Арийский простор

Глава четырнадцатая

На днях неожиданно вновь потеплело, прошел дождь, но ночной морозец заледенил не прикрытые снегом растения, хрустящей коркой схватилась и намокшая земля. Олун озабоченно мотал головой, глядя на покрытую льдом траву; у жеребых кобыл после поедания такого корма начнутся массовые выкидыши.

Пастухи сгрудили табун плотной массой и прогнали лошадей взад вперед по пастбищу, сбивая копытами лед.

Пришедшие следом снегопады укрыли растительность неглубоким мягким слоем, лошади и мелкий рогатый скот перешли к обычной тебентовке — они паслись, разгребая снег копытами.

Приучая жеребцов к упряжи, Радж с дозором объезжал окрестности. Сквозь белую пелену падающего снега навстречу колеснице прорвался облепленный им Суслик.

Волки не досаждали, умные хищники держались подальше от всего непонятного — к нему относились следы и метки гепарда рядом с копытами лошадей и колеей, к тому же парень сильно убавил их поголовье в округе.

Сайгаки шли с северных степей на зимовку, опустив голову, брели на юг тысячными стадами.

Их топот и фырканье, сливаясь вместе, далеко разносились по округе, в след за ними, подбирая больных и отставших, тянулись волчьи стаи; чуя поживу, радостно перекликались слетевшиеся на пир вороны.

С началом зимы, обросшие почти белой шерстью, половозрелые самцы сайгаков сходят с ума от буйства гормонов. В безумии гона они утробно ревут и носятся взад и вперед по степи, трутся щеками об кусты, оставляя пахучие метки. И без того большой нос разбухает втрое, резонируя как боевая труба. Наткнувшись на соперника глухо урчат, с разбега бьются рогами, сшибаясь вновь и вновь, пока не определятся победители, густая грива спасает их от увечий в драках. У этих самые большие гаремы, собирая их, самец целыми днями скачет по округе, дерется и покрывает самочек. Не ест и не пьет, лишь иногда торопливо ухватит на бегу снега. Отдав все силы любви, становится легкой жертвой хищников, или просто падает и умирает в изнеможении. Из сотни рогачей после гона выживает не более пяти.

Укрытая снегом степь замерла в стылом покое, на белом поле торчали редкие метелки бурьяна. Мороз покрывал затейливыми узорами гладь озера, сковывая причудливым кружевом и ниспадающие каскады мелких горных водопадов. С неба сыпалась холодная сизая морось.

По мерзлой земле дробно звенели копыта, стоя на колеснице Радж поежился, всё как дома — сизо-свинцовое небо, скрип снега, да вой злого ветра. Скорее бы пришла долгожданная весна, он так соскучился по любимой, вновь и вновь воскрешая в памяти её прекрасный, невыразимый словами, облик; на душе теплело.

Рядом торжественно сидел гепард, сосредоточенно пялясь вдаль янтарно-желтым немигающим взглядом, Суслику очень нравилось ездить на колеснице. Нет в степи зверя его быстрее, вот только бегает он недалеко и недолго, полностью выкладываясь в стремительном разгоне, не может сразу даже есть добычу.

Сегодня собрались на охоту, еды хватало, но глазу и рукам лучника нужна постоянная тренировка, как и коням в упряжке. Да и Суслик ест только свежатину, воротит, привереда, морду от мороженого мяса.

Агил уговорил Раджа сменять шкуру Ламасты, необходимую для ритуалов на защитный доспех. Пастухам была недоступна бронза, но они умело обрабатывали кожу и кость. Вот и для юноши смастерили просторный — с запасом, панцирь из кожи с хребта дикого быка в большой палец толщиной с нашитыми на груди длинными пластинами через отверстия, просверленные в светлой шлифованной кости. На голове шлем из вываренной кожи, прикрывавшей и шею, на руках такие же наручи с костяными бляшками. Парень старался не снимать воинскую справу, привыкая к тяготе доспехов.

Колесница неспешно проехала мимо пасущихся гаремов сайгаков, Радж не обращал внимания на нетерпеливое стрекотание пассажира, ему не нравилось их мясо. Проводив взглядом повозку, успокоившиеся антилопы снова опустили горбоносые головы в заиндевевшую траву.

