Арийский простор

Глава двенадцатая

Его пробудил назойливый звук, над ухом противно зудел комар. «Лучше бы уже, наконец, сел и напился крови, сволочь». Сознание со скрипом возвращалось в тело, для начала мучительным усилием сумел приподнять, будто налитые свинцом веки. Радж лежал на животе, при попытке двинуться, спину пронзила резкая боль. Скривившись, в тусклом свете горницы разглядел сидящего поблизости осунувшегося Пирву.

— Лежи, не дергайся- поспешно сказал тот и добавил.

— Кто-то крепко молит дэвов за тебя.

Радж кивнул, он знал кто.

— Отец и брат живы? — тихий голос прошелестел с надеждой.

Пирва отрицательно покачал рыжей головой.

— Радуйся, что сам уцелел. Мой тата тебя от врагов отбил, а Мушика до лагеря на спине с торчащим дротиком нес, не дал сразу вырвать, а то бы кровью истек. В лагере его вытащили и рану кипящим маслом залили.

Радж опять качнул головою, припоминая, от боли сознание тогда ненадолго вернулось.

Ныла ещё и отоптанная кем-то правая нога, но это пустяки.

Справа послышался радостный писк и скрежет когтей гепарда, морда Суслика ткнулась в лицо, по щеке прошелся шершавый язык. Следом за ним, отодвинув полог, в помещение вошел Вяхирь.

— Выводил на прогулку, а то он седмицу рядом лежал, не ел ничего.

Раздались звуки отодвигаемой миски, льющегося молока из взятого другом кувшина, потом жадное чавканье зверя.

— Теперь мы от тебя никуда, стоило раз оставить и вот…

Вяхирь со смущенной улыбкой, скрывающей тревогу, развел руками.

Внезапно Радж также ощутил чувство дикого голода, его, подложив под грудь свернутый кафтан, накормили жидкой, пахнувшей дымком, просяной кашей с ложки, как малое дитя. Под ложем продолжал с шумом лакать молоко Суслик.

Глубокая рана заживала долго, буравя спину болью, но придя в себя Радж сразу же, вспоминая науку Такема, взялся, страдая и кривясь за дыхательные практики — нужно разрабатывать пробитое легкое.

Комнату в отцовском дворце они разделяли с Пирвой и Вяхирем, ну и с гепардом, куда от него деваться. Парни делились и новостями, как одна тревожными или дурными. Гнев бога во время битвы испугал и степняков, войска разошлись в разные стороны, забрав своих раненых и мертвецов.

Поведали и про тризну, по обычаю свершенную над могилой отца, устроенные в честь него жертвоприношения, погребальные игры и гонки колесниц. Магх, как теперь уже старший в роду, раздал победителям богатые призы.

Если не считать семьи Раджа, потери у родовичей были не так велики. Но вот настроение оставалось скверным, на Львов многие соплеменники стали неприязненно коситься. Пошли разговоры, что их род проклят, раз главу поразил молнией Индра. По этому поводу уже собирались на совет артаваны, все ожидали их решения.

Когда сознание вернулось, то и юное тело пошло на поправку, лишь чуток полегчало, сразу же спросил.

— Данду то сохранили?

Вяхирь принес боевой посох, опираясь на него, Радж, морщась, преодолевая боль, начал передвигаться сначала по комнате, потом стал выходить и во двор. Перебирая своё оружие, сохраненное людьми отца, юноша разглядел покарябанный край чакры, висевшей прежде на спине. Выходит и её задел чудовищной силы удар, пробивший кроме его тела щит и доспехи.

На дворе его нашел Магх, внимательно осмотрев племянника, молча позвал за собой. Пока юноша в беспамятстве валялся на постели, аво наложил руки на наследство Симхи, но Раджу было всё равно. Дядя спас его на поле боя, не дал умереть корчившемуся от тяжкой раны; если бы хотел избавиться от лишнего наследника, сделал бы это легко. Парня не сильно интересовала власть, все мысли были о Карви, в голове зрел дерзкий план похищения невесты. Но для этого необходимо вернуть былую силу и ловкость.

