Дар. Золото. Часть 4

Глава 9

1

Сырой холод, кажется, добрался до костей и тыкал в них мелкими омерзительными иглами. Желудок отозвался кислым, захотелось немедленно вывернуть его наизнанку, сознание плавало в вязкой тягучей тишине, но сквозь неё словно кто-то прямо над ухом вытряхивал палкой половик. Векам, налитым каменной тяжестью, хотелось помочь пальцами, но руки казались застывшими монолитами, намертво сросшимися со скалой.

Со скалой? Где он?

С нескольких попыток, ему все же удалось открыть глаза, но темнота затопившая пространство никак не хотела рассеиваться, и оставалось только ждать, пока зрачки начнут различать предметы и людей, по ощущениям находившихся где-то рядом.

Со слухом было еще хуже, чем со зрением, уши словно залили воском, и тупой размеренный лязг казался стуком собственного сердца, отчего-то еще трепыхавшегося в груди. Зато обоняние обострилось так, что запах сырого камня, прелой соломы и испражнений вызывал рвотные позывы при каждом вдохе. Впервые не было привычного ощущения пространства, ощущения силы разливающейся в крови - кровь будто выкачали всю, до самой последней капли. Мышцы и жилы затвердели до костяного скрипа, и настойчиво билась где-то в центре черепа мысль, что именно так должен себя чувствовать человек. Просто человек. Казалось, дракон умер. Чувство беспомощности окончательно залило разум, отозвалось короткой паникой где-то в позвоночнике, и он закрыл ничего не видящие глаза, пытаясь уснуть. Совсем. Уснуть до каменного состояния, чтобы не было так плохо, чтобы не кружилась голова, чтобы избежать противной тошноты, чтобы не чувствовать странное, больное бессилие своего тела.

Сколько прошло времени, пока он осознал себя сидящим на сырой соломе с прикованными к каменным стенам руками, он не знал. Последнее, что вспоминалось, это падение и звук упавшего около него тела девушки, которую он пытался поднять.

— Ты уймешься сегодня, нет? По башке себе постучи, толку больше, — просипел чей-то простуженный голос, — не перебьешь ты эти хомуты. Тебе ж сказано, зачаровано.

Где-то поодаль грязно выругались, и стук усилился. Теперь дракон отчетливо слышал, как кто-то со всей дури лупит камнем по железу. И судя по характерному запаху, даже искры высекает.

Звук гвоздем ковырял мозг и Алабар зарычал. Глухо, тихо. Просто, чтобы успокоить самого себя.

Долбежка моментально прекратилась и некоторое время в окружающем пространстве царила блаженная тишина.

— Это что было, а? Вот только что, а? — осторожно спросил еще один голос: молодой, почти мальчишеский, чем-то сильно встревоженный.

— А это сейчас на нас дракон вылезет, — колюче предположили из дальнего угла, откуда только что доносился звон, — и жрать будет. Не знал? Нас сюда на его кормежку притащили…

Несмотря на отвратное состояние, Алабар фыркнул. Хохотнул, и через пару мгновений уже хохотал взахлеб. Смех глухо отразился от стен, и самому дракону показался несколько истеричным. Но зато окончательно прошло желание выблевать злополучные пирожные.

Отсмеявшись, он гораздо спокойнее выдохнул и привычно шлепнул ладонью по опояске, там, где должен был висеть Ключ. Загремела под рукой цепь, и паника ударила новой волной – клинка не было!

— Эй, весельчак! Чего ржешь? Не веришь в драконов? — голос был зол и напорист, и Алабар сильно засомневался в необходимости отвечать. — Смешно ему… Бугаю…

Алабара он сейчас видеть не мог. Куда там! В этой кромешной тьме не видно было собственных рук. И ног. Судя по всему, босых. И судя по всему, сидит он, прикованный цепью к стене.

— Тебя сюда двое еле спустили, — счел нужным сообщить Алабару сиплый. — Как тебя взяли-то, бычару такого?

Не дождавшись ответа, голос гордо продолжил свой монолог, не столько интересуясь новым узником, сколько в охотку ему было поговорить.