У Рыжего из под хвоста вывалилось дымящееся яблоко, резко пахнуло свежим навозом. Гепард возмущенно застрекотал, свою большую нужду он справлял, далеко отбегая и тщательно зарывая следы.

По соседству освобождали корм от снега острыми копытами джейраны — вот это другое дело, подобравшись поближе, закрепил поводья на поясном держателе и достал уже снаряженный лук, сбросив рукавицы. Прикинув направление и скорость ветра — до животных было далековато — шагов двести, но ближе они не подпустят; подняв повыше оружие, до упора оттянул тетиву — Ш-ш-ших — прошипела стрела, вдалеке дернулись и метнулись прочь антилопы, одна отстала.

Радостный Суслик уже сиганул через борт, разгоняясь по едва прикрытой снегом земле — только пятки сверкали. Бережно отложив лук, Радж снова взялся за вожжи.

Гепард в несколько гигантских прыжков догнал неуверенно мечущего подранка, сбил с ног длинным когтем и мгновенно вцепился в горло. Когда к жертве подбежал охотник, она уже прекратила трепыхаться. Парень легко шлепнул Суслика по лбу, зверь, урча, отпустил добычу, прерывисто дыша окровавленной пастью. Радж вскрыл джейрану горло ножом, подставив под струю горячей пенящейся крови бронзовую чашу, ту, что выиграл на соревнованиях по стрельбе, тогда он впервые поцеловал Карви.

Нацедив полную, сунул гепарду, юноша заметил, что тот очень любит лакать кровь. Сам же занялся разделкой туши, выпотрошив антилопу, вырезал печень, рванул белыми зубами дымящуюся на морозце, пока ещё полную жизни плоть; потом помыл губы и руки снегом. Подошел Суслик, боднув колено головой, дождался ласки, порылся во внутренностях, лениво что-то пожевал. Ел гепард на удивление мало. Перевернув тушку, Радж на правом боку разглядел след от стрелы, вскользь разодрав шкуру до ребер, наконечник ушел в землю.

Уже мало-мало привычные к повозке жеребцы дожидались его, перебирая копытами, большие головы окутанные парком закуржавели инеем. Обросшие более густой и темной зимней шерстью, кони уже не казались такими золотыми.

Забросил выпотрошенную добычу в повозку, на неё сразу же уселся гепард, чтобы лучше видеть дорогу.

— Ты бы хоть немного пробежался, ленивец.

Суслик в ответ на это лишь сыто зевнул, лошади, в надежде на скорую кормежку, ходко порысили к дому. Добравшись до хижины, парень распряг и протер их, отдав джейрана женщинам; не снимая доспехов, принялся работать шестом. В небе уже догорала, по-зимнему скорая, вечерняя заря.

Жеребцы захрустели ячменем, после тренировки в упряжке Радж обязательно их подкармливал, подвешивая на головы торбы с зерном.

Колесница стояла под навесом, упершись дышлом в снег; в её коробе уже укладывался Суслик, он реально считал повозку своей собственностью, охраняя ночами, спал в кузове или под колесами, в зависимости от погоды.

После зимнего солнцеворота опять обильно повалил снег, добавив заботы пастухам, животным сложнее стало добывать корм. Уставшие овцы вязли в сугробах, не желая идти вперед, под хлесткими порывами ветра сбивались в плотные гурты головами внутрь. Змеящаяся поземка швыряла в лица усталых людей ледяное крошево.

Под круговерть метели, братья подогнали табун к большому стаду Агила, лошади первыми принялись разгребать снег, хватая зубами сухую траву, вслед за ними остатки корма подбирали козы и овцы. В морозные дни, места, где накануне тебеновали животные становились непригодными для пастьбы, снег смерзался и даже лошади не могли разбить его копытами, поэтому табун постоянно двигался вперед, описывая гигантский круг, чтобы к весне вернуться на лучшие пастбища.

Сберегая силы своих жеребцов, Радж прекратил поездки, поставив колесницу на прикол рядом с хижиной. Но свои тренировки продолжил, в сопровождении гепарда бегал в доспехах по степи, отыскивая лучшие пастбища для Рыжего и Золотого, даже придумал расчищать им снег метлой, приделав к боевому посоху связку жестких прутьев. Надобность в охоте пропала, пастухам приходилось резать ослабевших животных.