На колеснице Магха подъехали к родовому кургану, вместе с дядей Радж приковылял на могилу матери, почва вокруг надгробного камня была раскопана, всё ещё пахло свежевынутой, сырой землей. Как раз накануне ему снились родители, молодые и красивые, в белых одеждах из тонкого льна. Тяжелое, обычно в суровых морщинах лицо отца разгладилось, мама улыбалась, на высокой шее густой синевой блестело ожерелье из бирюзы. Отец что-то говорил, но звуки не доносились до ушей, пытаясь понять, Радж напрягшись, потянулся вперед … и проснулся.

Магх медленно завел речь, неловко подбирая слова.

— Отец твой давно с меня слово взял, что когда его убьют, чтоб в могиле Ситы погребли… Мол, вместе на веки. Её когда хоронили, в позе объятий уложили… Вот и Симху теперь к жене прислонили… Под камнем ожерелье нашли, ты прикопал?

Радж судорожно кивнул головой.

— На шею одели… Девина после смерти мужа и второго сына не в себе была. Симху она всю жизнь любила, ходили слухи, что и мать твою из-за этого извела. Вместе с ним в могилу просилась, да я отказал. Кинжалом она себя заколола, с братом твоим сводным Туром похоронили.

Магх тяжело вздохнул.

— Скоро нового вождя выбирать будут. Боюсь, за нашим родом не встанут. Да как бы и с земли не согнали, есть у нас лютые враги — есть. Сами побоятся — так Базорка позовут. Ты со мной?

Не глядя на него, Радж тихо ответил.

— Да, аво. Только дело одно надо сладить. Думаю, до весны успею.

Когда дядя отошел, Радж опустился у могильного камня на колени, прямо в стылую грязь; долго стоял, но не дождался отклика отца или мамы, видать души их, наконец, соединившись, уже покинули это место, оставив в могиле лишь бренные останки.

Когда Радж крепко встал на ноги, уже пришла поздняя осень, такая же сиротливая и неприглядная, как его душевный настрой — парня одолевали хандра и уныние. Всё казалось безрадостным и постылым. Утро с трудом продиралось сквозь густой туман и тьму, но увядающее солнце не грело. На горизонте теснились грязно-серые, лохматые тучи, теряли последние листья деревья, иней по утрам серебрил блеклую траву.

Часто не желая никого видеть, в одиночестве, не считая лошадей и гепарда, выбирался он на колеснице из крепости, после занятий с дандой и стрельбы из лука, неприкаянно слонялся по окрестностям, бездумно хрустя палой листвой. Снова и снова вспоминал гибель родных, проклинал злую разлуку с любимой.

Вот и сегодня, уставившись вдаль, задумчиво отщипнул пару ярких ягод от кисти рябины, к узловатому стволу которой устало прислонил ноющую спину; прожевав, сплюнул горьковатую мякоть.

На фоне сизого неба белела тонкими стволами на дальнем пригорке облетевшая березовая роща, среди развилок голых деревьев топорщились пустые гнезда.

К лесной пещере больше не возвращался, отъезжая прошлый раз, вытесал на колу с медвежьим черепом родовой знак, если бы Учитель с побратимом вернулись, они бы узнали об его приезде и наверняка захотели бы увидеться, Уолко так уж точно.

Юноша по-прежнему ощущал непривычную слабость в теле, застарелой болью саднило спину. Единственная надежда поддерживала его — на встречу с невестой. Но осенние тоска и уныние длились не долго, ярая кровь билась в нем, сильная жизнь вскоре пробудилась и окрепла.

Радж собирался в дальнюю дорогу, одеваясь тепло и неприметно, доспехи не брал. Волчья шуба, поверх овчинной шапки башлык со шнуровкой, толстые штаны из грубой шерсти, подшитая кожей обувь из плотно сбитого войлока. Из оружия только лук, кинжал, да верный боевой посох с бронзовой насадкой. На подпруги жеребцов крепил торбы с зерном и припасами, взял и не отходящего теперь от него ни на шаг гепарда — поможет добывать еду охотой.

