Зов Оз-моры

Глава 29. Канун Свиных дней

Денис спрятал деньги и ларчик в бохаряме, завалил утварью и снедью. Супруги начали возиться с медвежьей шкурой: отмачивали в воде, отскабливали мездру от мяса и жира, натирали кислым киселём… Квасилась она в доме возле печки, и Варвара следила, чтоб не она перегрелась и не начала линять.

Денис тем временем привёл в порядок сабли и пищаль, которая в схроне уже начала ржаветь. Работал он не в кузне умершего мастера, а у себя в сенях. Любопытный Валгай крутился вокруг него, спрашивал, как устроен фитильный замок, как набивают в дуло пыжи, свинец и порох.

«Какой паренёк дотошный. Будет толк!» — порадовался мастер.

— Поможешь выделать шкуру? — спросил он.

Валгай угодливо кивнул, и назавтра они уже втроём растягивали её, разминали, высушивали на морозе, коптили возле костра… Денис не мог на него нарадоваться, но однажды, за три дня до Рождества, юноша не пришёл утром к мастеру домой.

— Что с парнем? Не заболел ли? — испугался кузнец.

— Подожди. Придёт ещё, — успокоила его Варвара.

И правда, Валгай объявился ближе к вечеру, ведя на верёвке полугодовалого подсвинка. Следом вошла Инжаня.

— Подарок от общины, — сказала она. — Праздник же скоро.

Денис недоумённо посмотрел на неё.

— Вот не знал, что вы здесь Рождество Христово справляете.

— Какое ещё Рождество? — хмыкнула Инжаня. — Здесь и слова-то такого не слышали. Праздновать будем Тувонь шит — дни Тувонь-шкая!

— Слышал про ваш Таунсяй. В Козлове, на торге, — вспомнил Денис.

— Не Таунсяй, а Тувонь-шкай[1]! — поправила его оз-ава. — Свиной бог. Все будут приносить жертвы ему и Кардонь-сяркхе. Поросят и свиней резать.

— И мне, значит, тоже придётся? Для этого-то ты мне и подогнала свинью?

— Первый Свиной день пройдёт в вашем доме. Так я решила. Вы ведь с Толгой новенькие в деревне, все с вами познакомиться хотят. Встретьте людей достойно. Не оплошайте! Зарежьте подсвинка. Приготовьте из него шяням.

— Что это?

— Кушанье такое. Толга тебе расскажет.

— Одного подсвинка мало, чтоб накормить целую деревню… — задумался Денис.

— Не бойся, — успокоила его Инжаня. — Люди с собой много всякой снеди принесут. Голодным никто не останется.

— Оставляйте свинью, — вздохнул Денис. — Завтра заколю.

— Не заколешь! — жёстко возразила Инжаня. — Не тебя я готовлю на своё место, а Толгу. Пусть теперь учится жертвы приносить. Послезавтра она зарежет подсвинка, а я посмотрю на неё…

Когда Инжаня и Валгай ушли, Денис разобрал подпечек, натаскал туда сена и загнал подсвинка: пусть поживёт в тепле свои последние дни. Вечером они с женой обновили кисель на медвежьей шкуре, вновь свернули её, положили в корыто рядом с печкой и сразу же легли спать. Им надо было набраться сил перед Свиными днями.

Инжаня зашла к ним через день сразу же после завтрака. Варвара возилась возле печки, и оз-аву в сенях встретил Денис.

— Ну что? — с усмешкой спросила его оз-ава. — Не заколол ещё поросёнка?

— Ты же сама не велела…

— И правильно сказала! Боялась я, что ты пожалеешь Толгу. Твоя доброта навредила бы ей. Оз-авы ведь не только озксы поют и бубенцами трясут, но жертвы приносят. Где у вас ару васта?

— Что за зверь? — ответил вопросом на вопрос Денис: он впервые услышал эти слова.

Инжаня устало вздохнула, как при разговоре с несмышлёнышем.

— Денясь! Это такое место, где скот в жертву приносят. Толга найдёт. Спроси у неё.

Денис позвал жену, и она, вся в поту, выскочила к нему.

— Где у нас место для забоя скота? — спросил он.

— Выйди в пирьф, Там, посреди… — ответила Варвара и поскорее убежала назад, чтобы не простудиться в холодных, продуваемых сквозняком сенях.

