Арийский простор

Глава двенадцатая

По пыльному торговому шляху, опираясь на посох из благородного дерева, бодро шагал бородатый старик в обтрепанном, когда то белом балахоне, придерживая второй рукой заплечную котомку с торчащими из неё рогами лиры.

Редкие прохожие или проезжавшие возницы равнодушно разглядывали бродячего певца.

Не боялся он и дорожных грабителей, что взять с бедняка, кроме дешевого инструмента, наскоро сварганенного из панциря черепахи, овечьих кишок и рогов сайгака.

Нещадно палило солнце, утомленный жарой путник остановился, поправив повязку на голове, откупорил баклагу из выдолбленной тыквы и сделал несколько скупых глотков. Затем, прищурившись, взглянул на раскаленное добела небо, где высоко-высоко, неподвижно висела в дрожащем мареве черная закорючка какого-то стервятника.

Опустил взгляд ниже, насколько хватало взора — до самого окоёма, тянулось выжженное зноем пространство каменистой степи, разрезанное колеёй древней дороги с торчащими на обочинах то тут, то там выбеленными на солнце костями. Порыв южного ветра вздыбил на ней облако легкой пыли, поперек большака заструился песок. Старец прикрыл лицо широким рукавом, переждав атаку суховея, упрятал баклажку в котомку, отряхнув одежду, размеренным шагом продолжил свою стезю.

Несмотря на вражду знати соседних племен, для купцов и странников проход по торговым путям был свободным. Вожди даже следили за порядком и безопасностью дорог. Богатые владельцы больших караванов щедро расплачивались с ними за покровительство, платили торговые и мостовые сборы, а кроме того делились важными новостями. Во время своего, как правило, многодневного пути, в редких селениях вдоль тракта торговцы меняли нужную людям мелочь на еду и выпивку.

В тех же селищах ночевал и старик, зажиточные хозяева охотно оказывали ему гостеприимство, исполнением гимнов он с лихвой расплачивался за миску похлебки с ячменной лепешкой и ночлег в сарае или на овине.

На пятый день его нагнал обоз из трех, запряженных волами, добротных кибиток с кожаным верхом. Странник сошел на обочину, разглядывая путешественников.

Первая телега, обогнав его, неожиданно остановилась. Спрыгнув с облучка, к старцу подошел невысокий мужчина с обмотанной белым полотном головою, в легком длиннополом халате. Приятное округлое лицо с прищуренными черными глазами, обрамляла аккуратная, уже начинающая седеть, бородка; яркой синевой блеснула висевшая на шее цилиндрическая печать, вырезанная из куска лазурита. Рядом сразу же очутился, поправляя длинный кинжал на поясе, здоровенный телохранитель, на голову выше хозяина, с каштановой бородой, заплетенной в две косицы. Несмотря на жару, он был в доспехе и в кожаном шлеме.

Купец почтительно обратился к старику.

— Благослови наш путь, риши (мудрец).

Певец положил посох на пыльную, пожухлую траву, сложив руки и обратив взор к безжалостному полуденному светилу, прочел короткий гимн, добавив в конце «Асту!» (Да будет!).

— Дальняя дорога опасна для одинокого путника, — продолжил купец. — Если ты направляешь свои стопы в Дакшин, раздели с нами путешествие.

Старец внимательно всмотрелся в его лицо, в глазах мелькнуло узнавание.

— Благодарю тебя баху-матах (уважаемый). Пусть дэвы пошлют тебе удачу во всех начинаниях. Могу ли я узнать твоё достославное имя?

— Меня зовут Чандак Хиранья, как мне обращаться к тебе?

— Девдас — отшельник коротко поклонился.

— Абду, подсади странника во вторую повозку — обратился купец к потному телохранителю.

И вот уже полдня Девдас трясся на мешках прикрытых рогожей, ему действительно нужно было в Дакшин, и с обозом он доберется туда быстрее. Возница и широкоплечий охранник, по виду кшатрий, не докучали разговорами. Воин лишь подвинул поближе колчан с луком и взял в руки копьё, прежде лежавшее поодаль.

Отшельник вспомнил, где и когда он видел этого остроглазого купца — шестнадцать зим назад во дворце правителя ишкузи Парама Праджна. Тот, без сомнения, также сумел разглядеть в длиннобородом старике прежнего ратэштара, иначе не посадил бы нищего бродягу в середину обоза с дорогим товаром, а иной нет смысла возить в такую даль. Старец лежал на мешках с солью, её добывали люди соседнего племени, но Чандак торговал ещё и металлами.

