Зов Оз-моры

Глава 16. Дым папоротника

Варвара долго приходила в себя после ночного кошмара. Ей было и совестно, и больно, и радостно одновременно. Она думала, что сказать мужу о вчерашнем мольбище. Он ведь пристанет с расспросами, и что-то ответить непременно придётся.

— У нас теперь есть дом, — улыбнулась она, накладывая ему в миску солёные грибы и варёную репу.

— В этой деревне? На кой он нам? — удивился Денис.

— Мы теперь в общине.

— Они нас приняли?

— Не нам это нужно. Им! Кузнец в деревне юн и неопытен, а старый умер.

— От чего?

— Лифкст. Это когда рябой делаешься.

— Оспа налетела? Жалко деревню. Тяжко ей… но мы-то здесь причём?

— Как причём? Ты ж кузнец.

— Ну, и что?

— Они ж тебя спасли. Нужно… как это?

— Взачесть поработать? Отблагодарить? Вот оно что!

— Именно! Ты ж мастер. Оружейник. Ножи, топоры, перья для рогатин, сабли для них куёшь… Будешь куёшь?

— «Будешь ковать», хотела сказать?

— Учу рузонь кяль. Непременно.

— Учи-учи! Пригодится.

— Учу, Денясь! Непременно учу… А булатную саблю можешь ковать?

— Ты когда-нибудь видела булат? — засмеялся Денис. — Настоящий, литой? Не красное железо?

— У Путилы Борисовича. Персидскую саблю.

— Ага, у него шамшир из Испагани[1], — вспомнил он. — Сабелька для конного боя. От мастера Асада. Она вчетверо дороже, чем бехтерец у Быкова! А ещё у кого-нибудь ты видела булат?

— Мммм… — задумалась Варвара.

— Не видела, — сказал ей муж. — Никто на Руси не знает, как лить булат. Я лишь перековывать его умею, но даже это редкий мастер может. Отец научил. Семейная тайна!

— Выходит, куёшь? — обрадовалась Варвара.

— Где его найти? Булатный слиток-то… — вновь прыснул Денис.

— А простую саблю куёшь?

— Из уклада[2], ежели помощника дадут.

— Он есть. Юный кузнец. Он — твой подмастерье. Ты учишь его. И ещё учишь меня. Гутарить как рузы и саблей махать. И Инжаня тоже учит меня. Петь хвалу богам.

— Хочешь надолго здесь остаться?

— До лета. Куёшь оружие для деревни?

— Впустую я буду работать. Деревня не сможет себя защитить. Ни от татар, ни, тем паче, от русских. Неужто не разумеешь?

— Разумею… лучше тебя разумею… я видела гибель моей деревни… моей Лайме…

— Так в чём же дело?

— Я мокшава, а здесь живут мокшет. Мы не должны их бросить.

— А как же наша мечта?

— Ждёт немножко…

Денис не сразу ответил. «Зов крови и исконной веры! Никуда ей от этого не деться», — думал он, глядя на свою Варвару-Толгу.

— Что ты вчера делала на керемети? Опять молилась чертям? — поинтересовался он, когда доел завтрак.

— Оз-мору пела!

Денис вспомнил, что это такое.

— Оз-мору? — переспросил он. — Ты разве волховка? А как же Инжаня?

— Хрипит.

— Ты служила богам вместо неё?

— Угу.

Денис опешил. Могло ли такое случиться в христианской церкви? Ну, допустим, охрип поп — и вдруг литургию доверили даже не дьякону, а девице, которую никто из прихожан раньше и в глаза не видел. Чушь какая-то!

— Ах, ты же у меня ворожея! — улыбнулся он жене. — Неужто всю деревню околдовала?

— Я не хотела. Они сами.

— Всё понятно, — грустно сказал Денис. — Быть тебе волховкой, когда Инжани не станет. Значит, ты решила навсегда здесь остаться, а не до лета. Чем же ты их всех приворожила? Неужели голосом?

— Брось! Я не гожусь. Оз-авы — это ёнц-авы. Мудрые женщины! Так их иначе зовут. Мудрые они… а я молодая. Совсем молодая. Мне… кемгафксува… ммм… десять и восемь…

— Тебе восемнадцать?

— Ага. Ну, какая же я ёнц-ава?!