Денис вышел во двор, но не увидел там ничего, кроме ровного снежного покрова, из которого местами торчали сухие былинки.

— Только снег, — пожал он плечами и громко сказал: — Толга, там нет алтаря.

Из сеней донёсся стук перебираемого инвентаря, и вскоре в дверях появилась Варвара с пешнёй в руке.

— Вот тебе, — сказала она. — Долби! Щупай! Где ару васта, там доски дубовые. Под ними яма. Найдёшь по звуку.

Денис, встав посреди двора, начал наугад отгребать ногой снег и бить по лежащей под ним ледовой корке. Скоро он услышал, как изменился звук от удара пешнёй: он стал более глухим.

— Нащупал дерево! — радостно воскликнул кузнец.

— Теперь снимай крышку, — крикнула ему из-за двери Варвара.

Кузнец очистил дубовые доски от ледяной корки, но поднять их не смог: дерево намертво примёрзло к земле.

— Отдохни уж! — выглянув из-за двери, улыбнулась ему жена.

Он вернулся в избу, где шёл нервозный спор.

— Сроду не забивала свинью, — раздражённо жаловалась Варвара. — Не умею! Отец резал, потом Паксяй… Не смогу.

— Сможешь! — напирала на неё Инжаня.

Увидев входящего кузнеца, она тут же повернулась к нему:

— Денясь, объясни ей!

— Отец не держал скотину, у меня её тоже не было, — извиняясь, ответил он. — Мясо я всегда на торге покупал.

— Учить вас да учить! — принялась раздражённо объяснять оз-ава. — У свиньи возле уха есть ямка. Втыкаешь туда нож, пропарываешь горло вниз, разворачиваешь и режешь до самой кости. Потом ждёшь, пока кровь стечёт в яму. Ты, Толга, баба сильная. Справишься.

— Так свинья ж брыкаться и кусаться будет, — испуганно пролепетала Варвара.

— А топор на что? — засмеялась Инжаня. — Вспомни, как ты медведю череп проломила.

— Меня тогда страх направлял. За жизнь мужа боялась.

— Беда мне с тобой! — покачала головой оз-ава. — Слушай! Денис будет держать свинью, а ты бей её по голове. Обухом, не лезвием. Как она сомлеет, сразу бери нож. Всё запомнила?

— Ага, — трясясь, ответила ученица.

— Смотри не раскрои ей голову! Только оглуши, — продолжила наставлять её Инжаня. — А ты, Денясь, отбивай доски. Потом веди свинью к яме.

Варвара села в сенях и стала ждать, когда муж пригласит её к ару васта. Услышав его возглас, она выбежала во двор с топором и ножом в руках. Денис уже придавил коленом жертвенную свинью. Варвара оглушила её обухом топора, вскрыла ей горло и с ужасом смотрела, как кровь стекает в яму.

— Теперь опаливайте! — распорядилась Инжаня.

Денис начал обкладывал тушу подсвинка сухой соломой, а Варвара побежала домой погреться и прийти в себя после потрясения.

— Потом Толга пусть ещё одного поросёнка заколет, — сказала оз-ава. — А вот в последний Свиной день[2]…

Инжаня осеклась. «Денис же христианин!» — вспомнила она и стала думать, как бы поосторожнее подвести разговор к человеческому жертвоприношению… но, как говаривали в её деревне, «валсь аф нармонь». Слово не птица!

— Значит, в последний Свиной день ты ей прикажешь убить человека? — без обиняков спросил Денис.

— Да! — ответила Инжаня. — Мне недолго осталось, а деревне нужна оз-ава. Пусть Толганя учится побыстрее.

— Есть же другая ученица. Зачем ты мучаешь мою жену?

— Сколько воду в ступе толочь, Денясь?! — раздражённо бросила жрица. — Нуянза не подходит. Она слегка умом тронутая, некрасивая и поёт плоховато. Если б подходила, голова бы у меня не болела, да у тебя тоже.

— А Толга разве подходит? — возразил Денис. — Мягкий у неё нрав. Зачем ломать её через колено?

— Тебе-то чем плохо будет, если она оз-авой станет? — усмехнулась Инжаня. — Достаток в дом придёт…

Денис вздохнул, поджёг солому вокруг туши, полюбовался на языки пламени…

— Толга ребёнка носит, — сказал он. — Ей сейчас покой нужен.

— Ничего с ней не сделается! — отмахнулась Инжаня. — Ни одна баба ещё не потеряла плод, заколов свинью.

