Арийский простор

Глава девятая

— Пива мало было — с сожалением сказал Раджу Мушика, скупым ударом ножа расколов берцовую кость, с шумом высосал мозг, вытер об одежду жирные пальцы и хлопнул парня по плечу. Воспалившаяся рука отозвалась болью, вчера после застолья колесничий великана Вир, умелый резчик и рисовальщик, нанес за серебряную монетку смешанной с жиром копотью с котла на левое предплечье две узкие полоски в виде плетеной цепочки, прокалывая кожу костяным стилом.

— Ну да ничего, настоящий пир дома будет, там как следует отпразднуем. Родня вся соберется — улыбаясь, продолжал великан — А к осени отец тебе наверняка невесту сыщет. Как раз на праздник урожая четыре племени нашего народа соберутся, ну и дочерей навезут — время свадеб.

Радж нахмурился, но ничего не сказал Гору, молча собираясь в дорогу.

Свою трофейную колесницу он подарил бойцам Ястреба, пораженный Кандар пообещал расплатиться серебром, но Радж пренебрежительно махнул рукой, ответив грубоватой присказкой Прадара — «Одной жопой на двух повозках не усидишь».

Многие посчитали щедрость мальчишки глупой, но его неожиданно поддержал Симха.

— Ты правильно сделал, сын. Это поступок истинного вождя, который не трясется над златом и щедр со своими людьми. Богатство ничто, если оно не подкреплено силой. Ты приобрел уважение попавших в беду удальцов, а вести об этом поступке далеко разнесутся по степи.

Симха с дружиной остался дожидаться Айяма Золотого, лазутчика, посланного в Дакшин; нужно было решить и судьбу заложника. Выжившие после разгрома люди Ястреба поехали домой, вместе с ними, но другой дорогой отправились и Радж с Вяхирем.

Перед отъездом состоялся разговор с отцом по поводу женитьбы на Карви. Симха недовольно морщился, дочка старшины далекой крепостцы не пара его сыну.

— Сейчас не до этого, Радж. Мы накануне новой большой войны.

Но наследника женить необходимо — скоро война, прошел Посвящение — должен оставить потомство. Предварительный сговор с Парамой был очень хорош, да где теперь эта дочка ванаки.

Ничего, найдутся красавицы и среди женской родни вождей трех племен — подберем лучшую.

На третий день после отъезда Раджа и людей Ястреба, на чужой колеснице, в сопровождении бойца ишкузи по имени Волк, к разъезду ворангов подъехал Айям Хеман.

Рассказал, что его прихватили в Дакшине, наверняка по наводке спутника — купца, «нет им веры — бесчестным людишкам».

Могли убить — живым бы Айям не сдался, но лучников остановил сам Махим.

Памятуя о благородстве Симхи, известном всей степи, Жеребху отправил с захваченным ратэштаром одного из своих самых доверенных людей — воспитателя старшего сына.

Теперь он посылал Волка договариваться о судьбе младшего.

Раджа его людям взять не удалось, мальчишка пропал, как и не было. В это же время исчез один из его новых бойцов — Вяхирь. Махим не верил в совпадения, со слов Самада, они познакомились с заложником ещё в крепости, значит, могли сговориться.

А тут ещё Базорк обмолвился, что в одной из восточных застав у степняков пропал марья с колесничим. Выехал в разъезд на одной колеснице, у напарника была сломана повозка. Когда спохватились, розыски ничего не дали, следы смыла страшная гроза.

Вождь дал распоряжение — в одиночку не выезжать.

Невысокий, но верткий и жилистый Айям Хеман беседовал с Симхой наедине. Лукавое лицо с редкой рыжеватой бородой выражало смущение.

Волк в это время спокойно распряг коней и возился с ними, рассматривая копыта; оружие у него не забирали, но за марья присматривала пара бойцов с натянутыми луками.

Ни воды, ни еды незваному гостю не предложили.

Вождь ворангов молча слушал Айяма, глядя на стоящего рядом тяжело сбитого, квадратного Ашву Камня. «Хорошо, что послал в город не его, а говорливого Золотого Козла. Мушика слишком заметен, как и неразговорчивый Мара Марут. Ашва бы не поддался на уговоры сдаться и глупо погиб».

