Зов Оз-моры

Глава 22. Железный дед, вылечи!

Кузница располагалась за церковью. Она была такой же закопчённой и захламлённой, как и мастерская Дениса в Козлове.

— Вам нужон колосник? — спросил кузнец. — Чугунный? Есть такой. Нам давеча новый привезли, а старый я выбросил. Щас погляжу, выну…

Он направился к куче железяк, валявшейся в углу мастерской, долго там рылся и, наконец, вытащил квадратную чугунную пластину.

— Вот он, родимый. Ржавенький, но годный. Десять алтын…

— Целых тридцать копеек! За ржавую решётку? — ахнула Инжаня. — Да я столько же за пуд мёда выручила.

— Дк не я к тебе пришёл, а ты ко мне. Хошь бери, не хошь — проваливай. Не уступлю. На знахаря деньги нужны. Поясница болит. Как ударю молотом, так в спину и отдаёт. Даже работу думаю бросить.

— Зачем тебе знахарь? — усмехнулся Денис. — К тебе две ворожеи пришли, от любых болезней вылечат.

— Что, правда? — заинтересовался тамбовский кузнец.

— Вот тебе крест святой!

— Ты что, кщёный? — недоверчиво посмотрел на него хозяин кузницы.

Денис молча вытащил крестик из-под ворота панара.

— Вмистях со мной бил татар подле тонбовского кремля, — ответил за него Василий.

Кузнец подозрительно посмотрел на него, потом на Дениса.

— Когда же это?

— В начале осени, — сказал Василий.

— Не помню там мордвы… Козловские были. Тонбовские были. Мордвы не помню.

— Он не мордвин, — ответил пятидесятник. — А вот та, что беленькая — мордовка, его жёнка. Знахарка она.

— И вторая тоже мордовка, — добавил Денис. — Ворожея, травница и ведунья. Вывих и раны мне вылечила.

— Не токмо раны, — добавила Варвара. — Он на Покрова всю ночь пролежал под дождём. Мог простынуть и умереть. Инжаня его спасла.

— Вот чудеса! — хмыкнул кузнец.

Он так и не понял, правду ему говорят или морочат голову.

Инжаня тем временем стала рыться в котомке, которая висела у неё на плече, и вытащила оттуда склянку в чёрной жидкостью, которой лечила ногу Дениса.

— Ты такой запах слышал? — поинтересовалась она у хозяина кузни.

— Нет. На вид дёготь… но не дёготь. Не пойму, что за дрянь…

— И не пытайся. Мне это зелье издали привозят, из жарких земель. При вывихах помогает, при ушибах, при болях в спине. Дениса им вылечила, и тебя сейчас буду врачевать, ежели попросишь.

Кузнец вопросительно посмотрел на Василия. Тот кивнул, мол, правду баба говорит.

— Давай уж, лечи! — сказал хозяин мастерской.

— Толга! — крикнула Инжаня. — Добеги до нашей телеги, принеси кусок воска…

— Большой? — спросила Варвара.

— Безмен или около того. Токмо скорей. А ты, — Инжаня строго посмотрела на кузнеца. — Найди железное судёнко. Или медное. Воск топить будем. Для твоей спины.

Тот начал рыться в куче хлама и вытащил небольшую ендову, слегка покорёженную и покрытую зелёной патиной.

— Пойдёт судно? — спросил он.

— Почему же нет, — ответила Инжаня. — Поверил, значит, что я ворожея?

— Раз Васька говорит… — ответил кузнец. — Давно его знаю. Обманывать меня не станет.

— Тогда найди мне чистую тряпку и подумай, как водрузить судёнко на огонь, — велела ему Инжаня.

Хозяин кузницы отыскал три старых молотка без рукояток, положил вокруг пламени горна и поставил на них ендову.

— Теперь качни мехи, но чуть-чуть. Нам сильного огня не нужно.