— Не о свинье же речь…

— Неважно…

— Кого ты определила в жертву?

— Толга сама вольна сделать выбор. Я могу лишь советовать.

— Кого же? — начал настаивать Денис, счищая с туши подсвинка сгоревшую щетину и сажу.

— Брат Нуянзы горой за сестру встал. Затевает недоброе против вас с Толгой, — ответила Инжаня.

— Откуда знаешь?

— Люди донесли. Если он что-то сделает твоей жене, Ведь-ава меня не простит.

— Значит, теперь жертвой станет брат Нуянзы?

— Именно, — кивнула оз-ава. — Я дам Толге инь-ару пеель, наш священный нож. Камень[3] для него издалека привозят. Он острее любого стального. Толга даже не заметит, как зарежет Кафтася.

— Думаешь, она сможет убить человека?

— Дело наживное, — хмыкнула Инжаня. — Я-то могу. Почему ж она не сможет? Чиркнет ножом по горлу — и всё! Потом вы с Валгаем выбросите Кафтася в прорубь. Задобрим людоедку… и тогда, уже после Свиных дней, начнём руду копать. Это опасно. Ежели ил плохо промёрзнет, трясина может кого-нибудь засосать. Два года назад мы уже поспешили…

— Утонул кто-то?

— Да, — мрачно ответила оз-ава. — Потом ещё старый кузнец заболел и умер. Ведь-ава тогда на нас прогневалась. С тех пор мы и не ездили за рудой…

— Не повторим ошибку! — веско сказал Денис. — Сначала проверим и лёд, и дно болота. Ежели поставишь меня руководить людьми, беды не случится. Я ж понимаю в добыче руды.

— Поставлю. Тебя главным, а Толгу толмачом. Чего ж не поставить? — со смехом ответила Инжаня. — Но Ведь-аву всё одно надо задобрить. Без этого никак…

Пока они разговаривали, Варвара умылась, подрумянила лицо и выглянула во двор.

— Как себя чувствуешь, Толганя? — со смехом поинтересовалась оз-ава. — Пришла в себя?

— Угу… — промычала та.

— Тогда начинайте разделывать подсвинка. Этому-то хоть не надо вас учить? — язвительно спросила Инжаня. — Теперь я пойду, Толганя. Не всё же вам с мужем сопли утирать.

Оз-ава ушла домой. Выбросив несъедобные внутренности в яму, Денис закрыл её дубовыми досками, установил во дворе треногу, подвесил котёл… Разводя костёр, он колебался, предупредить ли жену о том, что её ждёт в конце Свиных дней.

«Смог бы я сам принести человека в жертву? Справился бы?» — спрашивал себя Денис, но ответа не находил. Ему, конечно, доводилось убивать людей, но в других обстоятельствах. Тогда он защищал себя, свой город, свою землю от татар и от казаков — от сильных, до зубов вооружённых врагов. Он рисковал своей жизнью и убийцей себя не ощущал.

Теперь же Варваре предстояло перерезать горло беззащитному человеку, которого будут крепко держать на жертвеннике дюжие мужики. Тут не будет никакой битвы, никакого противоборства… Просто убийство, оправданное лишь тем, что надо потешить кровожадную пресыщенную богиню, задобрить её, обезопасить деревню от её злобы…

С этими мыслями Денис начал отрубать голову от зарезанного женой подсвинка.

— Бей точно, не повреди! — наставляла его Варвара. — Нам нужна целая голова.

Он бросил в котёл голову и копытца. Жена положила туда соль и ароматные травы, затем взяла нож и стала срезать со свиной туши сало и мясо, молясь Тувонь-шкаю и покровительнице хлева Кардонь-сяркхе. Денис смотрел на милое светлое лицо жены и продолжал думать о скором человеческом жертвоприношении.

«Как это ужасно и мерзко! — путано и сбивчиво текли его мысли. — Скоро моя Толганя станет убийцей. Как это не вяжется с её обликом! Впрочем, о чём я? В этой деревне живут некрещёные люди. Они верят не в Спасителя нашего, а в Ведь-аву, которую и собираются ублажить. Для них естественно приносить в жертву себе подобных. Толга тоже язычница. Хоть и крещена, но ни капли не христианка. Однако она баба мягкосердечная. Во что бы она ни верила, ей будет тяжело убить человека, и она будет долго мучиться после этого. Неужели нельзя это предотвратить? Может быть, сказать жене о том, что затевает Инжаня? Конечно! Так будет проще склонить её к побегу из деревни…»

Наконец Денис решился, подошёл ближе к Варваре и прошептал:

— Толга! Инжаня хочет, чтобы ты принесла жертву Ведь-аве. В последний свиной день.

