Арийский простор

Глава восьмая

Шиена был счастлив. Широко расставив ноги, он привычно балансировал на покачивающейся колеснице, вглядываясь в пока ещё зеленеющую степную даль, жадно ловя открытым ртом напоенный пьянящим ароматом полыни ветер, под его порывами трепетали и ястребиные крылья на шлеме. На плечи не давила броня, сегодня он был в легких доспехах из вываренной кожи. Чувствуя настроение стоящего рядом вождя, возница щелкнул кнутом по упругим крупам, лошади добавили ходу.

«Йо-ху!». Наконец — то удалось вырваться из тесного лагеря в свободный поиск на степном просторе, впервые с начала похода.

Парама сразу же определил его отряду место рядом с собой, колесницам ворангов пришлось, глотая пыль, плестись в колонне за повозками свиты ванаки. Неподалеку катились и двенадцать колесниц отряда Агния.

Скару Жеребху отправили дозором вперед, как лучше знающих местность, но это была лишь одна из причин. Парама опасался раздоров в сборном войске, да и просто не желал видеть сводного брата рядом, хотя при общении старался не проявлять недовольства.

В последнее время, каждый год в начале лета, пока здешняя полупустынная степь не выгорит и станет не способна прокормить табуны вторгшихся врагов, ишкузи приходилось отбивать натиск с запада. Особенно ожесточенными были сражения три года назад, когда тяжело ранили их воеводу Махима Жеребху. Раньше ожидать набегов не приходилось, животным нужно было прийти в себя после зимы и нагулять жирок на свежей траве.

Колесницы и пешие отряды войска неспешно передвигались на запад, на восьмой день похода добрались до места постоянного лагеря. Его разбили на высоком берегу почти пересохшей степной речушки, уже сейчас, в начале лета, больше напоминавшей большой ручей. Привычно поставили в круг возы обоза, внутри установили редкие палатки и шатры знати, большинство воинов ночевали на земле вокруг многочисленных костров, озаряющих по ночам небо. Обслуга подвешивала большие котлы на рогатые колья, занималась обычными хлопотами по обустройству лагеря, готовке и ремонту. В отличие от владык далекого юга, женщин с собой не брали; ни к чему лишние ссоры среди сборного войска, состоявшего из своенравных и свирепых мужчин. Через седмицу пастухи пригнали и неторопливо передвигавшиеся стада. До этого питались дичиной, благо её хватало — на пограничных землях, опустошенных взаимным страхом, не было поселений, зато они изобиловали дикими животными; колесничные разъезды никогда не возвращались с пустыми руками.

Всего в лагере собралось около пяти сотен бойцов, не считая обслуги. Люди были по большей части из западных родов — Ворона, Коня, Вепря и Верблюда. Пришедшие ватаги никто специально не считал, точно известно было лишь число колесниц — пятьдесят три. Они же, быстрые и мобильные, служили основными средствами обороны и нападения. Вдоль условной границы племен на расстоянии прямой видимости сигналов расставили дозоры, чтобы дымом — днём, а огнем — ночью сообщать о вторжении больших отрядов врага. Между ними в светлое время дня сновали колесничные разъезды.

Скара Жеребху в этот раз разместила свой лагерь отдельно — на расстоянии дневного перехода на север и немного впереди основных войск. Его пятнадцать колесниц и около сотни людей расположились на каменистом берегу окруженного голыми сопками озерца с прозрачной водой — на дне пробивались ключи. Правда поблизости почти не было дерева, пищу готовили на кизяках и верблюжьих колючках.

Возница сбавил ход, находясь на чужой земле, силы лошадей надо бы поберечь. Ястреб разглядывал тянущуюся до окоёма начинающую буреть степь с песчаными проплешинами, поросшую невысокой редкой травой с разбросанными то тут, то там кустами. По неоглядной сини неба, обгоняя друг друга в тягучем беге, клубились кучевые облака.

Сегодня в дозоре с ним находился Страшила, но его лошади отстали, не выдержав соперничества с белыми красавцами вождя. Повернув взгляд налево, увидел еле заметную пыльную пелену приближающейся чужой повозки, хлопнул по плечу возницу и достал лук, отработанным движением набрасывая тетиву.

— Давай Равн, гони вперед.