Дело он задумал дерзкое и трудновыполнимое — через вражеские земли добраться до Карви пешком по снежной степи, минуя заставы на дорогах. На колеснице зимой не проехать, придется преодолевать долгий путь, где бегом, где шагом по выбитым копытами диких стад степным тропам, затем забрать и увести невесту верхом, меняя жеребцов. Поэтому и подкармливал их всю зиму ячменем.

О своем рисковом плане рассказал лишь Вяхирю, сначала, чтобы ещё сильнее не обидеть друга, тот не мог быть равным попутчиком неутомимому в беге Раджу, но затем не стал в очередной раз отказываться от его сопровождения. Оказывается, тот знал более короткую дорогу до своих родных мест. В отчаянный поход решили двинуть к исходу зимы, когда спадут морозы, но ещё тверд лед на реке, бегущей вдоль северных отрогов Рактахары. Из-за густых прибрежных зарослей и каменных завалов там не пройти конными в другое время, да и на лодке летом трудно проплыть из-за перекатов.

А так они по льду смогут выйти в уже знакомые Раджу по пастушьей жизни места, а там и до крепости Маллы недалече.

— Коли дэвы нам помогут, за две-три седмицы доберемся.

Как призраки они скользили по опустелой, ещё зимней степи, случайный свидетель, разглядев вдали бегущие силуэты, торопливо делал охранный знак, стараясь убраться подальше.

Смутно было на душе, тоска точила надежду. Пророчит беду сердце-вещун. Радж не ощущал привычной связи с любимой, может рана тому виной? Но нет времени для терзаний и сомнений.

Выбравшись к руслу, четыре дня шли по местами заснеженному, местами выветренному льду смиренной морозами прежде звонкой речки, порой натыкаясь на выворотни и серые глыбы камней. Её берега тонули в глубоких сугробах, с торчащими верхушками кустов, по кромке с левой стороны — мохнатые метелки тростников, склонившиеся под тяжестью снега. На правой поднимались невысокие скальные выступы рыже-красного цвета — в их изломах путники укрывались ночами от пронизывающего ветра. Там, где не громоздился камень, с подмытых весенним паводком яров свисали, как запущенные бороды, обледенелые космы корней. Наступало новолуние, серп луны только зарождался, в непроглядном мраке, нагоняя тоску, выли волки.

Потом, пробившись сквозь заснеженные заросли, выбрались на ветреную студеную даль. Морозец пощипывал кожу. По стылой, щетинившейся бурьяном земле струилась поземка, вновь дробно застучали копыта по мерзлой тверди. По утрам холодный мокрый ветер гонял по степи низкие туманы, покрывая изморосью одежды людей и шкуры животных. Временами падал редкий, крупный снег.

Всё ближе дом невесты. Сами собой складывались немудреные строки любовного гимна; вырвавшись вперед, Радж шептал их на бегу, в надежде, что попутный ветер донесет до Карви. «Ты счастье, ты свет зари, моя жизнь, моё солнце. Сияние твоих глаз ярче смарагдов, как звезды в ночи зовет оно к себе, и освещает дорогу. Пока бьётся сердце, не иссякнет моя любовь. Я спешу к тебе, услышь меня любимая!». Последние слова юноша прокричал, испугав гепарда.

Расстелив кошму, грели руки на стоянках у чахлого костра, отгородившись телами жеребцов от ветра. Прижимались друг к другу и гепарду холодными ночами, ненадолго забываясь в коротком сне под пугающих коней унылый волчий вой. Если облака не затягивали небосвод, на нем горели яркие зимние звезды, одна из них — Уттар — Такем называл её Тубан, показывала направление на север, к исходу ночи на востоке начинала светиться недобрым багровым огнем самая яркая — Медвежья звезда (Арктур).