Когда вернулась Варвара, Инжаня растопила воск и влила в него чёрную жидкость, которой лечила Дениса.

— Кузнец, оголяй спину! — распорядилась она.

Тот безропотно снял рубаху и лёг на скамью. Инжаня пропитала горячим воском онучу, подождала, когда та немного остынет, и приложила к пояснице кузнеца.

— Теперь поклонимся Железному деду, покровителю мастеровых! Повторяй за мной, Толга! — сказала она и тихо запела:

Кшнинь-атя лама керяй.

Лама цюрай, шувта керяй.

Кшнинь карьхть пильгсонза.

Кшнинь карькст карьхтьсонза.

Кшнинь щапт ронгсонза.

Кшнинь шяярь прясонза.

Кшнинь сакал шамасонза.

Кшнинь-атя, лама керят!

Лама цюрат, шуфта керят.

Канда керят, керить морганза!

(Железный дед много рубит.

Много заклинаний произносит, когда дерево рубит.

Железные лапти на его ногах.

Железные бечёвки у его лаптей.

Железная одежда на его теле.

Железные волосы на его голове.

Железная борода на его лице.

Железный дед, много рубишь!

Много заклинаний произносишь, когда дерево рубишь.

Когда бревно рубишь, обруби его сучки!)

Варвара вторила ей октавой выше.

— Ты всё поняла, Толга? — спросила Инжаня, закончив петь заклятье, и сама же ответила. — Я попросила Железного деда вырубить «сучья». Это болячки в пояснице. Железный дед их удалил.

— Да неужели? — язвительно спросил кузнец.

— Лежи, не шевелись! — цыкнула на него Инжаня.

— Горячо, однако…

— Терпи!

Наконец, Инжаня сняла тряпку со спины кузнеца и разрешила ему встать.

— Теперь у меня спина станет, как у двадцатилетнего? — недоверчиво поинтересовался он.

— Я ворожея, а не чародейка, — ответила Инжаня. — Молодым тебя не сделаю… но поясница ведь уже не так болит, правда?

— Да… Вроде, да…

— У тебя жена есть?

— К чему ты спросила?

— Пусть греет твою спину кажный день. Горячим воском. Давай теперь свою решётку, и мы в расчёте.

Хозяин мастерской отдал колосник и нацарапал гвоздём на штукатурке памятку, как лечить спину. Инжаня убрала в котомку склянку с остатками чёрной жидкости и поднялась со скамьи.

— Теперь мне пора, — сказала она и, не мешкая, вышла из дымной кузницы на свежий воздух.

Денис и Варвара последовали за ней. Поротая Ноздря ненадолго остался в мастерской.

— Вишь, кого я тебе привёл! — шепнул он кузнецу. — Волховку и ведунью, не кого-нибудь! Средство она тебе дала от больной спины, колдовское заклятье нашептала. Она за свои услуги большие деньги берёт, а тебя, считай, задарма полечила. За какой-то ржавый колосник! Ты же ж его выбросить хотел…

— К чему бы клонишь?

— Ты сегодня с прибытком. На дольку могу надеяться?

Кузнец вздохнул и протянул Василию две серебряные копейки.

— Благодарствую, — поклонился ему Поротая Ноздря.

Пока они говорили, Варвара не могла насмотреться на вечернюю реку. Студенец был словно залит пламенем: в мелких барашках отражалось заходящее краснеющее солнце. Перед ним высилась сложенная из свежих брёвен башня Никольских ворот, а на противоположной, северной стороне простиралась до горизонта бурая осенняя степь, которую прорезали ручейки, словно вены грудь сказочного богатыря.

Денис со смятенным видом стоял рядом с ней.

— Чего это ты такой перепуганный? — усмехнулась, глядя на него, Инжаня. — Не бойся, не скажу Василию, что ты кузнец.

— Спасибо, — процедил Денис.

Вскоре из кузницы вышел Василий.

— Проголодались, поди? — спросил он.

— Мы спешим.