— Меня вот в трактире угостили. Подсыпали в пойло какую-то дрянь, теперь откупные жду. Как родня выкуп принесет, так я сразу в баньку...

Наверно, ему было лестно оказаться украденным, а значит, кому-то очень нужным.

— Ага, грозилась свинья корыто почистить, — бесцеремонно оборвал его старческий смешок совсем недалеко от Алабара. — Сдохнешь ты тут, а не домой пойдешь, Еще дней пять в шахте пылью подышишь, и плакала твоя банька. А ты, я чую, надышался.

В темноте раздались приглушенные всхлипы, и старый неожиданно гаркнул.

— Опять сопли пустил?! Тут и так сыро, ещё ты мокроту разводишь. Повелся на халявную деньгу, теперь сиди и жди. Может, какой охочий до толстозадых бездельников тебя купит. За твою рожицу смазливую.

— Чего тебе моя рожица далась, а?! — внезапно выкрикнули ломающимся юношеским баском.

— Ну, начали… — громко сплюнул тот, кто предположил наличие дракона в этом скорбном месте.

Алабару, несмотря на холод и сырость, до судорожных колик хотелось пить, и он с надеждой спросил темноту:

— А вода здесь где?

Спорщики притихли.

— А ты покричи, — с издевкой посоветовал старик, — принесут. Так принесут, что мало не покажется.

И опять вокруг застыла настороженная тишина.

Дракон понял, что надежду как-то утолить жажду можно похоронить, и попытался разогнуть оковы. К его удивлению металл не поддался. Не поддалась и поверхность вокруг вбитого кольца. Зачаровано? Но магии он не чувствовал совсем. Алабар легонько шлепнул по стене - камень не отозвался, только влага осталась на ладони. Он безотчетно сунул мокрые пальцы в рот, и замер от убийственного предположения – а вдруг он стал человеком? Обычным человеком, без слуха, без зрения, без сил, без навыков...

Настолько невероятное предположение перехватило дыхание, и он, не соглашаясь, резко мотнул головой.

— А как отсюда выйти?

Сбоку хихикнули, но ответ он услышать не успел.

Раздался громкий лязг, наверху, в квадратном световом пятне заплясали желтые тени, по узкому колодцу, опускалось большое металлическое ведро с прикрепленным к нему коротким факелом.

Морщась от неприятных и непривычных ощущений в глазах, Алабар жмурился, стараясь привыкнуть к свету пламени.

Пленникам спускали воду.

2

Нужду, и малую, и большую, справляли здесь же. Цепь позволяла добраться к небольшой канавке, выдолбленной по центру короткого тупика, когда-то бывшего рудным штреком, и служившей сейчас чем-то вроде сборника фекалий.

Чувствуя себя вконец опустившимся бездомным бродягой, дракон, как и остальные, пристроился на коленях у канавки, и остатками воды в ведре смыл за собой.

— Воду часто спускают. Хорошо. Еще бы пожрать почаще, то и совсем здорово, — выразил одобрение простуженный, кое-как обматывая веревкой драные штаны. Маленький тщедушный мужичонка, непонятно за какой надобностью украденный и привезенный в этот каменный мешок, всеми силами изображал жизнелюбие.

— Ты, я смотрю, обосноваться здесь решил, — мрачно уставился в темноту штрека хмурый крепыш в добротной, но явно рабочей, робе. — Видать не шибко ты свей родне нужен, не торопятся они тебя выкупать.

— Не твое собачье дело! — вдруг дурным голосом заорал простуженный. — Бирючина тупорылая! Смерд посконный!

На последнем слове он надсадно закашлялся, и работный буркнул:

— Угу, а ты у нас из лэров, не иначе…

— А колодец этот глубокий? — Алабару совсем не хотелось слушать нелепую перепалку.

— Вылезти хочешь? — желчно поинтересовался подвижный, жуликоватого вида старичок, но сразу же выдал всю подноготную этого места. — Колодец неглубокий, саженей пять не больше. Только наверху его камнем приваливают. В этих местах раньше рудник был, нор в скале понаделали, что дырок в сыре. Самоцветами пробавлялись.