За ними увязалась стая, преследуя несколько суток, оголодавшие волки постепенно сокращали дистанцию, потом совсем обнаглев, полезли днем. Пришлось сесть на жеребцов и в коротком забеге расстрелять из луков половину выводка.

Спустя почти три седмицы мучительного пути, добрели до крепости Маллы; под вечер, тайно пробрались в дом матери Вяхиря. Она же договорилась о встрече с Карви, не говоря, что вернулся жених.

Увидев его обожженное морозом и ветром лицо, в ужасе приоткрылся рот, беззвучно зашевелились губы девушки.

Радж, также обмерев, разглядывал невесту.

Пропала, куда-то подевалась её пронзительная, сводящая с ума красота, потухло сияние чудесных глаз. Волосы были укрыты дорогим накосником, платье с нарядной вышивкой оттопыривал уже заметный живот. Внезапное осознание свершившейся и уже не поправимой, как и смерть родных, беды ударила его, как обухом по голове, навалилось неподъемной тяжестью на плечи. Радж стиснул кулаки, сдерживая безумное желание ударить любимую, кровь гневным румянцем окрасила лицо. Судорожно, со всхлипом, вздохнув, спросил, налитый тяжелой злобой.

— Кто? — подсознательно уже зная ответ — Самад?

Карви кивнула помертвевшим лицом.

— Где он!?

Девушка, было, схватила его за десницу, но торопливо отдернула ладонь, встретив бешеный взгляд. Голова поникла, руки бессильно повисли вдоль тела.

— Его нет в пури. Уехал в Дакшин — тихо прошелестел голос.

Радж до хруста стиснул зубы, он не может даже приглушить свою ярость — убить соперника, взявшего чужое. Повисло тягостное молчание.

И молчание это было подобно крику, двое беззвучно оплакивали крушение несбывшихся надежд, себя и свою любовь, раздавленную безжалостной дхармой.

Карви беспомощно смаргивала с ресниц слезы, неловко зашарила по груди вдруг окостеневшими пальцами и протянула ему амулет с материнским камнем. Самад тогда сорвал с руки и разломал подаренный браслет, но про этот оберег с янтарем, многократно политый с тех пор слезами, не знал.

— Возьми, это твоё — еле слышно прошептали губы.

Выйдя за порог, Радж услышал беспомощные всхлипы девушки, заскрипев зубами, ускорил шаг. Уходя — уходи.

Вяхирь что-то сочувственно пробормотал, горестно вздыхая, Радж зло дернул плечом, стряхивая дружескую руку. Хлесткий северный ветер ударил в лицо, обдав изморосью, у ног заклубилась вьюга.

Ишкузи в это время думал о матери, радость встречи быстро сменилась слезами и попреками, когда та узнала о скорой разлуке. Мать стояла перед ним на коленях, цепляясь за ноги, умоляла пожалеть её вдовью долю. Отказывалась принимать принесенные им деньги — серебро не заменит сына.

— Не уходи! Пропадешь ты с ним, сынок!

Рыдания матери рвали душу. Тогда он впервые призадумался, стоит ли возвращаться к ворангам. На востоке всё чужое, кроме друга, и земля и люди.

Чувствуя его колебания Радж предложил.

— Оставайся дома. Я не знаю, куда пойду теперь, скорее всего — на смерть.

Вяхирь неловко потупившись, сбивчиво проговорил.

— Наверное, ты прав… Я птица низкого полета, тебе не чета, недаром Вяхирем прозвали. А голубям с орлами летать невместно.

Друг пополнил истощившиеся припасы и фураж для коней. К вечеру в дом вдовы пришел Тор.

Помявшись у входа, силач, протяжно вздохнув, обратился к угрюмому Раджу.

— Не осуждай Карви, женщина не может защитить себя сама, а девушка тем более ничего не решает… А этот приехал с ватагой, важный, мол, в любимцах у Жеребху ходит. Поэтому и архонтом новым сюда назначили. Говорил, что своими глазами видел, как тебя в Битве Молний убили.

«Вот сука, выходит, что он тот дротик в спину метнул» с ненавистью подумал Радж. Малла продолжал свою речь.