— Нет уж! — начал настаивать Поротая Ноздря. — Дорога у вас дальняя, перед ней покушать надоть. И выпить, как же ж без этого? Я вас выручил: и мёд с лещами для стрелецкого запаса приобрёл, и колосник помог отыскать. Ведро пива взачесть купите. Посидим за ним, погутарим.

Варвара насторожилась: «Не хочет ли пятидесятник переманить Дениса в Тамбов? Вдруг переманит? Тогда вновь придётся жить среди людей чужой крови и веры». Не прельщала её унылая жизнь в Стрелецкой слободе!

— В кабак нас поведёшь? — спросила она.

— Тебя туда не пустят, — засмеялся Василий. — Бабам в кабак воспрещено ходить. В харчевню вас поведу. Хочешь есть?

Василий заговорщически посмотрел на неё. Варвара кивнула: за день успела проголодаться.

Полюбовавшись на Студенец, все повернули в сторону постоялого двора, где располагалась харчевня. Она была тёмной и неухоженной. Длинные, грубо сбитые столы лоснились от жира. Их, наверное, никогда не мыли, лишь смахивали объедки в помойное ведро. Неуютная едальня! Впрочем, какой ещё она могла быть в пограничной крепости?

Посетителей в харчевне было много: люди лечили крепкими напитками нервы после беспокойного торгового дня. Свободное место нашлось в углу заведения.

Поротая Ноздря взял пиво и потроха с гречкой, плюхнулся на лавку. Денис пристроился рядом с ним, а Варвара и Инжаня сели напротив.

— Значит, Челнавский лес теперь в Тонбовском уезде? — спросила его Инжаня.

— Вестимо, — кивнул Василий. — Радуйся этому, красава! Биркин хотел его порубить, новый городок в конце Козловского вала построить. Роман Фёдорович в Москву написал, что нельзя этого делать. Мол, там бортные угожья мордвы, и трогать их негоже. Ему пришёл ответ: пусть лес остаётся заповедным. Так что теперь туда ни козловцам, ни тамбовцам нельзя там деревья рубить, дороги тянуть и зверя бить. Как же ж злился за это Иван Васильевич на Боборыкина!

— Какой же хороший человек ваш воевода! — вырвалось у Варвары. — О мокше печётся.

— Нет, не о мордве Боборыкин думает! — усмехнулся Василий. — О татарах. Чем лес гуще, тем им тяжелей сюда пройти. Биркину-то трава не расти, что будет с Тонбовом, а Роман Фёдорович за крепость отвечает, потому и написал в Москву…

— Ты всё ещё в острожке служишь? — полюбопытствовал Денис.

— Нет. Там сейчас казаки, а нас в Тонбов перевели. В стрелецкой слободе сейчас живу. Она рядом, к югу от торга. Хочешь в служилые записаться? Нам такие, как ты, нужны. Помню, как ты двух татар бердышом зарубил. Бери жену подмышку да перебирайся сюда.

Денис замялся, опасливо посмотрел на Варвару, но всё-таки спросил:

— Ты что ль записываешь?

— Не я, но пособить могу. Оставайся здесь до завтрева и изутра приходи в слободу. Меня тут все знают. Поручусь за тебя. Потом и дельце откроем. Вместе мёд станем возить из мордовских деревень. Твоя жена ведь по-ихнему разумеет.

— Разумеет, но не запишут меня сейчас. Сам же видишь, прихрамываю. Не знаю, когда оклемаюсь.

— Беклеманься, беклеманься… Когда ещё раз в Тонбове будешь, приходи.

Варвара обожгла Дениса уничижительным взглядом, и тот, чтобы поскорее перевести разговор, поднялся с кружкой в руке.

— Хочу выпить за тебя, Василий! За тебя, за будущего сотника.