— Все-то ты знаешь, как я погляжу, — работный угрюмо разглядывал затухающий факел.

— А я здесь всё знаю. Я, мил друг, здесь уже годков десять. За долги меня тут держат. Ювелир я. Рудник этот давно закрыт, но по-тихому самоцветы здесь еще находят. Вон, такие, как этот убогий стараются. Кого не продали или не выкупили, те и машут кайлом, пока не подохнут. А я потом камешки, шлифую, граню, иногда даже оправу делаю, —гордости у пленного ювелира было через край. Он повернулся к угрюмому и злорадно сообщил. — А на тебя, мил друг, заказ пришел. Какому-то дарайцу каменотесы нужны. Вот он вместе с мрамором и мастера оплатил.

— В Дарае своих мастеров не хватает? — не поверил каменотес.

— Навалом! Только наши дармовые. И доверчивые, что котята. Наших покорми, да пообещай чего-нибудь, вольную, например, они и рады за баланду жилы рвать. Добровольно, почитай, — ювелир-арестант захихикал. — Так что, работай хорошо, глядишь, тебя тот богатей еще и с прибытком отпустит.

— Угу, отпустит. Может он еще и пацанов моих накормит, пока я в Дарае мрамор тесать буду?

— А чего тебе твои пацаны? Ты ж о них не думал, когда в кабаке с незнакомцами горло полоскал? Теперь поздно по волосенкам-то плакать, когда головка с плеч долой.

— Ну, это мы еще посмотрим, у кого она будет долой, — со странной угрозой прищурился угрюмый, — это мы еще посмотрим...

Алабар был убежден, что любой, кто умеет хоть мало-мальски что-то мастерить собственными руками, заслуживает если не заботы, то уважения. А тут тебе ювелир и сырой колодец. Как-то не сходится.

— Если вы здешний ювелир, почему тут сидите, а не наверху? — поинтересовался Алабар.

— А я буйный.

Простуженный гоготнул и зашелся кашлем.

— Мне, мил друг, идти некуда, — с удовольствием объяснил старик, — родных нет, все померли. Дома нет, отобрали за долги. Отсюда я уже никуда. Я ж тут каждую собаку в лицо знаю. Только скучно. Иногда хочется побузить, ценность свою показать, вот я и показываю, значит. А они меня сюда. На исправление. Посижу, отдохну, и наверх, к родным молоточкам, печурочкам… Так вот, я что говорю, не злите охранничков. Сбежать не сможете, только плетей навалят, а то и болт арбалетный вдогонку пустят. И никто лечить не станет, здесь прикопают, как вот этого убогого.

Простуженный дернулся что-то сказать, но опять подавился хрипом.

— А за тебя большие деньги обещаны. Слышь, здоровый, это я о тебе, — со значением объявил старик. — Ну, не за тебя конкретно, а за здорового телка. Тебя на черную арену заказали, бойца из тебя делать будут. Научат тебя меч в руке держать, и станешь ты таким же дурачкам, как сам, кишки выпускать. Жить-то захочется. А бойцы сейчас дорого стоят. Если спросишь, где эта арена, то на счет Вессалии не скажу – не знаю. А вот в Аларе подпольные бои в чести. Так что жди. Охрана языками трепала, не сегодня-завтра кораблик за вами причалит. И поплывете вы…

— Тварь ты! — заметно перекормленный, с яркой внешностью холеного великовозрастного младенца, юноша крикнул из дальнего угла. — Шкура ты! Нравится тебе, людей пугать. Ты такая же гадина, как и эти наверху! И не ювелир ты совсем! Золотарь ты! Ювелир бы тут бы не сидел!

— Ах, ты… засеря жопастая! — взвизгнул старик, и даже привстал, с явным намерением возразить наглецу на самом понятном из языков.

— Маги наверху есть? — перебил эти вопли Алабар, не желая слушать ругань.

