за пуд. Больше не дам.

— Ах ты, бес!

— Чего цену ломишь, Инжаня? — сказал ей Денис. — Стрельцы десять алтын дают за бочку. Купчишка по восемь берёт, ты же сама говорила.

— Не лезь не в своё дело, — шепнула она ему на ухо. — Купчишка по восемь берёт, а стрельцам продаёт по двенадцать. Они на казённые деньги запас собирают.

Стрелецкий начальник, услышав знакомый голос, присмотрелся к Денису и так обомлел, что выронил облизанную ложку.

— А ты как тут оказался? Почто в мордовскую рубаху вырядился?

— Ты, чай, не обознался? — ответил Денис, хотя теперь и сам узнал пятидесятника из Беломестного острожка.

Тот назвал его по имени:

— На память не жалуюсь, Денис! Я тебя ещё на Лысых горах заприметил. Ты же ж заходил к нам с отрядом Путилы. На голову был выше остальных и в плечах ширше. Как тебя не заметить? Ты же ж в Беломестном городке колол дрова для ухи, а опосля у стен Тонбова со степняками и азовцами бился. Или станешь отпираться?

— Не стану. Я — тот самый Денис.

— А я Васька Поротая Ноздря, пятидесятник. Забыл уже?

— Да нет…

— Помню, как ты рубился с татарвой. Прямо здесь, на этом месте. И как потом Путила тебя по плечу трепал, награду обещал. Получил её?

— Женой меня Быков наградил, — с усмешкой ответил Денис.

Василий обежал взглядом Инжаню и Варвару.

— Обе красовитые! — заключил он. — Которая из них твоя жёнка?

— Та, что помоложе. Беленькая.

Василий улыбнулся ей.

— Славутная ты девка! Козловская, значит? А чего мордвой прикидываешься?

— Я и есть мордовка, — ответила Варвара. — Толга. Так меня звать.

— А по виду русская откуда-нить с севера, — удивлённо покачал головой Василий. — Из Новгорода либо из Вологды… Ты, выходит, мужа к себе в деревню перетащила?

— И перетащила! — кичливо ответила та.

Василий изумлённо посмотрел на Дениса.

— Надо же ж! Козлов променял на челнавские болота!

— Путила, твой начальник, взъелся на меня. Вот я и уехал из Козлова. А голубка моя — ворожея. Давеча от смерти меня спасла. Вылечила, выходила…

— Быков мне больше не начальник. Бог избавил, — сказал Василий. — Неужто не слыхал о государевой грамоте?

— Что за грамота?

— С дуба упал? — поразился его неведению Поротая Ноздря. — Все ж знают об этой грамоте. Из Разрядного приказа она прибыла. Дьяк Ларионов Григорий Яковлевич её готовил. Биркину и Боборыкину было велено устренуться на Челнавке и межу провести, где Козловский уезд, а где Тонбовский.

— Провели? — заинтересовался Денис.

— Вестимо. Устренулись воеводы, хоть и не терпят друг друга. Чуть глотки друг другу не перегрызли, но срядились-таки. Всё, что справа от Челнавки, Тонбову отошло. И наш острожек тоже. Так что мы теперь под Боборыкиным.

— Ты всё ещё в Беломестном острожке служишь?

— Нет, теперь в Тонбове…

— Что-то мы заболтались! — вклинилась в их разговор Инжаня. — Торговое время заканчивается.

— Не боись, хозяйка! — успокоил её Василий. — Мы же ж с Денисом вмистях с татарвой бились. Выручать друг друга должны. Купим мы твой мёд. Не по рублю, понятно, но по десять алтын за пуд. Добрая цена, любой тебе скажет. Больше нигде не выручишь, как ни старайся.

— Может, и сухую рыбу возьмёшь?

— Чего же ж нет-то? Она долго не пропадает. Пойдёт в запас для похода… но куплю тоже по красной цене, не выше.

— Идёт, — кивнула Инжаня. — Да, у меня ещё воск есть и два мешка пакли.

— Не нужны. Воск мои стрельцы не жрут, даже когда оголодают. А пакля… Вот ежели бы ты пеньку привезла. Надысь мы аж в Белгород за верёвками ездили. Ближе нигде не нашли.

— Буду знать.

— Говоришь, ты с низовьев Челнавки? Чего ж вы из такой дали сюда тащились? Поближе к своей деревне мёд и рыбу продать не могли?

— Не мёд мы продавать приехали, а колосник покупать, — ответил за Инжаню Денис. — Колосник к кузнечному горну. Отлитый непременно из чугуна. Может, подскажешь, где его найти и у кого?

— Есть ли такие вещи у лавочников? — задумался Василий. — Кому они тут надобны? Деревенские кузнецы без чугунных колосников обходятся, а оружейникам их привозят из Тулы либо из Каширы.

— Значит, купить не удастся?

— В лавках точно не найдёшь… но вот ежели с каким оружейником договоришься…

— У тебя есть оружейник на примете?

— Дай подумать…

Василий расплатился с Инжаней и кивнул стрельцам, чтобы они начали перетаскивать пари с мёдом и мешки с рыбой на свою подводу. Затем сказал:

— Пошли в кузню на Студенце. Может, там и найдём колосник.

— Помоги с телеги слезть. Спрыгнуть не могу. Нога!

— Что с ней? — участливо спросил Дениса Василий.

— Вывихнул на Покров. До сих пор не прошла. Побаливает.

— Заживёт! — махнул рукой Поротая Ноздря. — Но ежели болит, помогу дойти.

— Я с вами! — оживилась Варвара.

— Ух, какая жёнка у тебя! — рассмеялся Василий. — На шаг от мужа не отходит.

— И я пойду, — сказала Инжаня. — Деньги-то у меня в калите… А ты, Валгай, постереги телегу.

Поротая Ноздря велел стрельцам охранять подводу и направился к берегу Студенца. Денис заковылял вслед за ним. Варвара поддерживала его, чтоб не споткнулся.

-

[1]Безмен — старинная русская мера веса. Равен примерно килограмму.