Девдас не беспокоился, и даже успел выспаться; вряд ли купец задумал дурное, если же у него есть к нему какое-то дело, то расскажет об этом на привале.

Вспоминал былое и купец, перед его мысленным взором вставали картины давнего прошлого.

В тот день их с покойным ныне отцом и другими уважаемыми людьми пригласили на пир ко двору правителя послушать знаменитого слепого певца Мадху. Великая честь! Уже на подходе к дворцу они наткнулись на взбудораженную толпу, окружившую двух человек — припертого к облупленной стене растерянного слепого старика, бережно прижимавшего дорогую кифару и заслонявшего его своим телом крепкого мужчину в белом балахоне, безоружного, держащего в руках лишь дорожный посох.

Незнакомец походил на матерого волка в окружении стаи собак. Сходство ещё больше усиливали наполовину седые, похожие на шерсть этого хищника, волосы и начинающая отрастать борода.

И ещё взгляд, Чандак рассмотрел его, подойдя ближе — спокойный и безжалостный волчий взор. Ни капли страха не было в нем, только презрение к толпящимся и галдящим вокруг зевакам, а ещё, на миг, промелькнула свирепая радость.

Слышались истеричные вопли: «Ракта Парс! Кровавый Барс!»

Вперед протиснулись воины с кинжалами в руках, но и они пока не решались нападать, только сыпали угрозами и оскорблениями.

Над толпой полетели камни, один из них ударил мужчину по лбу, потекла кровь, тот не стал уклоняться, по-прежнему прикрывая собой слепца. Лишь оскалился неожиданно белыми, крепкими зубами. Пролитая кровь возбудила толпу, словно многорукий, многоногий зверь она жадно заурчала и придвинулась вперед, нетерпеливые задние подталкивали нерешительных передних.

И тут это сборище, как сыр ножом, разрезала колесница правителя, телохранители умело и быстро освобождали проезд, раздвигая толпу широкими плечами и тупыми концами копий.

— Что здесь происходит? — послышался зычный голос глашатая.

— Это Кровавый Барс! Убийца наших детей! Покарай его, о, повелитель!

Кричал растрепанный старик в богатой одежде, с золотым ожерельем на груди и тяжелой серьгой в правом ухе.

Тут раздались слова самого правителя.

— Успокойтесь люди! Разве вы забыли заветы предков? Даже самому лютому врагу следует оказать гостеприимство, если он с миром пришел в твой дом. Самое страшное преступление для ария — это предательство доверившегося тебе. Этот махир (герой) пришел к нам безоружным, в пыльных одеждах странника. Он мой гость и я сам решу его судьбу.

На состоявшемся пиру гости не столько слушали песни знаменитого аэда Мадху Гатхака, как пялились на Кровавого Барса, сидевшего по левую руку от нового правителя ишкузи Парамы, сменившего со временем в устах людей прозвище Шрона (Хромой) на Праджна (Мудрый).

Вечером на привале, поужинав мясной похлебкой, странника попросили спеть. Тот не заставил себя долго уговаривать, подтянул струны своего немудреного инструмента, и с помощью костяного плектра исполнил несколько гимнов.

Люди стали устраиваться на ночлег, Абду распределил среди воинов очередность ночной вахты, вопросительно глянул на хозяина. Купец отрицательно покачал головой, и телохранитель отправился к кибитке.

Чандак и Девдас остались у костра вдвоем, в наступившей тишине слышен был даже шелест осыпающейся золы. Купец подбросил в огонь сучьев, огляделся по сторонам и негромко заговорил.

— Вижу, господин, что ты путешествуешь скрытно. Я не хочу лезть в твои тайны, но желаю помочь.

Красные отблески разгоревшегося костра играли на неподвижном лице его собеседника. Немного помедлив, тот ответил.

— Благодарю тебя, уважаемый Чандак, но не понимаю, о чём ты ведешь речь.

— Мы, купцы, заинтересованы в безопасности на торговых путях, и знаем, благодаря кому, кроме нашего повелителя и доблестного Симхи, прекратилась кровавая война на Востоке.

Если благоволение дэвов не оставит нас, через два дня будем в Дакшине. Понадобится кров или помощь, обращайся, господин, любой в городе покажет мой дом.

Отшельник благодарно склонил голову, приложив руку к сердцу. Девдас не собирался откровенничать с купцом, но ему было приятно услышать его слова. Дакшин торговый город и в нем найдется много сторонников мира, торговцам и ремесленникам война ни к чему.