— Жеребху хочет встретиться с тобой в назначенный ещё его братом день солнцестояния, чтобы поговорить об обмене сына.

— Что ты видел в Дакшине?

— Почти ничего, меня взяли на второй день. Люди недовольны свержением Парамы, пришедших степняков ненавидят, но боятся.

Айям (Козел) промолчал о том, что вечер и ночь он провел в портовом притоне, пьянствуя с местными девками.

Симха обратился к воинам с луками.

— Накормите гостя. Как поест, приводите ко мне.

Вожди ишкузи и ворангов встретились на памятной пограничной долине с оговоренным числом немногих сопровождающих. Разговаривали наедине.

Сложив мощные руки на груди, Симха негромко отвечал на предложение Жеребху.

— Мне не нужно твоё золото, забирай сына даром — я не воюю с детьми.

Махим внимательно смотрел в его глаза, не скрывается ли здесь подвох. Сам он на месте воранга воспользовался бы ситуацией полной мерой. Удивленно цыкнул языком и сказал.

— Я запомню твои слова и поступки. Иметь такого врага честь, постараюсь вернуть долг — так или иначе. Вот только один мудрый человек сказал мне давно, что некоторые благодеяния могут быть настолько велики, что расплатиться за них можно только вероломством.

Махиму искренне нравился стоящий напротив мужчина, и лично ему не нужна вражда не со степняками, ни с ворангами. Навоевался в молодости, до сблёва. Также непонятна и чужда страсть Базорка захватить всю великую, неохватную взором, степь, из конца в конец которой даже на колеснице не проедешь и за год.

Но клятва вождю, да даже не столько она, а самое главное, настрой скары, не дает ему возможность отойти в сторону и избежать беспощадного удара колеса дхармы, уже начавшего свой чудовищный разбег.

Настоящим домом для Раджа оставалась пещера в лесу, поэтому проведя в пэле пару дней, по утру третьего сразу же тронулись в путь, юноша спешил на встречу к Девдасу и побратиму. Но для начала заехали к месту погребения матери и деда.

Одну из добытых голов Радж накануне воткнул на кол в крепостной стене, а полуразложившуюся главу марья принес на вершину кургана — туда, где мертвым сном спал дед и пробиваясь среди замшелых камней и осыпи, топорщился колючками неприхотливый чертополох. Пусть дух вождя и воина порадуется доблести внука, носящего его имя. Спустившись вниз, юноша долго оттирал пропахшие трупным смрадом руки песком и травой. Не хотелось подходить к месту успокоения матери с запахом смерти.

Смутно припоминая, что мама любила цветы, слегка смущаясь под взглядом Вяхиря, нарвал их покрупнее и поярче; оставив друга с жеребцами и гепардом, в одиночестве принес букет к белому могильному камню. Обычая дарить женщинам цветы у ариев не было, но её светлому образу точно не подошла бы кровавая жертва. Вспомнил слова Учителя: «Душам умерших не нужны подношения, только память, только любовь».

Когда стоял у могилы мамы, сердце вдруг обожгло внезапным ощущением вины, он своими руками отдал единственно оставшуюся от неё вещь, можно сказать предсмертный подарок. Встал на колени, потом прислонился головой к уже согретому вошедшим светилом могильному мрамору, от груди к голове пробежала сладкая дрожь, сами собой потекли слезы, парень вдруг глухо зарыдал, некрасиво кривя лицо. Услышал слабый, как шевеление ветра и шорох листьев, шепот: «Не плачь, сынок», в ушах зазвучала полузабытая колыбельная, глаза вдруг закрылись, сильное тело, повалившись на могильный холм, погрузилось в умиротворяющий, целительный сон…

Разбудило тревожное стрекотание гепарда, удивленно посмотрев на Суслика, Радж поднял голову — солнце висело высоко, уже миновал полдень.

Накануне в крепости он, особо не чинясь, продал одному из воинов трофейные доспехи и посетил местный торг, косясь на стайку перешептывающихся, нарядных девушек, собравшихся поглазеть на красивого сына вождя. Отставший Вяхирь крикнул задорное приветствие проходившей мимо ядреной молодке, что-то прошептал приблизившись. Та прыснула от смеха, тряхнув подвесками, кокетливо повела плечом. Парень попытался ухватить её за зад, но молодица, хохотнув, ласково оттолкнула его и плавно пошла прочь. Вяхирь долго провожал её взглядом.