— Грозился, что если она и дальше упрямиться будет, то выгонит однорукого старика с семьей, а её не честью, а силой возьмет.

Поутру Вяхирь вышел проводить друга. Коротко обнялись, Радж зашагал, убыстряя свой ход, незаметно подросший гепард, как собака трусил рядом. Ишкузи долго стоял, глядя вслед — товарищ и его животные постепенно исчезали в наползающей пелене тумана. Махнув на прощанье рукой, склонив голову, прочитал короткую благословляющую молитву богу ветра Вату, покровителю путников.

Подгоняемый сильными порывами холодного ветра в спину, Радж бежал по бурой и мертвой, как его мечты, траве, местами усыпанной снегом. Несся впереди своих жеребцов, рядом с тревожно поглядывавшим на него гепардом, пытаясь быстрым бегом сжечь неутоленную ярость и боль. Вспомнил вдруг об осенних шарах перекати-поле, вот и его, оторвавшегося от корней, также несет теперь по свету, неведомо куда, неведомо зачем.

Наконец остановился, тяжело переводя дыхание, согнувшись и уперев ладони в бедра, огнем горело правое, ещё толком не зажившее легкое. Под ногами по мерзлой земле, шелестя, вилась крупяная поземка. Безысходность вдруг навалилась на парня: «Ради чего теперь жить? Где же ты, казавшееся так близко — руку протянуть, счастье? Не догонишь теперь его, не дотянешься».

Сердце продолжало леденить мертвящим холодом беды. Всхлипнул, не удержавшись, сразу же утерев лицо рукавом, царапая кожу жесткой кожаной обмоткой. Сплюнул на снег тягучую слюну, глядя, нет ли на ней крови. Ему ещё есть ради чего жить. Остались обязательства перед семьёй и родом.

Задыхаясь, сорвал с шеи ладанку с завернутыми в замшу черными волосами, зло бросил под ноги и поцеловав, надел материнский янтарь. Развернулся на запад, колючий ветер быстро осушил влагу в покрасневших глазах.

Разведывая переход через реку по уже не надежному льду, Радж шагая впереди жеребцов, в мгновение ока рухнул в замерзшую, присыпанную снежком, полынью. Кровавя пальцы, цеплялся за хрупкие, ломкие её края, противясь быстрому течению, пытавшему утянуть в стылую глубь тело, разом потяжелевшее от намокшей одежды. Жеребцы, не раздумывая бросились к нему на помощь, круша лед; ухватившись за гриву Хемана, выбрался на берег, рядом тревожно стрекотал мокрый гепард.

Раздевшись, быстро отжал одежду и из мягкой толстой шерсти чувяки, сняв войлочную обувь, с трудом натянул её обратно. В разверстой пасти полыньи среди дымящейся черной воды бились в края обломки льда, одна рукавица утонула. Оглядев пустынный берег с обледенелыми камнями и с редкими ковылями степь, рванул на северо-запад, разогреваясь на бегу, туда, где накануне видел далекие дымы пастушьей стоянки, подгоняя жеребцов и гепарда. Он понимал, что бежит наперегонки со Смертью.

Еле перебирая задубевшими, непослушными ногами, под лай псов, покрытый хрусткой ледяной коркой, ввалился, отодвинув полог, в теплоту пастушьей времянки и в изнеможении рухнул на пол. Испуганные вторжением чужака, а ещё больше ворвавшимся вслед за ним гепардом, забились в темный угол хозяйка с уже заневестившейся дочкой и малышом лет четырех.

Вскоре в хижину вошел, грузно ступая, вооруженный дротиком пожилой, с изъеденным оспой лицом хозяин, следом его подросток-сын с натянутым луком. Чужак продолжал валяться на полу, похоже потеряв сознание. Пастух с удивлением разглядывал его осунувшееся, бледное как снег лицо с посиневшими губами. Наклонив голову, услышал редкое дыхание. Крикнул жене.

— Неси жир.