Иногда выбирался порыбачить на озеро. Прорубив лёд, вместе с местными мальчишками ловил колючих судаков и скользких брюхатых налимов. Суслику неожиданно пришлась по вкусу рыба, особенно жирная налимья печень, довольно облизываясь, гепард косился на лунку — в темной воде медленно кружились стылые льдинки. Радж резко дернул жилку и на присыпанном голубоватым снегом льду, забился, заплясал красноперый подлещик, сверкая чешуёй и разевая в немом крике рот.

Усталое зимнее солнце далеко отбрасывало длинные вечерние тени; по замерзшей глади озера, взъерошив меховую опушку, промчался порыв студеного ветра. Суслик спрятался за широкую спину хозяина.

Но по-настоящему скверно стало, когда внезапно потеплело, а потом стужа вновь сковала мертвящим холодом, оттаявший было снег. Пришло время бескормицы — джуза. Сильные жеребцы жалобно ржали, раня ноги об острую ледяную корку, оставляя кровавые лунки следов в не глубоком замершем снегу, начался массовый падеж скота.

Раскрасневшийся, взопревший Радж упрямо топтал и крушил шестом проклятый наст, освобождая корм для ослабевших Аруши и Хемана, хорошо, что не успел скормить весь ячмень после заездов. Вечерами он протягивал скупыми пригоршнями зерно жадно повизгивающим и толкавшимся жеребцам, бережно собирая упавшие на снег крохи.

Злые ветра конца зимы принесли лютую стужу, колючий мороз кусал лица, в лесу трещали и лопались деревья. Радж с пастухами резали стебли рогоза и камыша, их жены плели озябшими руками завесы, к саманной халупе пристроили времянку, загоняя туда на ночь жеребцов. Укрытые от ветра они своим живым теплом создавали дополнительную преграду холоду. Суслик тоже перебрался внутрь, свернувшись в клубок, он спал, прижавшись к хозяину.

С наружи тускло светился сквозь морозную дымку поддернутый мутной пеленой месяц. Набитый снежной крупой ветер яростно стучался об стены халупы, завывая, всхлипывал и уныло стонал.

В степи промерзшие пастухи, раздувая жар разворошенных им костров, прикрывшись от метели стадом, зябко жались к огню, пытаясь получить хоть немного тепла; с болью глядя на лошадей, похожих на обтянутые лохматой шкурой скелеты.

Тяжело захворал сынишка Олуна, его сотрясал надрывный кашель, худенькое тельце плавил жар. Хорошо, что рядом был знахарь. Малыша завернули в шкуру только что освежеванной овцы, затем, не смывая крови, обмазали курдючным жиром, старик тем временем готовил лечебный отвар. Вскоре ребенок пошел на поправку.

Простудился и Радж, к его немалому изумлению. С детства приученный к купанию в холодной воде, он ничем не болел, к тому же Девдас часто пичкал их с Рыбой в лесу настоем маральих пант. В отличие от пастухов, воранг и здесь в любую погоду окунался в речке или в озере, а зимой поутру обтирался снегом.

Видать продуло, когда сильно вспотел, ломая зернистый наст. Заложило нос, першило горло, парень громко чихал, пугая гепарда. Приложив узловатую высохшую руку к его раскаленному лбу, Агил озабоченно качал головой. Пришлось давиться топлёным жиром сурка и пить горькие отвары знахаря, Радж различал знакомые запахи солодки, девятисила, расторопши, можжевельника и полыни.

Взрослые мужчины и женщины, закаленные суровым климатом, не поддавались лихоманке, спасаясь от цинги сырым мясом и кровью, но ослабленные долгой зимой старики и дети тихо угасали под завывания вьюги, тела до тепла укладывали в специальные времянки.

Народ в стойбищах приуныл, один Агил сохранял спокойствие, подслеповато моргая, вглядывался в низкое зимнее небо. Старик жил давно и знал, что бедствие джуза приходит раз в восемь — десять лет, порою унося жизни до двух третей скота и до трети людей. Чуял знахарь и скорое приближение спасительной весны.

По-особому засинело небо, ласковее стали лучи солнца; жадно раздувая ноздри, Радж радостно ловил влажную сырость — запахло весной.