Именно за миром и ехал он туда по просьбе и поручению Симхи. Когда колесница вождя внезапно появилась у его пещеры, после короткого разговора пришлось собираться в дальнюю дорогу и наскоро прощаться с Уолко. Передав ему мешочек с золотом и две оставшиеся чакры, строго сказал воспитаннику:

— Жди меня до листопада, если не вернусь, уходи в поселок рудознатцев, к Хвару. Уну с собой возьми.

Если Радж пройдет Посвящение, отдашь ему нашейную гривну и лук — это подарок его деда. Себе возьмешь пояс с кинжалом и боевой топорик, золотую чашу и плащ верни вождю.

Когда в горный посёлок пойдешь, вещи в рогожу укутай, а лук берестой замотай, кроме Хвара никому их не показывай. За десять раз меньшее богатство убивают.

— Возьми меня с собой Учитель.

Ничего не стал отвечать растерянному подростку, только ободряюще похлопал по плечу.

Симха тайком подбросил его на колеснице до торгового шляха, вручил тощий мешочек мелкого серебра на дорожные нужды, назвал имена двух человек, к которым можно обратиться в Дакшине, и крепко обнял на прощание.

Отшельник ещё долго сидел в одиночестве у догорающего костра, языки пламени постепенно опадали, почерневшая древесина рассыпалась тлеющими углями. Старик вспоминал недавние события, думал о смерти Готамы и о том, как выстраивать разговор с правителем ишкузи, если он вообще состоится.

Девдас ещё в первый свой приход в Дакшин понимал, что Парама оставил ему жизнь не из врожденного благородства и, не только соблюдая заветы предков. Он собирался использовать его в своих интересах, ну ещё, может быть, присутствовало легкое любопытство к личности знаменитого бойца, безоружным пришедшего в руки врагов. Не терял правитель и осторожность, сидя рядом с Парамой, Девдас на протяжении всего пира ощущал напряженный взгляд стоящего за спиной телохранителя.

В город ишкузи, тогда ещё Аджит пришел за своей смертью, отчаявшись найти её на поле боя. Душа выгорела и почернела, как степь после пожара, тоска по погибшим и чувство вины, неизбывной болью продолжали терзать её. Смерть и мучения врагов уже не приносили облегчения, пьяный загул и наркотический дурман даря краткое забытье, делали его опасным для окружающих, лишь чудом он не пролил кровь родовичей.

Он понимал, что смерть в руках кровных врагов будет мучительной, и надеялся ценой своих страданий увеличить вероятность соединения с семьей в Сварге. Но не пришел ещё его срок, а Сваргу нужно заслужить другим способом, так ему объяснили в горном храме, где он пробыл почти три зимы, осваивая духовные практики, постигая древние знания и мудрость артаванов. Дорогу туда указал ему правитель ишкузи, связав до конца жизни узами благодарности.

Именно путешествие на Запад принесло ему избавление от боли и подарило не эфемерную, а реальную надежду на посмертное воссоединение с семьёй.

До окраин Дакшина добрались ближе к полудню, Девдас еще раз поблагодарив купца и попрощавшись с попутчиками, направился на местный рынок, с любопытством осматривая разросшийся за последние годы город.

Расположенный, как и многие арийские поселения, на месте слияния двух рек, Дакшин с высоких круч террасами спускался от цитадели с торчавшими над ней сторожевыми башнями к речному порту на пологом берегу реки Джаласвати. Город, население которого насчитывало несколько тысяч человек, богател на торговле металлами, шерстью и кожей, кожевенные мастерские располагались и в самом городе, как раз неподалеку от порта. Между речными причалами и стенами цитадели раскинулась просторная площадь, день был торговый и на ней шумел красочный южный базар.

Он закрутил и завертел отвыкшего от такого множества людей и немного растерявшегося отшельника обилием красок, звуков и запахов. Привычное для воина обостренное восприятие сбивало мельтешение людей и животных. Помимо обычных запахов людских, часто немытых тел, конского пота, сырости и тины близкой реки, навоза домашних животных, обоняние тревожили полузабытые ароматы фруктов, южных цветов, специй и пряных женских притираний. Ужасно раздражала толкотня, отшельник с трудом сдерживал реакции тренированного тела на резкое сближение и бесцеремонные толчки спешащих по своим делам горожан. Большую часть покупателей и расхваливающих свой товар продавцов составляли мужчины, но встречались и закутанные в платки женщины в сопровождении служанок. Желтые воды медленно текущей южной реки были мало пригодны для питья, и крикливые водоносы назойливо предлагали прохладную и чистую воду из колодцев. Раздвигая толпу широкими плечами, спешили надзирающие за порядком охранники с палками в руках и кинжалами на поясе — в рядах торговцев снедью поймали воришку.