Сам принялся снимать с парня одежду, когда расстегнул отворот шубы, в скудном свете очага блеснула золотая гривна, зеленым огоньком моргнул камень на старинном бронзовом амулете. Из-под сброшенной шапки по кошме рассыпались длинные светлые пряди, широко раскрылись васильковые глаза, сзади охнула неслышно подобравшаяся дочка.

— Брысь отсюда!

Раздев догола, принялся растирать докрасна тело жиром, обратив внимание на страшный рваный шрам на спине. Краски постепенно стали возвращаться и на помертвевшее лицо вновь потерявшего сознание парня.

Гепард в углу настороженно наблюдал за пастухом янтарными глазами, но не мешал. Хозяин думал: «Морозец то не сильный, чувствуется уже дыхание весны, но погода ветреная, парень чудом не замерз, повезло, что добрался до жилья».

Укрыл его овчинами, хищник подошел и улегся рядом.

К вечеру второго дня пастух подсадил сына-подростка на коня — гони в селище.

Три дня Раджа, покрытого липким потом ломала трясучая лихоманка, мозжила и вновь открывшаяся, плохо зажившая рана. Мужчины пасли стадо, его отпаивала целебными отварами дочь пастуха, быстро переставшая боятся гепарда. Робко трогала рукою сухой пылающий лоб, разглядывая обметанные жаром губы и темные полукружья под глазами. Ненадолго приходя в себя, юноша вновь впадал в забытьё.

В очередной раз его разбудил пепельный свет хмурого утра из распахнутого полога. Сознание с трудом цеплялось за явь. Перед глазами возникло обрамленное черными волосами девичье лицо, губы раздвинулись в легкой улыбке.

— Как твоя? — спросила на неродной для неё арийской речи.

Надрывно откашлявшись, Радж простуженно просипел в ответ, не узнавая свой голос.

— Похоже, жить буду — и вновь забылся в уже спокойном сне.

Подъехали люди из хозяйской усадьбы, на двух колесницах. Из передней выпрыгнул крепкий парень с утиным носом на длинном лице и порывистыми движениями долговязого тела, спутники его были такие же молодые и тоже будто дерганные. Сразу же начали весело пересмеиваться, толкаться, один тут же справил мелкую нужду, составивший ему компанию коренастый крепыш заржал как лошадь.

Хозяин времянки недовольно морщился. Отец нынешнего архонта был достойный муж, сын же после его смерти совсем распоясался, да и его приятели накручивают друг друга, бахвалятся дурной силой.

Предводитель, звали его Адор, внимательно оглядел красавцев-жеребцов, потом зашел внутрь хибары, глянул и на лежащего в беспамятстве Раджа и оскалившего на гостя пятнистого хищника. Бросил своим людям.

— Приглядите за ним, оружие приберите. Я в Дакшин.

Он помнил, что раньше за этого парня с гепардом Жеребху назначил большую награду.

Пастух же надеялся, что больного чужака заберут в усадьбу. Ему было не по нраву, что дочка заглядывается на незваного гостя. Но теперь ещё хуже — он с сыном целыми днями со стадом, а в его доме будут находиться трое парней с темпераментом стоялых жеребцов.

На высказанную просьбу, Адор рассмеявшись, ответил.

— Сам видишь, плох он. Пускай лежит здесь, а то подохнет дорогой, по морозцу можем и не довести. Что, боишься за честь дочки и жены? Ничё, от них не убудет, а может, и в прибытке окажешься, породу свою улучшишь.

Но глянув в напряженное лицо пастуха, добавил.

— Ладно, не ссы, скажу парням, чтобы не озоровали.

Оставшиеся люди повели себя, как хозяева. Сразу же освежевали прихваченного из стада барана, отдав мясо для готовки хозяйке. Насытившись, вольготно развалились у очага, заняв большую часть и так не просторной хибары. Прежде всего, они обшарили вещи парня, прибрали оружие и уже успели поделить найденное серебро. Небось пленник жаловаться не станет, даже если выживет. Теперь же, сыто рыгая и ковыряясь в зубах, разглядывали светловолосого чужака. Рдеющие угли отбрасывали красные отблески на лица и стены.