В надежде на встречу с Девдасом и Уолко Радж купил круг твердого сыра и запечатанную узкогорлую амфору, здесь дорогого, вина, отцу он уже подарил найденную в вещах марья серебряную чашу, неглубоким грубым рельефом на ней были выбиты идущие друг за другом львы с широко раскрытой пастью.

Украшениями на базаре торговал лишь один косматый, никак не похожий на купца, дед. Морщинистое, будто изжеванное лицо, не выразило эмоций, завидя выгодного, да ещё и молодого, а значит глупого, покупателя. Подняв на Раджа тусклые, выцветшие глаза, старик одышливо просипел.

— Чего желает молодой под (господин)?

Юноша с сомнением спросил, разглядывая лежащее на прилавке барахло — бусы из мутного стекла, медные и бронзовые браслеты, подвески с полудрагоценными камнями.

— Уж не краденным ли ты торгуешь, дедушка?

Пожав костлявыми плечами, тот ответил.

— Меня тут все знают.

Развел тощими руками, мол, не нравится, пойди, поищи других продавцов.

— Мне нужен подарок для невесты — красавице из хорошей семьи.

Старик на этот раз уже внимательно посмотрел на юношу — острым умом блеснули блеклые глаза, будто отточенный клинок на миг показался из ветхих ножен. Достал из-за пазухи потертого халата мешочек из хорошо выделанной замши, развязав и близоруко щурясь, покопался в нем и вынул бусы, ярко блеснувшие на солнце синевой.

— Я думаю, это подойдет, они из бирюзы — камня приносящего счастье.

Радж взял ожерелье в руки, покатал, ощупывая, в пальцах — настоящий камень должен быть тяжел, холоден и слегка шероховат. В своё время, сопровождая Колючку, он повидал на базарах Дакшина немало драгоценностей и наслушался разговоров словоохотливых ювелиров. Многое отложилось в памяти. Природная бирюза встречается достаточно редко, её подделывают, подкрашивая полудрагоценные камни, и опускают их в жир, чтобы он заполнил пустоты. Покрутив, внимательно разглядел пальцы — нет ли следов краски, полюбовался ярким с восковым отблеском насыщенным лазурным цветом бусин — цветом летнего южного неба. Камень был однороден и очень хорош. Спросил цену — хотя и велика, но приемлема. Расплатился добытым в скоротечном бою серебром.

Сидя у могилы матери, Радж достал из-за пазухи это сверкавшее небесным цветом ожерелье и прикопал под могильным камнем, поцеловав мрамор. «Прощай, мама».

Тронулись, следуя тем же путем, что и девять лет назад, юноша разглядывал знакомые перелески и косогоры лесостепи, поросль лиственных пород по долинам ручьев и речек. Поскольку на этот раз телка не волочилась за колесницей, к озеру Сарас добрались быстрее.

Как в давние времена, опять устраивались ночевать на берегу, наблюдая за медленно садящимся в леса солнцем. Пока догорала долгая летняя заря, успели искупаться сами, помыть коней и поужинать. В густеющей темноте звучал неумолчный гомон озерных обитателей — пересвист, гогот и кряканье птиц, скрипучее стрекотание жаб, ор лягушек, писк насекомых, странное уханье и шебаршение в камышах. В колдовском лунном свете друзья, сидя у огня, разглядывали далекую гору с плоской вершиной, в янтарных глазах гепарда сверкала пляска пламени. Дробя и раскачивая отраженные золотистые отблески костра, в стоячей воде широко разошлись круги от всплеска крупной рыбы. Вымытые и почищенные жеребцы, пофыркивая, паслись неподалеку. Радж потянулся, пора почивать, гепард уже ворочался, шкрябая когтями, устраиваясь поудобнее в коробе колесницы. Сторожить стоянку не стали, привычно понадеявшись на чуткие уши коней, да и земля под ногами своя, родная.

Поутру, когда разошлась молочная пелена тумана, позавтракав и ещё раз искупавшись в озере, тронулись к пещере короткой дорогой, решив посетить священную гору на обратном пути.