Шагая мимо загонов с блеющим и мычащим скотом, Девдас отметил, что по соседству с животными торговали и людьми. На обтесанном камне стоял в истрепанной набедренной повязке кучерявый худой мужчина со связанными спереди руками. Неподалеку топтались ещё несколько таких же понурых бедолаг, а также три немолодых женщины с двумя подростками. Коренастый воин в распахнутом кафтане что-то объяснял обступившим его покупателям. Странник покачал головой — во времена его молодости мужчин в плен не брали, обращенный в раба воин всегда мог сбежать, или того хуже, убить хозяина и его семью. Не связывались также с младенцами и старухами, другое дело молодые женщины и девушки, на них всегда есть спрос.

Прежде всего, Девдасу нужно было найти людей, названных Симхой. Одного из них — торговца кожей не было в городе, и отшельник отправился искать горшечника Апаха, выполнявшего большие заказы для их дворцового хозяйства. У ворангов изготовление посуды издревле считалось женским занятием, хотя обжиг теперь в основном брали на себя мужчины; а большинство их женщин были из местных племен и лепили горшки по старинке — спирально-ленточным способом.

Эти изделия не могли соперничать по качеству и красоте с радующей глаз посудой мастера, работающего на гончарном круге. По словам Симхи, гончар имел торговую лавку на базаре и большую мастерскую в пригороде. В ряду горшечников, Девдас разглядел похожего по описанию человека — высокого, сутулого мужчину средних лет. На прилавке и обмазанном глиной полу стояли его разнообразные по форме и размеру изделия — от мелких сосудов для притираний и женской косметики, до огромных толстостенных чанов для хранения зерна, неподъемных для обычного человека. Но прежде покрытых яркой глазурью кувшинов и чаш, в глаза почему-то бросились натруженные мускулистые, с вздувшимися венами, руки мастера, с неожиданно длинными и изящными пальцами с намертво въевшейся под ногти глиной.

Дождался, пока гончар закончит разговор с осанистым, богато одетым мужчиной в высоком колпаке. Поторговавшись, тот купил две большие, с затейливым орнаментом, вазы. Долговязый подросток, по виду сын мастера, бережно прижал их к груди и понес вслед за покупателем.

Гончар уже во время торга косился на странного старика стоящего возле его лавки. Девдас подошел поближе и начал разговор.

— Да ниспошлют дэвы тебе удачной торговли и благоденствия родне и близким. Скажи мне, не к славному ли мастеру Апаху я обращаю свою речь?

Мужчина кивнул.

— Да, это я, какое у тебя дело, уважаемый?

— Мне поручено передать тебе привет от знакомого.

И концом посоха быстро нарисовал на земле перед прилавком стилизованное изображение льва, сразу же стерев его ногой.

Гончар изменился в лице и испуганно заозирался по сторонам. Потом взял себя в руки и тихо проговорил, запинаясь.

— Я внимательно слушаю тебя, господин.

— Успокойся. Мне нужен всего лишь приют на ночь.

Апах суетливо переставил расписные чаши, затем вытер и так чистые руки.

— Скоро вернется мой сын, и я сразу же отведу тебя в мой дом.

Девдасу не понравилось странное поведение гончара: «Что с ним? Почему так перепуган?»

— В этом нет нужды. Не стоит привлекать лишнего внимания. Я подойду к тебе по окончании торгового дня.

Отшельник двинулся к овощным рядам, пройдя мимо залежей привычных репы и моркови, стал приглядываться к полузабытым фруктам — липким привозным финикам, мясистым плодам лиловой смоквы — сытной еде и без хлеба, оранжевым абрикосам и красным гранатам. Рядом с мелкими желто-красными полосатыми дынями лежали такие же некрупные арбузы с белой сладковатой мякотью, хорошо утолявшей жажду и пища бедняков — кислые дикорастущие яблоки и груши.

Пожалел, что уже отошла черешня, но на прилавках горками краснели кисловатые костянки кизила и терпко-сладкие мелкие плоды джиды — непременный атрибут восточного базара, из их полосатых косточек дети делают себе бусы.