Черноволосый усач предложил.

— Надо и гривну с талисманом с него снять. Вряд ли Жеребху его живым оставит.

Невысокий крепыш с широко расставленными глазами на круглом лице, подумав, ответил.

— Не спеши. Аристократы меж собой всегда договорятся. А ответ нам держать.

Третий, смазливый румяный здоровяк, цапнул за ногу старавшуюся прошмыгнуть на выход девушку крепкой рукой.

— Посиди с нами милашка. Хочешь пивка?

Тут пришел в себя Радж, оглядев примолкших парней, с трудом приподнялся. Заметил, что лежит голым, ну, это ерунда, плохо, что оружия под рукой нет.

Откашлявшись, властно произнес.

— Дайте одежду!

Чернявый захохотал.

— Лежи голяком, так сподручней. Если девка закочевряжиться, мы тебя вместо неё приспособим.

Радж бросил взгляд в угол, где валялись его чеботы. Эти болваны, забрав воинскую справу, вряд ли проверили обувь. А там, по старой привычке, метательный нож закреплен. Всё его оружие было обихожено и отменно наточено, к этому его ещё Девдас приучил.

Подвигал покрасневшими и шелушившимися руками, слава дэвам сильно не обморожены. Ноги вроде тоже в порядке, согнулся в притворно сильном припадке кашля.

Третий парень поднялся и поспешил за выскочившей наружу девушкой. Набросился сзади, прижимая к себе, жадно зашарил по груди, другою рукой прикрывая рот, та укусив его мясистую ладонь, вывернулась гибким телом. Глухо заворчала подобравшаяся овчарка. Сдержав влечение плоти, парень коротко хохотнул, опуская руки.

Девушка, отбившись от ухажера, отодвинув полог, снова вошла во времянку, но сразу же, испуганно ойкнув, застыла, увидев бесшумно выступившего из потемок голого светловолосого парня, забрызганного кровью и с чужим дротиком в руке.

В углу сидела, широко раскрыв глаза, мать, в ужасе закрывая рот братишке.

Один из приехавших воинов булькал вскрытым горлом, темная кровь толчками заливала волосатую грудь, второй, цепляясь за жизнь, всхлипывая и сопя, пытался липкими, скользкими пальцами зажать пузырившуюся рану на шее.

Придержав вскочившего гепарда, парень мягко выскользнул за порог, но вскоре вернулся с пустыми руками. Не обращая внимания на хозяев, стал торопливо одеваться, потом забрал своё оружие.

Когда схлынул адреналин, Радж снова почувствовал себя скверно. Надрывно, скрипуче откашлялся, судорожно сглотнул слюну. Пошарив по своим вещам, не нашел денег. Обратился к девушке.

— Забери у них серебро — кивнув на трупы.

Половину найденного оставил хозяевам, коротко бросив — Спрячь.

Выйдя наружу, оглядел оставленную колесницу и пасущихся неподалеку лошадей. По глазам резануло ослепительно ярким, после полумрака времянки, светом. Проморгавшись, отбросил мысль использовать повозку — ему предстоит трудный путь по бездорожью. Не стал отрезать и головы у мертвецов, детское тщеславие покинуло его.

Лежащим неподалеку валуном поломал колеса, надо бы и коней чужих прирезать, но к животным он относился сейчас лучше, чем к людям, пугнул их гепардом — лошади ускакали в степь.

Вернулся в хибару, напившись ещё теплого мясного бульона, набил вареной бараниной наспинный мешок. Не глядя на оставшихся хозяев, наблюдавших за юношей с испуганным почтением, пошагал в сторону восхода в сопровождении пятнистого зверя и ещё по-зимнему мохнатых жеребцов.

Из времянки выскочила с непокрытой головой девушка, провожая взглядом уходящую вдаль свою первую любовь, слезинки катились по смуглым щекам, намачивая зажатую в ладони рукавицу, забытую незнакомцем.