— У тебя личико юное, а глаза мудрые. Смерть родных видела и гибель односельчан. В браке с Паксяем была несчастной. На семью ненавистного мужа упаривалась в поле. У Путилы прислуживала, унижалась. Столько всего пережила! Взрослая ты уже. А говоришь «какая я ёнц-ава»? Вдруг подойдёшь? Иначе с чего бы Инжаня вздумала тебя учить?

— Брось! — отмахнулась Варвара и пошла к столу, чтобы испечь пачат — толстые блины из пшённой муки…

Ближе к полудню в дом Офтая нагрянула нежданная гостья. Стройная и рослая, со смугловатым остроскулым лицом и локонами цвета морёного дуба, которые выбивались из-под мягкого красного чепца, украшенного речным жемчугом. Прорезь на её панаре скрепляла застёжка-сюльгам с бронзовыми утиными лапками. К поясу были привязаны со сверкающие, тонко звенящие бубенчики. В руке она держала кожаный мешок.

Инжаня обвела горенку колким взглядом, остановила его на Варваре и громко произнесла чистым низким голосом:

— Толганя! Вчера вся деревня слушала тебя, открыв рот. Даже боги отвлеклись от своих дел, когда услышали твоё пение. А сегодня ты, значит, скромненько печёшь пачат?

«Так быстро не выздоравливают. Она вчера притворялась больной, чтобы поручить мне Оз-мору, — поняла Варвара. — Но почему Инжаня так спешит?»

Она взглянула в глаза ёнц-аве, пытаясь найти там ответ, но они были какими-то ускользающими, у них даже не было определённого цвета: вблизи зрачка радужная оболочка была светло-карей, у края серо-голубой, а посреди — зелёной.

Странные глаза, неуловимые…

Инжаня отвела взгляд от Варвары, улыбнулась лежащему Денису и ткнула пальцем в своё солнечное сплетение.

— Здравствуй. Я Инжаня, — сказала она по-русски.

Тому стало не по себе. От гостьи исходила давящая нездешняя сила. «Ведьма! Истинная ведьма! — со страхом подумал он. — И не хрипит вовсе…»

— Оз-ава хочет с тобой познакомиться, — шепнула ему на ухо жена.

— Денис, — борясь с дрожью в голосе, ответил он.

— Толганя, как ты его лечишь? — поинтересовалась Инжаня, перейдя на мокшанский.

— Как мама учила, — ответила Варвара. — Смешиваю мочу с соком полыни и дёгтем, пропитываю тряпки и прикладываю к его щиколотке. Пить даю настой зверобоя и душицы. Меняю войлок каждый день…

— Этого мало, — хмыкнула Инжаня. — Учить тебя да учить! Сначала нужно изгнать из дома алганжеев, а потом уже лечить ногу. Вот, смотри!

Инжаня развязала горло мешка, вынула полотенце, варёное яйцо, свежее мясо, курильницу и закрученные спиралью побеги вирь-авань руця («платка Вирь-авы» — разновидности папоротника, дымом которого мокшане окуривали больных).

— Угли в печи ещё тлеют? — спросила она Варвару.

Та кивнула, и Инжаня кочергой подгребла в курильницу немного углей, бросила туда папоротник… Когда из чаши пошёл густой пахучий дым, она громко сказала:

— Повторяй за мной, Толганя! Только выше бери, как мы условились, и постарайся не соврать. Впрочем, у тебя верный слух…

Возле чашки она постелила полотенце, положила на него яйцо, кусочек мяса, испечённый Варварой блин — и запела:

Кшу! Кшу!

Аде ярхцама, алганжейхть нолдафт.

Вага тинь ярхцам бяльне.

В ага тинь кшине-салне.

В ага тинь вайне-алне.

Ярхцада, симода, анелятядязь.

Коста састь, ся кигеть ильхне тядя зь.

Ильхнетядязь тов, косо тинь учихть, учихть ярхцамаста.

Тосо эряфонц пара, тосо киштихть, тосо морыхть.

Варьда орта алга, сиянь киге, зирнянь седь ланга!

Арда оцю эрьхке потмаксу…»

(Кшу! Кшу!

Айда кушать, напущенные алганжеи!

Вот вам ваша еда.

Вот вам ваши хлеб-соль

Вот вам ваши масло и яйца.