— Я уже приноровилась. Подсвинок… барашек… Какая разница? — не поднимая глаз, ответила жена.

— Так не барашка, — прошептал Денис.

— Кого же? — насторожилась Варвара.

— Неужели человека сможешь убить?

— А у меня нет выбора, — вздохнула она. — Не хочу, чтоб Инжаня стала нашим врагом. Лучше уж принести человека в жертву.

— Бежим отсель! В Тонбов. К Ваське.

— Нет, Денясь! — грустно улыбнулась Варвара. — Ведь-ава озлится. Что нам делать тогда? От неё нигде не укрыться, никуда не убежать. Ни в Томбу, ни в Козлов, ни в Моску… Она везде. Где есть вода, хоть капля, там и Ведь-ава.

— Боишься, значит, гнева богини? — язвительно сказал Денис.

— Да, боюсь! — кивнула жена. — Ведь-ава меня слышит, Ведь-ава меня любит. Так говорит Инжаня. Эта любовь страшней, чем темница. Страшней, чем рабство. Страшней, чем колодки.

— Инжаня мне сказала, кто станет жертвой. Кафтась. Брат Нуянзы…

— Кафтась так Кафтась, — безразлично ответила она. — Главное, не ты. Пойми, Денясь: выбора нет…

Когда котёл остыл, Варвара велела мужу переложить голову подсвинка на большую сковороду.

— Неси в избу, — распорядилась она. — Ставь на стол, а я бегу в хлев. Несу копытца. Повешу там, где медвежьи лапы.

— Зачем? — удивился Денис.

— Алганжейхть прогнать. Чтоб корова не недужила.

— Неужто духи болезней боятся свиных ножек? — захохотал Денис.

— Совсем не смешно! — надула губы Варвара. — Это дары Кардонь-сяркхе. Мама всегда их приносила, а она оз-авой была. И тёти так делали. И бабушка…

— Что ж мама не научила тебя резать жертвенный скот? — поддел её муж.

— Сестра училась, не я. Мама не хотела, чтоб я стала оз-авой. Думала, не гожусь.

— И я так думаю. Нет в тебе твёрдости, Толганя! Жалостливая ты.

— Поглядим, — обиженно ответила жена, складывая копытца в лукошко. — Положи-ка голяшки в котёл и разведи снова костёр.

Корзинку Варвара отнесла в хлев и развесила копытца возле его двери, чтобы отвадить алганжеев. Вернувшись к котлу, она начала резать свиные лёгкие и печень. Когда голяшки сварились, она их немного остудила, счистила с костей мясо и бросила его назад вместе с ливером. Денис тем временем вытащил из погреба и почистил морковь, лук и репу.

Готовя шяням[4] к Свиным дням, оба супруга старались не думать о будущем жертвоприношении. Зачем портить себе праздник?

Уже начало темнеть, когда Варвара напекла на сале колобки в виде орешков и поросят, и вышла с ними во двор. Подняв над головой блюдо с выпечкой, она молила Вирь-аву о том, чтобы в лесу было много орехов и дичи.

Вернувшись в избу, она попросила мужа поставить в печь сковороду с варёной свиной головой.

— Зачем? Что это будет за яство? — полюбопытствовал Денис.

— Как что за яство? Тувонь-шкай! Свиной бог…

Муж пошёл выполнять её просьбу. Сама же Варвара наклонилась над ведром воды в сенях, чтобы посмотреть на своё отражение, но вместо него увидела владычицу воды в печальном платье расставания с девичеством.

-

[1] Потом в этих краях появился русский праздник с похожими обрядами и названием — Таусень. Возможно, это гибрид славянского овсеня и мокшанских празднеств в честь Тувонь-шкая.

[2] Свиные дни (Тувонь шит) начинались в день зимнего солнцестояния (который тогда совпадал с православным Рождеством). В старину они продолжались две недели.

[3] Инжаня имела в виду обсидиан, природное стекло.

[4]Шяням (мокш.) — мордовская селянка, тушёная свинина.