А потом пошел дождь. Небо не скупилось, начавшийся с утра ливень никак не хотел униматься, хлеща по остаткам просевшего снега. Истомленная холодом и мраком земля пробуждалась.

Похудевшие жеребцы катались по мокрому, побуревшему войлоку отавы, оставляя клочья зимней шерсти, кожа обтягивала проступившие ребра. Многие животные не пережили джуз, под оттаявшими снежными буграми лежали их трупы, местами обглоданные падальщиками.

Душа рвалась к Карви, но Радж понимал, что необходимо подкормить истощенных коней.

Бурлящий поток, взбухший от талого снега, зажатый в узкой расщелине между скал, сметал всё на своем пути, недовольно ревел, бунтуя, плевался взбитой пеной; волок камни, землю, ветки, не успевшую удрать живность, вывороченные с корнем, расщепленные и изуродованные деревья. Затопив пойму, постепенно успокаиваясь на равнине, он беспечно разбрасывал превращенное в заиленную дрянь собранное богатство.

Воранг наблюдал за этим буйством стихии много ниже по течению, с каменистой террасы летнего тихого ручья, а сейчас быстрой, норовистой речки. Мутная вода, закручиваясь в воронки, стремительно проносилась мимо, оставляя клочья пены на камнях и осклизлых бревнах. Ослабевших жеребцов он оставил в табуне. Проваливаясь в тучную, податливую жижу сапогом, пропитанным от сырости топленым из костей жиром, сбросил в бурую весеннюю воду мешавшую пройти скользкую, топырившуюся отростками почерневшую ветку. Спустившийся ниже мокрый Суслик трогал грязной лапой выброшенный на берег разбухший труп невиданной им кабарги, просто из любопытства, гепарды не едят падаль.

Натянув тетиву на лук, юноша продолжил пробираться через лабиринт из завалов сучкастых стволов обглоданных водой, выворотней, нагромождения камней и темнеющих вымоин к озеру за добычей.

Первыми гонцами наступившей весны прилетели крикливые грачи, рассаживаясь на ещё голых ветвях, а когда ночная пора сравнялась с дневной, небо запестрело голосистыми жаворонками.

И понеслось, на берегах ещё не вскрывшихся рек, среди лазоревых проталин льда и в любой луже плескалась, голосила перелетная птица, возвращаясь с полуденных краев в родные гнездовья — крякали пестрые утки, гоготали важные гуси, заглушая прочих, трубили красавцы лебеди. Приветствуя весну, радостно взвизгивал чибис. Суматошные чайки, толкаясь, выедали изо льда снулую рыбу.

Закипела жизнь на озерном мелководье, его чёрная грязь и принесенный ручьями заплесневелый бурелом кишели насекомыми, тучи разнообразных куликов, длинноклювых, голенастых, больших и малых; порою будто хмельные, они гонялись друг за другом, суетливо тыкались носами в ил, перепрыгивали с места на место, отряхиваясь и взмахивая крыльями.

Распугав скрипучим голосом окружающих уток, крупный лебедь разгонялся перед взлетом, часто перебирая лапами по поверхности озера, будто отталкиваясь от водной глади.

Среди сухих обломанных стеблей прошлогоднего тростника мастерили свои плавучие гнезда хохлатые чомги. Поодаль, не поделив территорию и уточек, сцепившись клювами, принялись драться селезни, вздымая крыльями веер брызг.

Вслед за мирными пернатыми подтягивались хищный лунь и черный коршун с треугольным разрезом хвоста, вороватые сороки и вороны — разорители птичьих гнезд.

Бурным потоком сбежав с гор, разлились, а затем успокоились и сошли на нет вешние воды. Просохла земля, зазеленели рощи, переливчато засвистели певчие птицы. Широко растеклись по зеленым равнинам стада. Для пастухов настало золотое время — скот отъедался на налитых живительным соком травах, нет пока мучителей-оводов и других кровопивцев, надоедливой мошкары, да и изнурительная жара придет ещё не скоро.

Всё живое радуется теплу. На тучных пажитях речных долин дружно зазеленели ростки злаков.

Зацвел даже саксаул, его ветки, как пшеном, усыпались мелкими желтыми цветами.

Не столь истощенные жеребцы Раджа быстрее других приходили в норму. На свежей траве наливались жиром, скрывая ребра, бока, залоснилась золотистая кожа, заблестели глаза.