Ешьте, пейте, угощаем вас!

По какой дороге пришли, по той и проводим.

Проводим туда, где вас ждут, ждут с яствами.

Там жизнь хороша, там пляшут, там поют.

Уйдите под воротами, по серебряной дороге, по золотому мосту!

Идите на дно большого озера…)

Пропев заклятье, Инжаня похвалила Варвару:

— Складно у нас вышло. Мы созданы Шкаем, чтобы петь вместе. Уяснила суть заклятья?

— Ты обманываешь алганжеев. Зовёшь их на дно огромного озера. Мол, идите по серебряной дороге и золотому мосту туда, где вас угостят…

— Вот именно! — довольно улыбнулась Инжаня. — Они уйдут под воду, в хрустальный дворец Ведь-авы. Великая лекарша знает, как с ними поступить…

Инжаня завернула яйцо и блин в полотенце, вышла из дома, добежала Челновой и выбросила в неё свёрток.

Вернулась она быстро. Не отдохнув, сняла войлок с ноги Дениса, покачала головой и с раздражением произнесла несколько мокшанских слов, из которых ему знакомым показалось лишь одно, да и то срамное.

— Что вы лечить собрались? — он вопросительно посмотрел на жену. — У меня её нет и быть не может.

— «Манда» — это щиколотка по-нашему, — немного смутившись, объяснила Варвара. — Я плохо лечила твою ногу. Так сказала оз-ава.

Инжаня тем временем вытащила из кожаного мешка небольшую склянку, открыла его и налила себе на ладонь вязкую чёрную жидкость с незнакомым запахом. Не резким, не противным, просто чуждым. Так не пахло ни одно растение, ни одно животное, ни одно известное Варваре вещество.

— Это средство привозят издалека. Оттуда, где всегда жарко, где пески и солёные озёра. Когда начнёшь учиться у меня, передам тебе все свои секреты. Заниматься будем подолгу, каждый день, — ёнц-ава вздохнула. — Мне, Толга, надо успеть тебя подготовить.

Варвара удивилась: «Ещё не старуха, а будто умирать собралась. Чем же она больна?» — но говорить об этом не стала.

— Кто же меня изберёт ёнц-авой в мои годы? — спросила она. — Разве обычай это позволяет?

— Обычай можно нарушить.

— Только вчера за это казнили Пулукша… — возразила Варвара.

— Что нельзя ему, то можно нам с тобой, — улыбнулась ей Инжаня. — Боги в силах менять наши обычаи, а воля богов — это моя воля. Ты ведь поняла: я вчера хрипела нарочно. Нужно было показать людям, что ты станешь достойной мне заменой. Раньше я обучала другую женщину, Нуянзу, но её с тобой не сравнить. От тебя глаз не оторвёшь, и твой голос слышат боги. Я научу тебя им владеть.

Варвара в полной растерянности плюхнулась на скамью рядом со столом и долго сидела, обдумывая сказанное ёнц-авой. Инжаня направилась к эзему и начала выверенными движениями пальцев массировать ногу Дениса, втирая в неё чёрную мазь и напевая неизвестное Варваре заклинание.

— Хватит прохлаждаться! — сказала она, закончив петь мормацяму. — Пой вслед за мной, Толганя!

Инжаня ворожила над Денисовой щиколоткой не меньше часа. «Как приятно! — радовался он. — Ведьма будто заново лепит мою лодыжку. Кстати, у неё взрачное лицо, очень красовитое… По молодости красавицей была, но всё равно в ней есть что-то леденящее душу».

Наконец, она стёрла пот со лба и строго посмотрела на Варвару:

— Толганя, оборачивай мужнину щиколотку войлоком! Завтра отведём Дениса в баню. Там пропарим ему ногу с травами. А сейчас пошли отсюда. Посмотришь свой новый дом.

Инжаня схватила метлу, которая пылилась в сенях у инь-ати, поймала в его курятнике старую рыжую курицу и повела Варвару в её новое жилище.

— Там дочки и зятья Офтай уже всё убрали, выкинули хлам и мусор на шукша пря [3] . Покормили Хозяина мусорной кучи и помолились ему, чтоб твой Денис поскорее выздоровел. Два тулупа вам на зиму принесли… Подмети пол ещё раз пол и оставь метлу в углу сеней, чтобы приманить Куд-аву, — по пути наставляла её Инжаня.