Чужая колесница быстро увеличивалась в размерах, вот уже можно было различить соловый цвет лошадей и стоящих на ней двух доспешных людей, один из них уже пускал стрелу из лука.

Шиена презрительно усмехнулся, явный недолет. Отвечать не торопился, хотелось получше разглядеть седоков, может, кто из ишкузи сдуру заплутал.

Ан нет, явно чужаки. Все ратэштары знали друг друга, не так уж их и много. Стрелявший из лука был молодым безбородым парнем, на его голове плотно сидел высокий кожаный колпак с загнутым вперед верхом и длинными наушами. Снова запулил стрелу по высокой траектории, много ближе, но опять промах, с движущейся колесницы не так-то просто попасть даже опытному стрелку.

Ястреб выстрелил в ответ, колесо подбросило на кочке, и стрела просвистела мимо молодого бойца. Его бородатый возница, приметив богатую колесницу и коней, явно принадлежащих не простому воину, а также приближающуюся вторую повозку, торопливо разворачивал по широкой дуге лошадей, не обращая внимания на грозные оклики юнца.

Мгновенно натягивая тетиву, Ястреб сделал два быстрых выстрела, одна стрела застряла в круглом наспинном щите, а вторая, пробив кожаные доспехи, неглубоко вонзилась в верхнюю часть лопатки парня. Видно было, как он пошатнулся и с трудом удержался за передок колесницы. Возница продолжал погонять лошадей.

Расстояние между повозками сокращалось медленно, кони Ястреба были хороши, но уже притомились за время рейда, лошади незнакомцев были свежее. Воранг убрал лук обратно в налучье, заодно поправив клевец на поясе, одной рукой подхватил дротик, другой взялся за борт, колесницу продолжало сильно раскачивать. Никуда они не уйдут, возьму живьем.

Впереди показалась группа невысоких холмов, вдруг, откуда не возьмись, объехав балку, навстречу выехала ещё одна повозка, за ней спешили с десяток воинов с луками и копьями в руках. Равн притормозил конский разбег, дожидаясь Страшилу. Ястреб, досадливо крякнув, вложил дротик в крепления на боковой стенке и вновь взялся за лук, посылая вдогонку стрелы. Уже далековато, видно было, как пригнулся возница, в повозку стрелы влетели, а задел ли кого не понятно.

Второй колесничный боец, судя по чернеющей бороде, был явно постарше, опытнее и лучше вооружен — начищенной бронзой блеснул шлем. Держал в руке лук, но не суетился, не спешил пускать стрелы на авось.

Сзади приближался грохот копыт, Гхор его наконец нагнал. Разъехавшись по сторонам стали рассматривать строй степняков, насчитали одиннадцать человек. Еще двое появились на балке. Первая колесница достигла ватаги, парню помогли из неё выбраться. Из строя вышел высокий воин и выстрелил из длинного лука в сторону повозки Ястреба, едва не угодив в лошадь.

«Вот сука!» — возмутился пати ворангов, пуская стрелу в ответ, у ратэштаров было не принято стрелять в колесничных коней. «Ходу, Равн, ходу!» Воранги разворачивали свои повозки, отстреливаясь на бегу.

В этот же день, но из другого лагеря, в дозор выехал и Мертвяк, без возничего, хотелось побыть в одиночестве и поразмыслить. После необъяснимой пропажи мальчишки Дакша долго не мог прийти в себя, испытав мистический ужас — неужто вмешались дэвы. Но нащупав на затылке кровоточащую шишку, подумал, усмехаясь, навряд ли кто-то из них стал бы подкрадываться сзади. Очнувшись к полудню около этой долбанной чинары, он до вечера искал свою колесницу, благо на траве остались следы. Затем седмицу прятался в дальнем укромном урочище, чтобы отвести подозрения от побратима, но время шло, а ничего не происходило. Не искали ни заложника, ни его. Парень просто пропал, а вместе с ним и Скорпион, телохранитель Парамы.

Когда войско двинулось в поход, Мертвяк присоединился к Жеребху. Позднее Махим узнал, что ворангам объяснили неожиданное исчезновение Раджа срочной отправкой на обучение колесничной езде.

Между тем день клонился к вечеру, собравшись уже возвращаться в лагерь, Дакша заметил впереди слабые дымы. Направив к ним колесницу, завязал поводья вокруг пояса и достал лук.