Наконец — то настала долгожданная пора возвращения в крепость.

Перед отъездом Радж дал жеребцам оторваться в табуне. Аруша с Хеманом прогнали одного из косячных жеребцов, дружно набросившись на него вдвоём. Выйдя победителями в схватке с волками и демоном, они уже не боялись никого. Почти седмицу золотистые гуляки неустанно покрывали кобылиц.

Колеса безжалостно и равнодушно давили мелкие разноцветные тюльпанчики. Проезжая, под переливчатый свист иволги, мимо цветущих кустов, юноша полной грудью вдохнул душистый и сладковатый аромат тамариска.

Напоил коней и сам набрал фляжку из поблескивающих струек негромко журчащего ручейка, стекавшего с предгорий, умытых весенними ливнями. Зачерпнул ладонью и пригубил, ощущая пронзительную свежесть талой воды, напомнившую о счастливом детстве в лесной глухомани.

Увидит ли он когда-нибудь Учителя и побратима?

В разнотравье у ручья приметил мелкие цветы незабудки — ярко голубые с желтыми солнечными глазками. На былом свидании у реки Карви вдруг погрустнев, сказала, показав на эти скромные цветки — Как увидишь их, вспоминай обо мне.

Радж тогда улыбнулся, привлекая девушку к себе.

— Я и так всегда о тебе помню.

Поправил волосы, стянутые налобной повязкой расшитой руками любимой.

В зарослях травы легкой тенью мелькнул и исчез рыжий бок поджарой степной лисицы-корсака.

Выглядывая юрких мышей, над головой застыла в воздухе, трепеща крыльями пустельга.

Суслик потянулся и широко зевнул, дернул ухом, сгоняя назойливую муху, крутнул круглой головой.

Припекало, Радж был в доспехах, капли пота скатывались по вискам, струились по телу, но юноша, готовя себя к воинской стезе, старался не обращать на эти мелочи внимания.

Колесница катилась на северо-восток, всё ближе к Карви, вдоль берега мелкой степной речушки, густо поросшего кустами краснотала и фиолетовыми зарослями ириса, домашний скот не поедает его горько-жгучей зелени.

Накануне Радж простился с семьями пастухов. Глядя на высокого, в полном вооружении колесничного бойца-марья, братья заробели и почтительно склонили головы. Улыбнувшись, юноша обнял Олуна, потрепал по плечу Шурата. Жена младшего брата тихо плакала, прощаясь со своей тайной, несостоявшейся любовью. Подбежавшему малышу, порывшись в сумке, сунул на память свинцовый желудь — заряд для пращи, может тот самый — поразивший демона.

Знахарь Агил на прощанье подарил Раджу старинный воинский амулет, с горькой мудростью присущей старости, печально посетовал, что некому передать его в своем роду — не осталось достойных баатаров. На круглой пластине из древней бронзы, под малахитово — зеленой патиной спиралью вился лабиринт, в центре изумрудным огоньком горел кристалл, невеликий — размером с ноготь мизинца. На оборотной стороне выцарапан царский лабрис — двухсторонняя секира.

Со значением объявил.

— То оберег не простой. Тверже этого камня я не встречал, любую гладь острой гранью царапает. Но не в том его ценность — камень о приближении демонов упредит, цвет свой на красный меняя. Чем порождение Мрака сильнее — тем ярче цвет.

Накануне ночью старик гадал о судьбе парня.

Длинная трещина разбежалась по бараньей лопатке, суля дальний путь; много чего увидел он и в огне, сквозь удушливый конопляный дым — тяжелые долгие дороги, жестокие битвы, женскую любовь, горечь утрат, и кровь, кровь, кровь без меры. Вот только не разглядел на этих дорогах счастья. Ничего не сказал о видениях чужаку. Герои легкими тропами не ходят.

Спасибо всем кто дочитал до конца второй части. Отдельная благодарность Александру Букину и Юлии Грицай.

Публикация третей, заключительной части романа начнется в воскресенье, 1 декабря. Необходимо время для тонкой шлифовки текста, кстати это я делаю и с некоторыми, уже опубликованными главами. И ещё, "художник живет похвалами, как пчела нектаром". Если не в лом, поставьте лайк или напишите комментарий. Всего доброго, автор.