Войдя во двор, она первым делом повела Варвару к хлеву.

— Здесь корова. Зовут Вияной. Подарок общины. Красная, как полагается. Пейте её молоко. Весной умывайтесь им, чтоб змея кого-нибудь из вас не укусила.

— Чем же мы будем эту Вияну кормить?

— Плохо ты о нас думаешь! — рассмеялась Инжаня. — Зятья Офтая уже привезли вам сено. На зиму хватит. Ну, а теперь пошли в избу.

Дом, где ещё вчера жил Пулукш, стоял недалеко от берега Челновой. Хозяин за ним не ухаживал: в соломенной крыше не хватало снопов, а нижний венец сруба замшел и побелел от грибка… Новенький бычий пузырь в окошке лишь подчёркивал запущенность избы.

Варвара с ужасом представила себе, какая грязь и какой беспорядок царили здесь ещё вчера, до прихода родственников Офтая. Инжаня словно бы прочла её мысли.

— Такой он был, этот Пулукш! — вздохнула она. — И для общины бесполезный, и себе не нужный. Родни у него не осталось, а жениться он не мог: был хоть и молод, но неспособен к продолжению рода. Я проверила, дала ему один раз. Тоска да печаль! Одиноко он жил, грустно, вот и плюнул на всё — и на себя, и на нас, и на богов, и на обычаи… Дом хороший, только нижний венец загнил. Зятья Офтая поменяют его весной. Они умеют поднимать сруб. Крышу на днях починят.

Инжаня открыла дверь дома и приказала:

— Толга, возьмись за косяки!

Проскользнув под рукой Варвары, оз-ава выпустила в сени курицу и дала Варваре метлу: «Заходи, Толганя!» Сама же она начала плясать в сенях и бормотать: «Равжа кранч оцюняста тумаса! Ванок кудсь!»

— Это ведунда корхтафтома, — пояснила она, закончив шептать заговор. — Ворон Вярде Шкая теперь будет охранять твой дом от злых чар, а Куд-ава — от пришельцев из Тона ши.

Варвара, услышав слова «твой дом», зажмурилась и затрясла головой.

— Тебе плохо стало? — участливо поинтересовалась Инжаня.

— Каким бы Пулукш ни был… — ответила Варвара. — Это был человек. Он жить хотел. Вы его утопили, чтобы отдать нам с мужем его избу?

— Нет, — раздражённо ответила Инжаня. — Мы это сделали не ради вас. Пулукш постоянно преступал наши древние законы.

— Ночью мне приснилось, что Ведь-ава обернулась огромным водным червём, утащила этого Пулукша в свой подводный дворец и там медленно его жрала. По кусочкам. Живого!

— Нельзя быть такой чувствительной! Иначе ты не сможешь совершать озказнет.

Варвара растерянно молчала, думая, как ответить.

— Толга! — снисходительно продолжила Инжаня. — Ты скоро станешь оз-авой, даже если этого не хочешь. На один из свиных дней я поручу тебе принести жертву Ведь-аве, проверю силу твоего духа. Назову трёх-четырёх человек, одного из них выберешь сама. Его свяжут, и ты его заколешь, а потом утопишь тело в проруби.

— Значит, ты всё-таки убила Пулукша перед тем, как утопить? — с облегчением прошептала Варвара.

— Да, я перерезала Пулукшу горло священным ножом. Ты в это время пела, как глухарь, и ничего вокруг не видела.

— Я молила Ведь-аву о зачатии…

— Думаешь, я не догадалась? И всё же зря ты тогда не смотрела на меня. Будущей оз-аве надо научиться властвовать над своими чувствами, чтобы не тряслись руки. И ещё нужно уметь взглядом и мыслью подавлять волю жертвы, чтобы она не вопила и не билась перед смертью… чтобы тихо принимала свой конец.

— Мне страшно даже представить такое. Я не смогу стать оз-авой.

— Сможешь! — усмехнулась Инжаня. — Я ещё многому тебя научу. Ты будешь читать сёрму[4] мокшанских оз-ав. Ты станешь так прятать свои мысли, что никто не сумеет прочесть их по твоим глазам. Ты будешь видеть грибы, даже если они скрыты так глубоко под листвой, что их никто не замечает. Перед тобой не устоит ни один мужчина, даже сам белый оцязор…

— Зачем мне царь? У меня уже есть Денис.