Около степного колодца на ночевку располагался небольшой то ли отряд, то ли род.

Среди воловьих упряжек и около трех бивуачных костров суетились люди, навскидку несколько десятков. Мертвяк разглядел среди них и женские фигурки.

Навстречу выехала колесница с двумя бойцами, её усталые лошади еле плелись. Воин в бронзовом шлеме был вооружен, но агрессии не проявлял, в знак мирных намерений поднял вверх руку с открытой ладонью.

Дакша снял стрелу с тетивы и положил обратно в колчан, остановив свою повозку, внимательно разглядывал подъезжающих людей. Старший был загорелым мужчиной с резкими чертами лица, обрамленного наполовину седой бородой, в добротных кожаных доспехах, усиленных широким боевым поясом и бронзовой нагрудной бляхой с солярным знаком. Ишкузи отметил и то, что нагрудные ремни коней его колесницы были густо увешены скальпами; свисающие человеческие волосы, кроме доказательства доблести, служили и дополнительной защитой лошадиной груди. Мертвяк знал, что этот красивый и практичный обычай снимать не головы, а скальпы убитых бытует у некоторых племен на Западе. По всему было видно опытного и заслуженного бойца.

Поводья держал чем-то похожий на него кареглазый миловидный подросток лет тринадцати — четырнадцати. Воин звучным голосом спросил.

— Кто ты, незнакомец? Не из народа ли ишкузи?

Мертвяк утверждающе качнул головой.

— Я Дакша, за мной идет наше войско. А кто вы и что делаете в пограничных землях?

— Я Кулар, глава рода Сайгака, веду остатки своих людей в надежде на покровительство известного своим милосердием и мудростью правителя ишкузи Парамы.

С трудом договорив витиеватую фразу, Кулар облегченно выдохнул. Похоже, он больше привык к бою, чем к славословиям.

— А это мой сын Палак. Раздели с нами вечернюю трапезу, воин.

Мертвяк уже давно не трясся за свою жизнь, снова кивнув, он пристроил свою колесницу следом.

Его встречало множество настороженных глаз, видно было, что люди утомлены, если не сказать измучены многодневным переходом. В лагере не слышалось ни женской болтовни, ни детского плача или смеха. Худые кони и люди, не видно скота, кроме упряжных изможденных волов.

Гостю освободили место у костра, накормили уже подванивающей, горьковатой солониной из говядины, разогретой на углях. Рядом сидел высокий, худой, будто высохший старик, недобро, с подозрением разглядывая пришельца.

Дакша взял ещё один грязно — бурый кусок солонины. Понятно было, что когда резали скот, бросая на произвол судьбы стада, брали лучшее мясо, но из-за нехватки соли оно испортилось. Мальчишка судорожно сглотнул, судя по его голодному взгляду, для них и такое роскошь. Немного поев из вежливости, ишкузи отложил мясо и вытер руки об лоснящийся жиром кожаный нагрудник. Дождавшись, пока гость поест, Кулар заговорил.

— Нам пришлось бросить свои стада и земли, скрываясь от гнева Базорка. Палак мой последний сын, три его брата и лучшие воины рода погибли, прикрывая наш отход. Но мы не будем вам обузой. Нашему роду есть чем заплатить.

Дакша равнодушно пожал плечами.

— Я передам вести о вас господину. Вам хватает воды в колодце? Тогда оставайтесь на месте.

Когда уходил, слышал, как старик что-то недовольно бурчит на неизвестном языке.

— Я не верю ему, у этого человека черное нутро.

Кулар вздохнул.

— У нас нет другого выхода, если Парама не возьмёт под свою руку — то смерть. Я личный враг Базорка и заплатил бы головой за жизнь рода, но ты же знаешь, ведун, он вырежет под корень нас всех.

В лагерь Жеребху Мертвяк добрался уже ночью, разглядев в наступившей темени свет бивуачных костров. Передав, под лай собак, лошадей заботам подбежавшего конюха, сразу же пошагал к шатру воеводы.

— Значит, под руку Парамы собрались. И есть чем заплатить?

Махим расхаживал из угла в угол. Дакша по своему обыкновению пожал плечами.

— Он сказал: «Обузой не будем».

— Ждать не станем, завтра же и поедем. Разглядел сколько людей?

Мертвяк задумался, припоминая.