С замиранием сердца ехал Радж по длинному пологому подъему, надеясь разглядеть огонек костра или бегущую навстречу молчаливую суку Уну. Одинокая, вытянувшаяся за пять лет береза под дуновением ветра приветливо замахала ему висящими плетями зеленых веток; по левой стороне склона вспенилась бледно-розовым цветом и глянцевито поблескивала листьями поросль пахучей душицы. Чистый, напоенный ароматами леса воздух глухомани звенел от птичьих трелей, никто из людей не тревожил обитателей урочища, покосившийся загон для лошадей гостей густо зарос травой. Коней распрягли и оставили пастись там.

Безмолвием и мерзостью запустения встретила его родная пещера. Один из шестов с волчьей головой упал, другой покосился, только добротно вкопанный толстый кол с огромным черепом медведя по-прежнему стоял крепко, хоть и наполовину зарос чешуйчатым лишайником. Встревоженный их появлением, с недовольным карканьем в небо поднялся ворон, всплеснув иссини черными крылами. Только переступили порог, из-под свода стремительно вылетел, бесшумно прошелестев над головами, выводок летучих мышей, гепард испуганно прижался к земле.

На каменном полу пещеры недавно успела нагадить лисица, всё ещё ощущалась вонь её помёта.

Сушеные лекарственные травы превратились в труху, сиротливо стояли покрытые пылью знакомые сосуды и орудия из дерева и кости, каменный ящик был пуст. Выбив пыль из полуистлевших шкур, устроились на ночлег. Раджу долго не спалось, лежал с открытыми глазами, глядя во тьму: «Куда же подевались Учитель с побратимом? Живы ли они?»

Поутру, набросав дров, разожгли поярче костер у входа, пусть видят окружающие, огонь горел и днем, не жалея в него кидали зеленые ветки, чтобы гуще выходил дым — бес толку, никто не пришел.

С увязавшимся за ним гепардом два дня бродил по знакомым местам, ища хоть какой-нибудь след; поднимался на сопки, где догорал сиреневый пожар цветущего багульника, жадно вдыхая его полузабытый дурманяще резкий аромат. Сдирая с лица липкую паутину, спускался к круглому, как бочага, лесному озеру с черной, будто дегтярной водой, вспоминая, как они с побратимом вылавливали из него таких же темных окуней, топорщащих красные колючки плавников. Нашел лишь ворох порыжевшего лапника на месте старой ночевки, из под ног зашуршали крылья вспорхнувших рябчиков. Мелкая черная волна качала золотистые хвоинки лиственницы, по водной ряби неслышно скользили две пестрые утки.

Пробирался и к кромке обширного болота, поросшей ольхой и осиной, в унылую мшистую даль уходили кочки, обильно красневшие, будто пролитой кровью, рано созревшей в этом году брусникой. Среди них поднимались песчаные островки с редкими чахлыми соснами, склонившимися над гнилой водой, местами безголовые — с отсохшими верхушками.

Добыв косулю, принес к священному дереву, забросив снятую шкуру с головой и ногами в сплетение ветвей кроны. Набрал хвороста и разжег у алтаря огонь, отмахиваясь от сердито гудевшего ворсистого шмеля, что пристал, когда юноша проходил по лужайке затянутой розовым клевером.

Долго сидел, уставившись в пламя, надеясь разглядеть в его языках или услышать в грае слетевшихся на угощение воронов о судьбе близких людей — нету ответа.

Оторвал взор от огня. В безоблачном небе завидя кобчика, рассыпалась, мельтеша крыльями, стайка мелких птах. Сквозь зелень травы голубели цветы цикория, над желтыми шапками соцветий зверобоя и пижмы мерно гудели пчелы, среди причудливого переплетения их листьев промелькнула крохотная, размером с мизинец коричневая ящерка. Жужжали слетавшиеся на пролитую кровь мухи, тихонько стрекотали кузнечики.

Он, воин и охотник, не владеет магией, вот старик Агил, тот, наверное, дал бы ответ.