— Эк ты хватил! — рассмеялся Поротая Ноздря. — О таком и не мечтаю. Это ж великое везение нужно, чтоб сотником стать. Пятидесятник — ещё мужик. Такой же стрелец, как и все. А сотник — уже другая стать. Ему поместный оклад положен. Кто же ж меня им сделает? Куда же ж дворянских отпрысков девать, ежели такие, как я, начнут сотниками становиться?

— В Козлове даже беглых крепостных верстали в сыны боярские…

— Дк и в Тонбове такое случается, даже чаще. Токмо не кажному так везёт.

— Может, и тебя поверстают?

— Это как же ж? — ухмыльнулся Василий. — Храбростью тут ни хрена не добьёшься. Разве что хитростью. Сможешь пролезть в душу к Роману Фёдоровичу — глядишь, и похлопочет. Токмо я так не умею, да и ты едва ли сможешь.

— Кто ж знает… — пожал плечами Денис.

Варвара вновь брезгливо поглядела на мужа и насупилась. Инжаня немедленно подняла кружку.

— А я хочу выпить за будущую оз-аву, за Толгу! Денясь, ты ведь пошутил, правда?

— Вестимо, — кивнул он.

— Оз-ава? Кто такая? — полюбопытствовал Василий.

— Это я, — ответила Инжаня. — Служу не царю, как вы, а богам.

— Волховка ты, выходит?

— По-вашему, да. Готовлю Толгу себе на смену.

— Выходит, напрасно я звал сюда Дениса? — разочарованно вздохнул Поротая Ноздря.

— Выходит, зря звал, — кивнула Инжаня.

Ближе к полуночи Варвара отнесла Валгаю кружку пива и миску каши, чтобы тот перекусил, и быстро вернулась. Затем Василий взял в кабаке хлебного вина, и все просидели в харчевне всю ночь.

Отправились домой, когда начало светать. Утро было ясным и свежим, но после восхода солнца быстро потеплело. В пожухлой траве застрекотали кузнечики.

Правил лошадью по-прежнему Валгай. До устья Челновой путники ехали не останавливаясь. Лишь возле дома Шиндяя Инжаня спрыгнула с телеги и позвала хозяина. Обрадованный рыбак немедленно выскочил из дома.

— Зови к себе, — сказала она.

Шиндяй пригласил всех в избу, взял в сенях полведра сосновых шишек и пошёл ставить самовар.

— Ну вот, — умиротворённо вздохнула Инжаня. — Отдохнём здесь, и в путь.

— В путь? — удивилась Варвара. — Этот Шиндяй с тебя глаз не сводит. Влюблённо смотрит, нежно…

— Старый мой полюбовник! — ухмыльнулась Инжаня. — Как заезжала сюда, всегда у него оставалась на ночку.

— Неужто сейчас над ним не сжалишься, не подаришь ему часок-другой?

— Нет, Толга! — грустно ответила Инжаня и перешла на мокшанский. — Отлюбилась я. Скажи, часто ли у тебя бывают краски?

— Как у всех. Раз в месяц или немного чаще.

— А у меня кровь из пады идёт через день. Вот так, Толганя!

Варвара сочувственно посмотрела на волховку. «Скоро, скоро мне быть оз-авой!» — поняла она, но не обрадовалась этому, а испугалась. Теперь она поняла, почему Инжаня торопилась, готовя себе смену.

Вернулся Шиндяй с кипящим самоваром и водрузил его на стол, затем вынул из печи пшённые блины, а из шкафчика — лесной мёд.

— Угощайтесь, — сказал он и сел напротив Инжани. — Ну, как поторговали в Томбу? Удачно?

— Пакля непроданная осталась. Зато сидеть мягко.

— До Вирь-ати отсюда недалеко. Не отобьёте задницы. Возьму у вас остаток.

— Ты уж брал. Зачем тебе столько пакли?

— Тебе потрафить.

— С чего это? — кокетливо посмотрела на него Инжаня.

— Тряхнём стариной? Останешься на часок? — без экивоков спросил рыбак.