— Десятка три, может немного больше, но воинов человек пять-шесть. Возов всего четыре, колесница одна, ещё пара заводных коней. Детей, девок много и баб не старых, двое беременны. Стариков видать побросали, я лишь одного видел, на колдуна похож.

Выехали до рассвета, когда в небе ещё светились звезды. Не выспавшийся Дакша показывал дорогу.

Ехали не таясь, на десяти колесницах, разбившись на два отряда. Жеребху сказал предводителю второго — Мраку, угрюмому квадратному молчуну с рассеченной левой бровью, до глаз заросшему черной бородой.

— Как увидишь, что в лагерь зашли, так заезжай с другой стороны, в кольцо бери.

Степняки успели разбить лагерь, ветер трепал навощенное полотно и кожу палаток, в одной чуть слышно плакал ребенок, поскуливая, словно щенок. Волы и лошади с торчащими ребрами паслись под присмотром двух подростков и охраной лучника в шлеме. Несколько детей собирали кизяк. Страж стоял и на входе самого большого шатра.

Пять колесниц, пыля, медленно подъехали колонной, остановились около распряженных возов с упертыми в землю оглоблями. Вышли, неспешно стреножили коней.

Жеребху с Мертвяком в шлемах и доспехах, но оставив у колесниц щиты и другое оружие, кроме ножей на поясе, двинули к большой палатке, кивнув стражу.

Входя в шатер, Дакша негромко сказал Жеребху.

— Я разделил с ними трапезу.

Воевода мотнул головой.

— Сделаю сам.

Шагнул с обманчиво пустыми руками навстречу поднимавшемуся с кошмы сивобородому старейшине; тряхнул широким рукавом, в подставленную ладонь соскользнул кинжал. Резким ударом воткнул его Кулару под нижнюю челюсть, острие, пробив гортань, язык и нёбо, вонзилось в мозг. Придержал падающее, конвульсивно дергающееся тело, лезвие застряло в костях черепа.

Метнувшегося было с ножом мальчишку, перехватил Мертвяк. Снаружи раздались громкие вопли — в лагере началась резня. Старик с всклокоченной бородой пялясь на них горящими ненавистью глазами, принялся тыкать в направлении врагов кулаком с торчащими вперед указательным пальцем и мизинцем, что-то утробно ухая. Левой рукой он зажимал позеленевший от старости медный амулет, висевший на шее.

Махим длинным прыжком подскочил к деду и, сорвав с пояса нож, несколько раз ударил им в живот.

Мертвяк прижимал коленом спину извивающегося подростка, сдернул с него ремень, связав им руки, легко поднял одной десницей за шкирку и толкнул к заглянувшему в шатер воину.

— Тащи к остальным!

Торопливо зашарили по вещам. Чем-то же степняки собирались с Парамой за покровительство расплачиваться. Во вьюке с отборной пушниной нашли и увесистый мешочек с самородным золотом. С шеи убитого сняли золотую гривну, в резном ларце лежали золотые и серебряные женские украшения. Воевода каркающе рассмеялся.

— Неплохо, Дакша. Удачно ты в дозор съездил.

Жеребху вышел наружу, рядом с шатром валялся пробитый дротиком страж. Спросил у людей.

— Наши все целы?

— Барсука зацепило.

— Серьёзно?

— Похоже, да.

Кивнул головой, наблюдая, как парень, с длиной лошадиной челюстью на хищном лице, по прозвищу Щука схватил за шею и повернул цепкой пятерней к свету, чтобы лучше разглядеть склоненное лицо испуганной брюхатой бабенки. Ничего, беременность не сильно испортила молодую женщину.

Толкнул к телегам — садись. Вторая была постарше — коренастая, с некрасивым скуластым лицом. Щука резко пнул ей ногой в торчащий живот, баба с утробным воем повалилась в пожухлую траву.

Жеребху равнодушно наблюдал за расправой, Щука хотя и жесток, но справный воин. Многие из его людей любили покуражиться, насладиться чужой мукой и болью. Плевать, на то они и воины, главное чтобы на вожака хвост не поднимали.

К нему согнали захваченных молодых пленниц. С бабами постарше уже развлекались, слышались вопли. Особенно пронзительно и визгливо голосили в дальней кибитке, Махим поморщился, но визг вскоре смолк.