Рядом с обычным торговали и бараньим горохом — нутом, ещё одной едой бедных, песочного цвета горошины, напоминающие по форме голову совы. Его ели в сыром и жареном виде, мололи в муку и добавляли в похлёбку и жаркое.

По соседству с золотистым луком белел чеснок — джангиду, защита от демонов — ракшасов и амулет от сглаза, но чаще головка чеснока и ячменная лепешка служила пайком наемному работнику.

В лавке специй, наряду с солью и приправой для богатых — желтым шафраном, торговали и истолченными сухими ягодами барбариса — отличной приправы к блюдам из мяса и бобовым похлебкам. А ещё его плодами окрашивают в розовое шерсть и лён, а корнями — в желтый цвет кожу.

Девдас попробовал ягоды, неспешно беседуя с горожанами, расспрашивал их о ценах и новостях, интересовался, справедлив ли местный правитель, сам рассказывал о событиях на Востоке, с благодарностью принимая подношения торговцев, иногда делившихся с благообразным седым певцом своим товаром. Услышал от них и по обыкновению раздутые сплетни о набеге ворангов на приграничную крепость, подтвердились и слухи о тяжелой войне на западе, именно там сейчас находился младший брат Парамы. Поменяв на медь серебрушку, помимо плодов джиды, купил себе немного фиников, смокв и грецкого ореха.

В рядах торгующих тканями, Девдас подивился богатому выбору местных и привозных материалов.

На серебро Симхи сменял себе простую, небеленую и без вышивки, светло серую рубаху из некрашеного льна, с длинными рукавами и подолом, в ней хорошо переносить жару, а самое главное — прикрывать приметные татуировки.

Никто из толпы не признал в нем когда-то безжалостного убийцу, чьим именем здешние матери пугали своих детей.

Пройдя рынок, вскоре добрался до речного порта, полюбовался на вяло текущие желтые воды реки, с густо поросшими тростником берегами и мечущихся над ней крикливых чаек; вниз по течению отплывали два груженых доверху челна, дружно и споро били веслами гребцы. Опершись о посох, старик постоял у причалов, вдыхая запахи водной свежести, тины и дыма от разожженных неподалеку костров. Поморщился от принесенного ветром зловония протухшей рыбы.

На пологом берегу среди множество больших и малых лодок — пустых и с товаром, толпился здешний бедный люд в надежде что-нибудь заработать или украсть у приезжих ротозеев. У ближайшей вытащенной на отмель лодки располагалась на привал ватага рослых молодцов с ножами на широких поясах и закатанными рукавами, обнажившими татуированные руки. Они весело перешучивались с двумя подошедшими потасканными девицами с непокрытыми черноволосыми головами. Из расположенной выше по берегу корчмы доносились пьяные крики и звуки разгоравшейся драки.

От непривычной пищи вдруг забурлил живот, и отшельник направился к прибрежным зарослям. Пробираясь между кустами опутанного вьюнком тамариска, он сначала почуял запах дыма, а потом наткнулся на небольшую полянку и двух сидевших у костра оборванцев, один держал над углями насаженную на прутик рыбу; второй, явно разбойного вида, шмыгнул многократно ломаным носом и окликнул:

— Эй, дед, есть что пожрать?

Отшельник спокойно ответил.

— Только немного смокв и половина лепешки.

— Тащи сюда.

Девдас пригляделся к нему внимательней — высокий и жилистый, крепкие руки с широкими запястьями, судя по шрамам на кучерявой голове и неровно сросшейся ключице, наемник или тать, сбежавший или выгнанный из ватаги.

Отшельника даже немного забавляла его наглость. В землях ворангов такие опасные бродяги не слонялись возле поселений, а сидели бы в рабских колодках, или, что вернее, валялись в канаве с перебитым хребтом, ожидая, как милость, появления бродячих собак.

Девдас не спеша приблизился, положил на землю сначала шест, затем лиру, потом достал из котомки аккуратно сложенную рубаху и принялся разворачивать кусок полотна с завернутой в него едой.

— Что это у тебя? — бродяга заметил рубашку — Крыса, принеси!

Второй, щуплый мужичонка, большим носом и скошенным подбородком и вправду напоминавший грызуна, отложил в сторону рыбу и потянулся грязной рукой к полотну.

Девдас перехватил её и несильно сжал, но тому и этого хватило. Крыса скривился от боли и попытался второй рукой ухватить отшельника за бороду. Старик резко вывернул ему запястье и сильным пинком отправил в сторону костра; угодив руками в тлеющие угли, Крыса отчаянно заверещал.