На гору с плоской вершиной поднялись на обратном пути, с той стороны, где был пологий склон, но на колеснице всё равно не въедешь. Издали приметили, как наверху приветливо мигнул слабый, дымный отблеск костра. Повозку оставили, сняв сбрую с жеребцов, любопытный гепард упрямо поперся за друзьями. Когда проходили мимо березовой рощи, раздался переливчатый свист иволги. Радж улыбнулся, вспомнив, как эта красивая птица тогда испугала его, пролетев над головой. Плоская вершина священной горы с других сторон была окружена осыпями, самый крутой склон, семью слоистыми уступами, обрывался к озеру.

Юноша вдруг заметил, что один из этих уступов напоминает карабкающегося вверх медведя покрытого шкурой пегих лишайников.

Преодолев долгий подъем, друзья наткнулись на вооруженных людей — на вершине дежурил дозор. Два воина — молодой и постарше, сразу видно, что отец с сыном. Невысокие, плотные, кареглазые, в темно русых волосах старшего полно седины. Оба почтительно поклонились молодому ратэштару со спутником, сзади плелся усталый гепард, вся его недовольная морда, как бы говорила — горы — это не моё.

Внимательно оглядев людей с легкими луками, Радж спросил.

— Почему поклонами встречаете, а ну как мы враги?

Старший улыбнулся.

— Вести о вернувшемся сыне вождя с пардусом уже далеко разошлись по степи. Мы заметили вас с вершины.

Юноша невозмутимо кивнул, но в душе заиграли свирели — о нем узнал народ.

Друзья поклонились священному менгиру, оставив на камне отметку своей кровью. Стражники предложили им разделить трапезу, уже темнело, но отказываться было неудобно, к тому же и они прихватили с собой в это место силы сыр и вино. Радж не распечатывал амфору, всё надеялся, что Учитель и побратим вдруг вернутся из дальнего похода, если бы они были мертвы, он бы почувствовал. А потом, расстроенный, забыл про вино. Ну что же, и гора знаковая, да и компания, похоже, подходящая. Кивнул Вяхирю.

— Доставай припасы.

Тот довольно улыбался, скалывая ножом с узкогорлого кувшина глиняную пробку. Первую чашу, почтительно поклонившись, юноша вылил на менгир. Сторожа оживились, бедным людям ещё не приходилось пробовать вина. Старший довольно щурился, смакуя напиток, Радж же не разделял его восторга, вино было кисловатым, с тем, что подавалось на стол ванаки — не сравнить.

Отец с сыном поставили на плоский камень копченую козлятину, хлеба не было — старый подъели, а новый урожай ещё созревал. Вяхирь нарезал сыр и оставшееся, уже подветренное мясо косули.

Пожилой мужчина, звали его Сур, понимал толк в вежестве. Когда после первой чаши прошло смущение перед аристократом, речь его потекла гладко и витиевато, Радж подумал, уж не со степным ли сказителем он делит трапезу. Прежде всего, тот возблагодарил дэвов за счастье сидеть за одним столом с благородными воинами, красота которых уступает только их доблести. Выпили и за здоровье великолепного Симхи, могучего героя, наводящего ужас на врагов. Отец не любил лести, но такому краснобаю при другом дворе не было бы цены. Сын его держался скромно, помалкивал, как и положено новику, да и больше одной чаши ему не налили.

Вяхирь посмеивался, он тоже любил побалоболить, именно благодаря его россказням, про Раджа уже ходили легенды, в них он истреблял не только десятки врагов, но ещё и полчища демонов.

Суслик немного поел сыра, от подванивающего мяса брезгливо отвернулся, его хозяин не беспокоился, гепард — как волк, может не есть седмицу.

Сидящий спиной к обрыву Радж резко оборвал смех. В багровых отблесках почти угасшего заката, там, где далеко на западе темной громадой поднимался утес, на его высшей точке возник и тускло засветился крохотный дрожащий огонек, слабый, похожий на ночного светляка в летней траве. Постепенно разгораясь, он рос в размерах и вот на осветившемся пространстве далекой скалы уже бушевал большой костер.

На лице Сура пропали следы веселья, зло оскалившись, он толкнул сына, подхватив ещё не остывшие рдеющие угли, оба бросились к сложенным шатром дровам, едва не раздавив прикорнувшего гепарда.

Радж с Вяхирем поднялись, собирая оружие, объяснений никому не требовалось. Война!