— Вдруг захочешь что-нибудь разведать? В постели мужики болтливы! Нельзя отказываться ни от одного дара, любой может пригодиться. Но о самом ценном из них я тебе пока не скажу. Этот дар — в старом венике, что лежит в моей бане. Когда настанет время, беги туда и хватай его.

— Зачем?

— Увидишь, — хмуро сказала Инжаня. — Устала я с тобой калякать, Толганя! Нездоровится мне. Пойду подремлю. Ты тоже беги домой и хорошенько выспись. Завтра буду у вас рано. Поведём твоего Дионисия в штама куд[5], попарим его там, изгоним из него болезнь.

Из избы Пулукша они вышли уже затемно. Вечер был безветренным. Из сарая, что стоял на другой стороне двора, доносилось стрекотание сверчка. Громадная, кровавая, изрезанная ветвями прибрежных ив луна поднялась над рекой Челновой, багряня гладь воды и лёгкий туман над ней.

— Какая красота! — ахнула Варвара.

— Да, нечасто такое увидишь, — сухо согласилась Инжаня.

— Это к войне, говорят…

— Здесь и так нескончаемая война. Офтай мне говорил, что у тебя не осталось родных.

— Перебили татары… — хмуро вздохнула Варвара.

— Прости, не хотела тебя расстроить. Просто не понимаю тех, кто рвётся воевать. Офтай сказал, что твой муж хочет стать царёвым служилым.

— Правду сказал.

— А о тебе Денясь думает? Убьют его — и ты совсем одна останешься. Или того хуже — с детьми на руках…

Варвара не ответила. Отвернувшись от Инжани, она быстрым шагом пошла в сторону дома Офтая.

Звуки сверчка становились всё тише. На полпути Варвара вздрогнула: за спиной послышался шорох. Кто-то раздвигал ветви кустарника. Зверь? Она оглянулась. Никого! Прислушалась. Тишина! Нет, не зверь. Значит, человек. И явно не друг, раз прячется… Что делать? Бежать? Нет! Всё равно ж догонит, если это насильник.

Постояв несколько мгновений, она собралась с духом, сжала кулаки и направилась к кусту. Оттуда выкатился чёрный колобок и понёсся по тропинке куда-то к реке. Варвара тоже побежала.

«На ребёнка непохоже. Скорее, невысокая женщина. Или девушка. Зачем она за мной следила?» — недоумевала она, мчась к избе Офтая.

— Мне страшно! — закричала Варвара, влетев в клеть. — Мне страшно, Денясь! Какая-то баба кралась за мной.

— Может, Инжаня? От ведьмы всё можно ожидать.

— Брось! Инжаня рослая и длинноногая. Ещё выше, чем я. Эта же, как бочонок, и ножки у неё короткие, кривые.

— Может, она тебе повержилась?

— Да нет…

Офтай с молчаливым любопытством следил за их порывистым, беспокойным разговором и, наконец, спросил:

— Толга, вы за глаза ругали Инжаню? Я два раза слышал её имя.

— Нет, Пичаень Офтай! Не о ней была речь. За мной кто-то следил. Какая-то толстая маленькая женщина. Или, может, ребёнок. Не знаешь, кто это мог быть?

— Откуда? Деревня у нас большая… Одно только скажу: всегда возвращайся засветло. А ещё лучше, пусть Денис тебя везде встречает и провожает.

— Когда ещё он сможет! — усмехнулась Варвара.

— Когда выздоровеет, вестимо, а до того вообще никуда не ходи.

— А как же Инжаня?

— Подождёт… Выпей позы, она успокаивает. Выпей и ложись. Спать пора.

-

[1]Испагань — город Исфахан в Иране, в прошлом Эспахан (от среднеперс. спах — воинство).

[2]Уклад — кричное железо с цементированной (науглероженной) поверхностью.

[3]Шукша пря (мокш.) — мусорная куча.

[4]Сёрма (мокш.) — древнее письмо на основе магических иероглифов (тештькс).

[5]Штама куд (мокш.) — баня. Дословно — «дом для мытья».