Кучерявый вскочил на ноги, зло оскалившись щербатым ртом.

— Я не ищу ссоры — примиряюще начал было Девдас, но глянув в перекошенное бешенством лицо, да какое там лицо — звериную харю, понял, что разговоры бесполезны, и вздохнув, подхватил шест.

Бродяга стремительно атаковал, нанося резкий удар в печень внезапно появившимся ножом, ловко переброшенным за спиной в левую руку.

«Против новика бы прошел» подумал отшельник, разворачивая корпус и уходя с линии атаки, одновременно раскручивая тяжелый боевой посох. В последний миг ослабил силу удара, принятый обет не позволял ему убивать людей.

Кучерявый оказался упорным бойцом, в отличие от поскуливающего в стороне Крысы, даже не пытавшегося помочь товарищу. Дважды поднимался на ноги, с ненавистью тараща расширенные чёрные зрачки на врага, пока Девдас не сломал ему ногу.

Поднял выбитый из руки чаура (вор, грабитель) каменный нож, сильным броском отправил его в реку. Чтобы избежать ненужных разговоров про опасного старика, проще было прикончить бродяг и притопить их у болотистого берега, для надежности выпотрошив, чтоб не всплыли. Но обеты нужно соблюдать даже по отношению к этой нечисти.

С иронией подумал: «Да, всё-таки далеко мне ещё до просветленного мудреца Васиштха, уже давно отказавшегося не только от мяса, но и от любой другой животной пищи. Тот бы безропотно отдал еду и одежду, а то и позволил бы этим мерзавцам использовать себя вместо женщины».

Девдас невольно улыбнулся, представив себе эту картину.

Живот бурчанием вновь напомнил о себе, справив нужду, отшельник попытался было помыться в реке, но поросший тростником берег был топким.

Торговый день подходил к концу и Девдас направился к гончару, поглядывая издали, нет ли возле его лавки стражи. Старику не понравилась нервная реакция мастера на его появление.

В жилище гончара Девдас наконец то смог с наслаждением смыть с себя смешанную с потом дорожную пыль. Сменил грязную хламиду на просторную льняную рубаху, длинными рукавами скрывшую его обрядовые и воинские татуировки.

Всё разъяснилось по дороге к дому, оказывается на днях Рагин со своими людьми схватил на рынке двух приезжих ворангов, избив, их куда то увезли на колесницах.

После вечерней трапезы, хозяева предложили ему ночевать в доме, но отшельник предпочел помещение мастерской, попросив лишь принести воды для омовения. Лежанку он устроил из связок камыша, приготовленных для самана. На новом месте не спалось, прихлопывая налетевших из недалеких речных зарослей комаров, отшельник думал о завтрашней встрече с Парамой.

У ворангов, выбиравших своих вождей по старинке, как правило, из самых сильных бойцов без телесных изъянов, такой человек едва ли смог стать правителем — хромой после падения с колесницы, он не отличался и воинским мастерством. Если бы не большие потери, ослабившие военную партию, то после смерти отца, войско, скорее всего, выбрало бы его младшего брата Махима, более известного по прозвищу Жеребху (Жеребец), отличного воина и гонщика на колесницах, к тому же, кроме двух законных сыновей, успевшего наплодить ещё и множество ублюдков. У Парамы же рождались только дочери.

Но в более богатых и населенных землях ишкузи большое влияние приобрели общины ремесленников и торговцев, они и помогли прийти к власти старшему сыну.

Жеребху на двенадцать зим моложе, собственно наследником должен был стать их старший брат, но он погиб в этой кровавой многолетней бойне, как и большинство сыновей Раджа. Парама же уцелел, из-за увечья поставленный отцом заведовать дворцовыми делами, именно там он и проявил себя как рачительный и умелый хозяин.

Раньше братья хорошо ладили, младший подчинялся старшему, а тот не мешал заниматься ему любимым делом — водить в походы войско. Но, как это обычно бывает, всегда найдутся советники, сеющие рознь в своих интересах, особенно это касалось горячего младшего брата. Со слов Симхи, между братьями теперь разлад, вокруг Жеребху открыто собираются кшатрии, живущие войной и первый среди них — Рагин. Парама усилил свою охрану, охотно нанимает в неё чужеземцев. У ворангов народ никогда не поддержит братоубийцу, у ишкузи же может быть по иному, к тому же они от разных матерей. Как и войну на западе, рознь между братьями надо использовать при завтрашнем разговоре.

Незаметно накатил сон.