Она натянуто улыбнулась.

— Нет. Не обижайся, меня в Вирь-ате очень ждут.

— Паклю так и так возьму, — ответил ей Шиндяй. — Потому что люблю я тебя. Даёшь ты мне или нет, всё равно люблю…

Инжаня печально вздохнула, повернулась к Варваре и спросила по-русски:

— Что молчишь? Мы ведь ещё хотели посмотреть место, где добывают руду, а ты не напомнила даже…

Варвара и вправду забыла о руде: думала о недавнем разговоре между мужем и Василием.

— Считай, напомнила, — процедила она.

— Местечко тут есть выше по реке, — Инжаня показала рукой на Челновую. — Шямонь называется. Ржавка по-вашему. Ручьи там рыжие. Ещё есть Покаряв-озеро. Вода в нём бурая, как настой чаги.

— Поехали на Ржавку, — сказал Денис. — Посмотрим её.

— Разбираешься, — улыбнулась ему Инжаня.

До Шямони все ехали молча. Увидев впереди сфагновое болото, Инжаня спрыгнула с телеги и повела Дениса к маленькому лесному ручейку с рыжим дном.

— Таких родников здесь четыре, — сказала она. — Все ручьи ржавые и все в одно болото текут. В нём никто ещё руду не добывал. Много накопаем.

Денис наклонился над ручьём и зачерпнул воду.

— Прозрачная!

— Чистая, — согласилась Инжаня. — Но постоит немножко, и станет мутной. Потом рыжие хлопья в ней поплывут.

Денис срубил молодое деревце, сделал из него заострённый кол и начал прощупывать дно там, где в болото впадал ручей.

— Чую руду, — сказал он.

Затем поковырялся в иле Ржавки, вытащил кусок бурого железняка, обмыл в ручье и хорошенько рассмотрел, даже на язык попробовал.

— Добрая руда, — заключил он. — Здесь и будем её добывать.

Инжаня кивнула, толкнула его плечом и тихо спросила:

— Ты ведь не станешь записываться в стрельцы? Не увезёшь Толгу в Томбу?

— Не увезу. Не хочу квелить её душу, — грустно ответил он.

— Поклянись.

— Я люблю Толгу. Это крепче любых клятв.

— Добро. Поверю тебе, — ответила Инжаня.

Домой все вернулись затемно. Денис хотел было поцеловать жену, но та отвернулась от него.

— Не для тебя моё тело. Не для тебя мои потть. Не для тебя моя пада.

— В чём дело-то? Калину давишь?

— Нет, не краски пошли, — отрезала она и с презрением посмотрела на мужа.

— Такая баба охочая, и вдруг от мужа нос воротишь. Неужто с Валгаем снюхалась, когда к нему за воском бегала?

— Не снюхалась. Это ты предать меня хочешь. Бросить думаешь. В служилые записаться. Василий звал тебя в стрельцы, а ты что ему сказал? «Когда оклемаюсь». Лучше б ты с девкой какой загулял. Скорей бы простила.

— Снимай панар! Не кочевряжься! — вспылил Денис и ударил жену по щеке.

— А обещал, что бить не будешь… — бросила ему Варвара и убежала в дальний угол избы. Там она села на корточки, заплакала и долго повторяла как заведённая: «Не для тебя моё тело!»

Денис молча смотрел на неё: «Побить, не побить? Да нет, не надо. Правда ведь, виноват я перед ней». Он начал корить себя за неосторожный разговор в Тамбове, однако гордыня не позволяла ему попросить прощения.

Лучина уже почти догорела в светце, когда Денис всё-таки выдавил из себя:

— Толга, прости! Вовсе не настропалился я к Боборыкину. Никогда тебя не оставлю…

Варвара недоверчиво посмотрела на него и процедила сквозь зубы: «Не для тебя моё тело!» Затем она легла на лавку и укрылась тулупом. Денис не решился подойти к ней…