Внимательно оглядел ряд, эта вроде ничего, рост хороший и по ещё не содранным серебряным украшениям видно, что из знатной семьи. Ткнул пальцем.

— Вон ту малолетку не трогать, красивая девственница — дорогой товар.

Вернулся в палатку, нужно отрезать голову у старейшины и достать из его черепа дорогой кинжал. Старик лежал в луже крови рядом с Куларом, но ещё дышал.

— Ты смотри, какой живучий, видать взаправду колдун. Эй, парни! — крикнул хриплым голосом своим.

— Вытащите эту падаль, разведите посильнее костер и сожгите. Огонь всё очистит.

Ту ватажку люди Ястреба всё-таки выследили. На следующий день, уведомив Параму, Шиена собрал весь свой отряд, в распадке между холмами нашли следы брошенного лагеря. Степняки шли без возов, по-волчьи, добывая пропитание охотой. Догнали их по следам и закружили вокруг в колесничной карусели, но близко не подъезжали — народ в кольце отчаянный, коней побьют или покалечат.

Колесницы хороши в погоне или в бегстве. Но в бою только половина воинов в деле. А лучников у тех степняков, чуть ли не больше, да и с земли стрелять сподручнее. Всего их насчитал около двух десятков да две боевые повозки, видно было, что люди опытные и хваткие, терять им нечего.

Чернобородый вожак вдруг слез с колесницы, выйдя вперед на пяток шагов, крикнул.

— Эй, крылатый, давай потолкуем.

— Чего предложить хочешь? — Спросил подъехавший ближе Ястреб.

— Отпусти без боя, нам ваши земли не нужны, на юг идем.

Шиена выбрался из повозки, он берег своих людей и не хотел бессмысленной бойни.

— Коли стрелами кидаться не стали, может, миром бы и разъехались.

Вожак махнул рукой.

— То сын брата моего был, молодой ещё, горячий, дури много.

— Чем за дурь расплачиваться будете? Его головой?

— Тот своё уже получил, два раза ранен — в плечо и в ногу. А мы пустые идем, кроме оружия забрать с нас нечего. Хотим на юге наняться, в городах хорошие воины нужны. Родич у меня там, не простой человек, давно зовет, теперь вот решились. Сам видишь, взять нас не просто.

— Пешими не уйдете. Воды поблизости нет, долго не просидите. Подброшу людей на колесницах, все здесь ляжете.

Бородач призадумался.

— Ну, возьми колесницу родича за обиду.

Вожак нравился Ястребу, держится спокойно, уверенно, но без вызова. Потемневший от времени бронзовый шлем в глубоких царапинах и зарубках, левую щеку и подбородок прочертил рваный шрам. Видно, что муж тертый, бывалый. Да и бойцы под стать, поджарые, ловкие, оружие добротное, одеты по-походному.

— Война идет, кругом разъезды. Я выпущу, другие достанут.

— Ничего, просочимся, нам только до торгового пути добраться.

— Аха! (ладно, хорошо). Будь по-твоему. Кроме колесницы, знаниями поделись. Что это за Базорк, басни о котором последние годы по степи ходят?

Бородатый тяжело вздохнул.

— От него и уходим. Скара его поначалу была невеликая, обезлюдели наши степи от засухи и джуда прошлого, да бойцы отборные — молодец к молодцу. А в последнее время многих под себя подмял. Мы вольные люди, а Базорк под себя жестко гнет. Слабые прогибаются, а у сильных хребет трещит, да ломается.

— Всё себе гребет?

Тот усмехнулся.

— Нет, Базорк до богатства не жадный.

— Почему тогда сильному вождю служить не хочешь?

Боец развел руками.

— А не нравится он мне. Думаю, может и не человек он вовсе.

Немного помолчав, добавил.

— Тот верзила сзади тебя, он хорош, может жути нагнать.

Указал рукой на Страшилу.

— Но по сравнению с Базорком он милашка. Не каждый может его взгляд выдержать, бывало, что и обсирались. Хотя лицо его не изуродовано.

Шиена пошел к своей колеснице. Бойцы по обе стороны расслабились. Один из степняков уже вел под уздцы соловых коней запряженных в боевую повозку. Воранг обернулся.

— Вода есть?

Бородач отрицательно мотнул головой.

Ястреб обратился к своим людям.

— Напоите их.