Девдас проснулся, как обычно, с рассветом, умылся принесенной водой, подпоясал рубаху простой веревкой; чтоб не обижать хозяев поел творога, заправленного мёдом с ещё теплой пшеничной лепешкой. Поблагодарил Апаха и направился в город в надежде на встречу с местным правителем. Бросающийся в глаза посох пока оставил в доме гончара.

Поутру певец уже сидел с лирой на коленях у ворот усадьбы Парамы. К его удивлению, она располагалась не в цитадели, а неподалёку от неё, в богатом квартале на высокой террасе, обдуваемой ветром, подальше от шума базара и миазмов кожевенных мастерских. Из-за высокой глинобитной ограды торчали верхушки плодовых деревьев.

Правитель ишкузи прозвище Мудрый получил, в том числе и за то, что не брезговал общаться с простым народом, выслушивая их просьбы — с этого обычно начинался его день.

Пустомель, попрошаек и дураков давно отвадили, наказывая палками, поэтому просителей было немного.

Вскоре одна створка ворот открылась — вышел распорядитель дворца в сопровождении двух крепких стражей с палками в руках. Окинул цепким взглядом стоящих людей — трех пожилых мужчин, по виду ремесленников или мелких торговцев, укутанную в темный плащ женщину с маленьким ребенком. Не вызвал у него удивленья и незнакомый седобородый старик-певец сидящий у ворот в надежде на подачку с богатого стола.

В отличие от ворангов, где кинжал, или нож на поясе был атрибутом любого свободного мужчины, в городе ишкузи с оружием ходили только кшатрии и стража.

Наконец, хромая, показался и сам правитель, опираясь на посох с искусно вырезанным костяным навершием в виде головы орла. Его сопровождали сухощавый, богато одетый мужчина, по виду казначей и жилистый темнокожий телохранитель, держащий в руке уже натянутый лук. По его мягким, плавным движениям Девдас сразу же опознал умелого бойца, намного более опасного, чем здоровенный телохранитель Чандака. Продолжая наблюдать, отметил правильные черты лица, бритую голову с квадратом бородки на конце крепкого подбородка, татуировку скорпиона на правом предплечье; простой белый передник, правда, из дорогой ткани, отсутствие украшений, кроме широкого серебряного браслета на левой руке, но это скорее защита от удара тетивы. Помимо кинжала и короткой дубинки с бронзовой окантовкой на поясе, ещё два метательных ножа были закреплены у него на кожаной перевязи, удерживающей колчан.

Оглядев окружающих, телохранитель сразу же сосредоточил внимание на отшельнике. Да, Парама умел подбирать людей.

Девдас не стал мериться со стражем взглядом, а спокойно перевел глаза на правителя ишкузи.

Высокого роста, широкоплечий, тот не производил впечатления могучего бойца, как Симха с Магхом, и не только из-за хромоты.

Было видно, что этот человек посвятил свою жизнь не войне, но миру. И это хорошо, подумал Девдас.

Отшельник знал, что Параме сорок пять зим, но тот выглядел старше из-за светло-русой бороды, которую отрастил, прикрывая слабый подбородок.

Судя по одежде, мода восточных владык добралась и до окраин арийских земель, впрочем, правитель ишкузи одевался без их вычурной роскоши. На нем была длинная просторная рубашка из тонкого, хорошо выделанного и отбеленного льна, подпоясанная красным кушаком, расшитым золотой нитью. Из отделанных слоновьей костью ножен торчала позолоченная рукоять кинжала.

Голову правителя украшала высокая, из мягкого белого войлока, тиара с оправленным в золото крупным рубином по центру, а грудь — массивное золотое, опять же с рубинами, ожерелье; яхонт сверкнул и в серпообразной серьге в правом ухе. Легкие сандалии из красной кожи блестели позолоченными застежками.

Правитель недолго поговорил с почтительно склонившимися мужчинами, выслушал кинувшуюся к нему в ноги замотанную женщину, приказал казначею выдать ей маленький слиток серебра, ребенка ласково потрепал по голове.

Подошел и к отшельнику, Девдас встретил внимательный взгляд его светлых глаз, вглядываясь в умное сухощавое лицо в резких морщинах, с крупным, с небольшой горбинкой носом и неожиданно полными, четко очерченными губами, больше подошедшими какой-нибудь красавице. Почему-то вспомнил, что у Парамы пять дочерей. С прошлой встречи властитель сильно постарел, видимо сказывается пресловутое бремя власти.