Они резко замолчали. Мерцающие красные огоньки бегали по затухающей ветоши факела, и запах горелой древесины щекотал ноздри. Почему-то старик не спешил отвечать. Хмурился, жевал губами…

— Есть, конечно, как не быть, — сказал совсем тихо, — ни одна ватага без мага не ходит. Трое здесь магиков. Двое так себе, побрякушки стряпают, а вот один в мозги влезает. Психический, чтобы тебе понятней было. Не особо сильный, иначе бы тут не торчал, но и не особо вредный. Так, по мелочи может заставить могилку копать. Или голым пузом по не струганным доскам проползти, но это, если его разозлишь. А так, терпимо. Он тут в начальниках, если тебе интересно.

После этих слов старик замолчал надолго, отстраненно наблюдая за тонким факельным дымком.

3

Если верить «буйному» ювелиру, а не верить ему причин не было, ситуация складывалась прискорбная.

То, что за пленниками следили и похищения готовили, никто, конечно, не сомневался. И его, Алабара, должно быть, тоже выследили. Наблюдатели вели себя осторожно, иначе бы он почувствовал слежку. Но они видели куда он ходит, что делает, с кем разговаривает. Даже какие конфеты покупает. Только непонятно каким образом сумели лакомство отравой напичкать? Ведь для этого нужно было зайти в кондитерскую, когда ни Марины, ни ее отца там нет. Даже Кешки там не должно было быть! И залезть на самый верх, где хранятся коробки с пирожными. Нереально! Но тогда получается Маринка знала… Да, нет, быть такого не может! А кто тогда? Ее отец? Зачем?

А почему, собственно, нет? Алабар давно понял, что у людей одно из любимых развлечений: смотреть, как такие же люди унижают и даже убивают друг друга. И они готовы за это платить золотом. Возможно, бывшему капитану просто захотелось денег. Что может быть проще - добавить отраву в пирожное, и ты богат. Зачем задумываться о судьбе чужого человека, если есть возможность легко на нем заработать?

Но продолжать гадать, кто и почему с ним так поступил, было глупо. Гораздо важнее сейчас понять, что делать дальше. А это вопрос. Во-первых, Ключа нет, а наверху, находится маг, которому ни в коем случае нельзя показываться на глаза. Во-вторых, попытка вырвать цепь, которой он прикован к стене как дворовый пес, окончилась плачевно. В третьих, обезвредить охрану, когда придут снимать цепь и вылезти из колодца можно, но… Маг. Алабар понятия не имеет, как этот маг выглядит и будет ли он в тот момент находиться наверху. Можно, расспросить старика о внешности его «начальника», но что это изменит? Он не знает, какое сейчас время суток, ночь или день. Тем более не знает, когда и кто за ним придет. Что остается? Сидеть тихо и ждать удобного случая. Или… Машку. Ушлый кошак наверняка что-нибудь придумает.

Но отчего-то при воспоминании о барсе заболело там, где не болело никогда. Сердце Алабара на несколько долгих мгновений остановилось, и тяжело застучало вновь. А он хорошо помнил что в старых свитках об этом написано: драконье сердце штука правдивая. Особенно, когда близким плохо. Не хочется быть вороной и каркать по пустякам, но - избавь Хозяйка! – с оборотнем что-то стряслось. Значит…

Выбираться отсюда надо, вот что это значит.

4

Телегу с лошадью Саня бросил за три квартала от «Трех Карасей».

Всю дорогу, трясясь в хлипкой повозке, он истово взывал к Хозяйке Удачи и молил, чтобы отвела она глаза городовым, которых служебный долг все-таки выгнал в этот час на улицы. Просил у неё, чтобы даровала она если не летаргический, то хотя бы глубокий сон обывателям, обычно мучавшимся от бессонницы и глазевшим от нечего делать в окна по ночам, а заодно направила дороги воров, грабителей и праздно шатающихся пьяных прохожих в другую от него сторону. И был услышан. Пока он тащил висевшего на закорках Машку к двери трактира, улицы оставались тихи и пустынны, и только бездомные коты провожали его пристальными взглядами из подворотен.

Щелкнувший дверным замком Дарек забрал из Саниных рук баул и оружие, в темноте не сразу разглядев висевшего за плечами оборотня. Но, когда в его руках зажглась одинокая свеча и разогнала тени по углам, трактирщик замер с открытым ртом.