Люди из отряда Жеребху после короткой сшибки преследовали две колесницы степняков, лошадь одной из них угодила ногой в нору песчанки, с отчаянным визгом рванула повозку, опрокинув её. Боец успел выпрыгнуть с луком в руках, молодого возницу придавило колесницей. Ратэштара убили, угодив дротиком в спину, лошадь сломавшую ногу прирезали, а пленного приволокли в лагерь.

Жеребху приказал привязать его на солнцепеке к вкопанной оглобле от сломанной колесницы и не поить.

— Пускай дозреет.

Вечером воевода вспомнил о нем, потянулся, хлопнул по плечу сидящего рядом Мертвяка.

— Пойдем с пленным потолкуем.

Подошли к столбу и жестко примотанному к нему пленнику, Жеребху кивнул стоящему на страже юному Рагину. Для мальчишки это был первый поход, в стае был одним из лучших, и здесь старается, крови уже хлебнул, колесницей управлять учится. До отца ему, конечно пока ещё далеко.

Поднес факел поближе к лицу пленного, на степь уже опустилась тьма. Со лба на нос темнела дорожка запекшейся крови, разбитые губы распухли, под глазом синел кровоподтек. Но видно было, что парню к боли не привыкать — многократно поломанный нос, лицо в мелких шрамах, на левой скуле след от ожога.

Воевода не удивился, приходилось слышать, что на Западе выжить намного труднее.

Пленник без страха разглядывал подошедших воинов, в глазах горели отсветы огня.

— Расскажи мне про Базорка, дружок. — Прохрипел воевода.

Парень попытался плюнуть, но в пересохшем рту не нашлось влаги.

Махим поднес факел поближе, закурчавились и вспыхнули ближние волоски на голове. Пленник отвернулся. Жеребху передал факел Дакше, развернул парню голову и поднес к его правому глазу сверкнувшее остриё кинжала, продолжая внимательно разглядывать лицо.

— Да ты у нас герой! Смотри Дакша, ничего не боится.

Воевода убрал кинжал в ножны. Придвинулся ближе и зловещим шепотом продолжил, склонившись к уху парня.

— Мне-то девки нравятся, староват я свои привычки менять, но мой друг предпочитает мальчишек.

Рожа правда у тебя порченая, ну да ничего, сейчас по другому перевяжем — к лесу передом, к нам задом. Как, Дакша, не побрезгуешь? А потом, глядишь, и другие любители на твою жопу найдутся.

Пленник задергался, а потом, обмякнув, проскрипел.

— Спрашивай.

Воевода снял с пояса узорную серебряную флягу, украшенную блеснувшими агатами.

Поднес ко рту пленника, тот жадно задвигал горлом, ловя струю.

— Ну, будя. А вопрос я тебе уже задал.

Парень прокашлялся и начал речь, постепенно повышая голос.

— Базорк вождь наш, самый сильный от Ра до низовий Джаласвати. Никто его остановить не сможет. Не в этом году, так в следующем за головами вашими придет. Артаваны его живым воплощением бога войны признали. Базорк — как тигр среди людей.

— О, да ты никак гимны складываешь, похоже, из хорошей семьи. Только это мы и сами умеем.

Про другое сказывай. Откуда он взялся, сколько воинов у него, колесниц? Лгать мне не смей.

Узнав, что хотел, воевода недолго подумал. Потом спросил у Дакши.

— У тебя никого в палатке нету?

Отвязал парня от столба, руки пленника обвисли плетьми, лицо скривилось от боли, кровь прилила к затекшим конечностям. Жеребху подтолкнул его вперёд.

— Ходить можешь? — Тот кивнул.

— Тогда ходи вон в ту палатку.

Парень остановился, набычившись.

Жеребху каркающе рассмеялся. Хлопнул пленного по спине.

— Да не бойся. Накормим тебя и воды дадим. Правильно себя поведешь — будешь живым и на свободе.

С рассветом выехали в степь, редеющая туманная дымка поднималась к небу, ноги лошадей потемнели от росы. Ближе к обеду добрались до одинокого, с редкими кривыми ветвями, мертвого дерева, что стояло рядом с глубоким, но не сильно широким оврагом, шрамом пробороздившим тело степи на поприща вправо и влево. Вытащили из колесницы скрюченного пленника, воевода развязал ему руки и прохрипел в лицо.