— Мне кажется знакомым твоё лицо, где я мог тебя видеть? — С сомнением спросил правитель. Темнокожий телохранитель приблизился.

— Когда-то давно я сопровождал слепого певца Мадху.

Парама невольно отшатнулся, как от ядовитой змеи, но быстро опомнился. Девдас оставался неподвижным.

— Что привело тебя в наш город на этот раз?

— По примеру своего Учителя я хотел бы выступить при твоем дворе, о, великий повелитель прославленный своей мудростью и щедростью.

Правитель ишкузи невольно усмехнулся.

— Это большая честь, и я не знаю, достоин ли ты её, чужеземец.

Парама задумчиво погладил бороду.

— Я решу это, послушав тебя перед обедом. А пока накормите его и разместите среди слуг — указал распорядителю и направился к ожидавшей его колеснице. Телохранитель что-то шепнул подошедшему третьему стражнику — молодому парню героических пропорций.

Девдаса провели через ворота в просторный двор, а затем в помещение для слуг. Страж-великан спросил:

— Не хочешь ли ты помыться?

— Я это делал вчера, обеты не позволяют мне при посторонних обнажать своё тело, но ты можешь обыскать меня, я не имею с собой оружия, и твоему господину не стоит опасаться, я не причиню ему вреда, свидетельствую в том перед богами.

Стражник ощупал одежду старика и успокоено кивнул.

— Сейчас тебя накормят, до приезда господина оставайся с нами.

Дальнейшая беседа с Парамой продолжилась в саду, в тени деревьев у небольшого бассейна со скользящими по зеленоватой воде крупными карпами, раскрывавшими круглые рты в ожидании подачки.

Девдас настраивал лиру, подкручивая колки, потом неспешно принялся перебирать струны. Праджна жестом отослал распорядителя, про телохранителя же сказал:

— При нем можешь говорить свободно. Он плохо понимает наш язык и многократно доказал свою верность делом.

— Я не сомневаюсь в твоей мудрости и предусмотрительности. — Отшельник отложил музыкальный инструмент в сторону. Парама поморщился.

— Оставь славословия, Аджит, из твоих уст они звучат издевкой. Давай поговорим по-простому. По своей ли воле, или по повелению Симхи ты пришел в мои земли?

— У меня нет повелителей, кроме богов. Наверняка ты знаешь моё новое имя, и про обет не убивать людей. Но ты прав, я здесь по просьбе Симхи, он, как я, и надеюсь, что и ты хочет предотвратить новую войну.

Парама хлопнул ладонями по коленям и в притворном гневе, соскочил с кресла.

— Если бы он хотел сохранить мир, то не нарушил бы клятву, оспаривая волю богов, и не вторгся в наши пределы!

— Симха не нарушал клятвы, хотя потерял в Посвящении сына.

— Если набег произошел не по его воле, то как он наказал нарушителей? Я смогу увидеть их головы?

Парама ловко загонял собеседника в ловушку. Для любого вождя лучше прослыть вероломным, чем слабым правителем, запреты которого ничего не значат для его подданных.

— У нас другие обычаи, вождь-пати может приказывать только своим людям, но не другим ратэштарам. У свободных людей нет привычки повиноваться. Мы все равны и любой волен в своих поступках. К тому же воранги считают, что победа в Посвящении достигнута коварным колдовством, а не воинской доблестью.

— Это всего лишь жалкие отговорки, и даже хуже — кощунство. Ты тоже считаешь, что великие дэвы Митра, Варуна и Индра могли допустить колдовским чарам вмешаться в поединок среди белого дня?

— Нет, я думаю, что у вас появился новый хороший учитель ножевого боя. Дозволь мне передать предложения вождя ворангов.

— Говори.

— Симха выкупил пленных захваченных во время набега, в том числе сына Рагина и готов заплатить ему виру за ущерб.

— То, что его наследник жив — хорошая новость, но Рагин не примет выкупа, ему нужна месть за гибель семьи. — Быстро ответил Парама.

— Пати предоставит ему такую возможность, он сможет сойтись в поединке с Магхом, или с любым другим участником набега. Сам Симха также готов встретиться в единоборстве с твоим братом, ведь это Жеребху водит войско? Он не будет вторгаться в земли ишкузи, но дождется твоего решения на границе. Выбирай — мир или война?

Важно кивнув, правитель негромко произнес.

— Я подумаю над его предложением, а что намерен делать ты?

— Мне бы хотелось посетить храм в Рудных горах, а потом вернуться в свой лес.

— Да будет так.