— Па? — удивился подскочивший маленький барс, глядя на безжизненное тело отца. И пока лекарь тащил Машку через зал, он настороженно провожал взглядом его спину. Но как только Саня, еле удерживая заплечный груз, стал подниматься по лестнице, кинулся следом.

— Папка!

Ступени от двойной ноши тоскливо скрипнули под ногами, ребенок, хватая Саню за полы куртки, пытался заглянуть в лицо отца, у него не получалось, он подскакивал, царапался и рычал от бессилия.

— Ирби, ты мне мешаешь, — остановился Саня, боясь навернуться вниз вместе с Машкой. — Немедленно прекрати.

Но восьмилетнего оборотня эта просьба только подстегнула.

— Он не дышит!! — взорвал тишину отчаянный вопль. — Он не дышит! Он что, умер?! Он не может! Он же сильный! Он не может! Он так не может!!! — злые слезы прочертили дорожки на побледневших щеках. — Он должен!.. он мне должен… он Слиму должен…

Саня кое-как отодвинул плачущего Ирби, досадуя на задержку, и поволок оборотня в лабораторию. Но мальчишка внезапно подскочил и в два прыжка оказался рядом. Глаза ребенка полыхнули хищной, дикой ненавистью.

Лекарь ругнулся.

— От, бес тебя дери! — перед ним стоял зверь. Маленький, слабый, в человеческом теле, но способный сейчас натворить много непоправимого. И Саня обратился к силе, которую так и не смог осознать. — Спать!

Практически сразу Ирби сонно опустился на пол, и его пришлось осторожно переступить.

Слава Хозяйке, одной проблемой меньше. Все-таки усыплять взрослых гораздо проще – их не так жалко. Конечно, когда звереныш проснется, проблемы возникнут вновь, но это будет потом. А сейчас время просто катастрофически быстро уходит. Очень драгоценное время.

Дарек, взбежав на второй этаж и обойдя вдоль стеночки лежавшего на полу Ирби, догнал лекаря и задал бесхитростный в своем идиотизме вопрос:

— Машку убили, да?

И лекарь не хуже оборотня зарычал:

— Тогда какого рожна я его тащу, а не пинаю?! Ты мозги на ночь в тумбочке оставляешь?! — и тут же приказал. — Отнесешь пацана в комнату. Проверишь все двери и окна. Потом ко мне! Быстро!!

Пока Дарек возился с Ирби, пока метался по трактиру, Саня уложил тело Машки на длинный лабораторный стол, плотнее задернул шторы, зажег лампы…

Две новеньких масляных лампы были подвешены над столом. С полок свежевыкрашенного стеллажа на письменный стол перекочевали несколько бутылочек, колб, пробирок в подставке и горелка. Скрутка, в которой хранились самые ценные Санины инструменты, была развернута возле лежавшего Машки, раздетого и привязанного ремнями за запястья и щиколотки к металлическим скобам стола. Лекарь подошел к рукомойнику, взял мыло…

— Мне понадобится твоя магия, — не оборачиваясь, сказал он к трактирщику, остановившемуся в проеме дверей с кучей чистых тряпок и ведром кипяченой воды.

Дарек притащил это добро на всякий случай, впервые наблюдая необъяснимую жёсткость того, кто до сих пор был снисходителен и добр ко многим. Скупые, точные движения, непреклонная уверенность в каждом действии, в каждом слове, и холодный взгляд странных, словно поменявших цвет, глаз.

— Конечно, — полуэльф растерялся. — Я помогу. Всё что скажешь…

— Возможно, тебе будет плохо, — Саня тщательно вытирал ладони, — и страшно. Но я обязан предупредить. И обязан спросить у тебя разрешения.

— Да, конечно, я же сказал. Что нужно делать?

— Нужно твое умение изменять вещество. Только на этот раз не в кастрюле.

От этих простых, почти равнодушно сказанных слов, задрожали колени. Но Саня смотрел безжалостно.

— Нужно изменить кровь человека.