— Скажи Базорку, что Жеребху с ним наедине говорить хочет. Через седмицу на этом месте два дня ждать буду.

Подтолкнул в спину и бросил под ноги нож.

Парама гордо стоял в колеснице, не смотря на то, что от долгой тряски начала побаливать искалеченная нога. Причудливые тени редких облаков медленно ползли по обожженным солнцем холмам, что левее от дороги. Войска возвращались домой. Слава дэвам, в этом году на западном порубежье было много спокойнее. Попытки вторжения ограничивались короткими стычками, несколько мелких групп степняков просились переселиться в его земли, предлагали дары. Никому не отказывал, люди нужны.

Только напоследок случилась серьезная сшибка. В этот день поднялся тревожный столб дыма — дальний дозор послал сигнал. Ближе всего оказались бойцы Агния, спеша на подмогу, уже под вечер они схлестнулись во встречном бою с большим отрядом внезапно налетевших с гиком и свистом вражеских колесниц.

Силы были примерно равны, сначала развернувшись в линии, перестреливались на расстоянии.

Потом, по примеру Агния, рванули навстречу, яростная схватка продолжалась, пока наступающая тьма не развела врагов. Серьезные потери были с обеих сторон.

Поутру на колесницах из лагеря подвезли пеших лучников. Но продолжения битвы не было, степняки отошли, оставив пару поломанных повозок и трупы лошадей, забрав раненных и убитых.

Парама был недоволен: «Скверно, погибли лично преданные ему люди, у Жеребху потерь почти нет, а воранги скоро домой уйдут».

Полуденное солнце нещадно палило, на плывущей, из-за восходящих потоков воздуха, полоске горизонта зазмеились две пыльных струйки. Сидевший в дозоре Дакша негромко сообщил.

— Гости к нам.

Мягко соскользнул с ветвей, спеша помочь воеводе надеть и застегнуть доспехи. Сидящий в полудреме, прислонившийся к стволу Жеребху поднялся в полный рост, потянувшись, сбросил с себя полотняную накидку. Повозку они укрыли в ближайшем распадке.

К дальней стороне оврага неспешно подъезжали две колесницы. На краю обрыва их встречал, уперев руки в драгоценный пояс, в уже нагревшихся сияющих доспехах Махим. На голове отлитый бабилонскими мастерами бронзовый шлем с плюмажем из конского хвоста, ярко горели золотая гривна и серебряные наручные браслеты.

Из первой повозки выпрыгнул высокий мужчина в пыльном мохнатом, не по жаре, плаще. Лысая голова бликовала на солнце. Уверенно зашагал к кромке.

Жеребху внимательно разглядывал пришедшего на встречу человека. Матерый, уже издали была заметна арийская порода — могучие мышцы на широкой крепкой кости. Одного роста с ним, посконные штаны стягивал кожаный пояс без всяких украшений, края плаща скреплены простой фибулой из позеленевшей меди. На широченной волосатой груди висел такой же медный оберег в виде молнии.

Одет как пастух. Единственная ценная вещь — длинный кинжал за поясом, рукоять блеснула крупным драгоценным камнем. Что-то не так было с плащом, воевода пригляделся — он был сшит из разных, в основном темных, по цвету волос скальпов. Вот оно в чем дело; понятно, почему украшений не носит.

Даже на расстоянии отчетливо ощущалась его властность и мощь, такому красивые побрякушки не нужны.

Лысые обычно отращивают бороду, этот же был чисто выбрит, из квадратной нижней челюсти торчала вперед глыба подбородка. В темных провалах под мощными надбровными дугами блеснули опасным весенним льдом светлые глаза. Высокий покатый лоб, почти сросшиеся тёмные брови, на расплюснутом носу белел поперечный шрам. Толстенная, как ствол дерева, шея, утопала в крутых валах трапециевидных мышц, широкие плечи прикрывали крылья плаща.

Жеребху приходилось видеть мужей и побольше, и посильнее.

Но впервые столкнулся с человеком столь мощной харизмы; насторожился как хищник, встретивший более опасного и свирепого зверя. Признался себе, что рад разделявшему их провалу оврага в десять локтей шириной.

Воевода поднял руку в знак приветствия.

Узкий, как будто прорубленный топором, рот Базорка разомкнулся.

— Насмотрелся? Говори, зачем звал?