Дар. Золото. Часть 4

Глава 31

1

Над болотами алел морозный рассвет.

За ночь с небес опять навалило, нарты неровно проваливались в снег то одним боком то другим, собаки, утопая по грудь, надрывно дышали, но упрямо вспахивали снежную целину.

— Потерпите родненькие, потерпите, — уговаривала Серафима десятку крупных остроухих псов, запряженных попарно. — Недолече уж. До кривых сосен доберемся, там отдохнем.

Гай и Тулька были в нартах. Дракона Серафима заставила лечь, лишь подложила под голову наши с ним небогатые пожитки. Замотала шкурой и влегкую обвязала широкими лямками. Мелкая нахохлившимся совёнком устроилась в ногах у Гая и обеими руками придерживала берестяной короб, доставшийся Пончику.

Для меня же еще вчера Сима где-то откопала высокие, еденные жучками и мышами унты, но, как ни странно, обувка подошла по размеру, и в ней было тепло. В отличие от моих сапог. В них бы я отморозил ступни уже через полчаса, потому как пришлось вместе с Серафимой топать сзади и толкать нарты, помогая собакам.

Честно говоря, глядя на бесконечный заснеженный дол, я все больше и больше впадал в уныние. Это сейчас мы, хорошо выспавшиеся и позавтракавшие, тащимся уже больше часа, но стоит обернуться - изба Фроськи еще видна. Что же нас ожидает часа через три-четыре? Мы точно будем выглядеть как наш гавкающий транспорт – с вываленными языками и замерзшей пеной на мордах. Потому не покидала мое воображение вполне себе реальная картинка, где я, обвязанный веревками, скольжу по снегу за нартами в виде подмёрзшего бревна.

Не, конечно, можно было бы взять лыжи. У старухи были. Короткие, широкие, явно предназначенные для глубокого снега. Но лыжи были всего одни, а оставлять Фроську без «средств передвижения» мне бы совесть не позволила. Да, совесть у меня последние дни ведет себя несколько странно – напоминает о себе по поводу и без. И бабку, и Гая, и даже Пончика она записала в свои протеже и постоянно тыкает носом. Хотя, у меня уже возникли смутные подозрения, что ханур свой перелом усердно симулирует. Например, вчера, ближе к вечеру, они вместе с Тулькой устроили в избе настоящий тарарам, гонясь друг за другом. Ни Серафима, ни Фроська замечания им не делали, и остановилась эта неуемная парочка только тогда, когда Фроська спустилась с верхних полатей, громыхая по хлипкой стремянке кучей железа, и смущенно - зрелище не поддающееся описанию! – вывалила передо мной на стол гнутые капканы, вилы, лопату, порванные цепочки, пару кандалов и даже огромный амбарный замок.

На мои вытаращенные глаза она отреагировала просто.

— Почини?

Кстати, я так и не понял, откуда бабка узнала, что металл меня слушается. Но, понятное дело, выяснять не стал. Меня больше интересовало, почему ей стукнуло в голову, что я смогу все это починить. И ведь… смог!

А эти, с позволения сказать, люди выставились на меня, как на праздничное дерево, увешанное подарками-сюрпризами: хорошо если в сюрпризе конфетка, а если хлопушкой в руках рванет? Серафима наблюдала за мной с любопытством деревенского колдуна, получившего возможность увидеть работу настоящего дипломированного мага. Да, вот такой я тщеславный. На счет Гая не сильно ошибусь, если скажу, что ему было интересно искусство гномов. Тулька сунула палец в рот, и с детской непосредственностью не отрывала круглых глазенок от моей работы, а Фроська почему-то все время чмокала, будто я не железо тянул, а мешал в чугунке очередное варево. Один Пончик остался верен себе – он просто завалился спать у Гая под боком.

Правда, устал я до неконтролируемой тряски в руках - ремонтировать это ржавое барахло пришлось довольно долго. Но получилось! И получилось здорово. Все, что должно быть ровным я выровнял, что должно быть гнутым согнул, каверны на металле убрал, местами даже восстановил до чистого железа. А лопату сделал очень гладкой. Потом её слегка зачаровал на прочность и сопротивление воздуху и воде, чтобы сильно не ржавела в трудовом процессе. Словом – картинка! И всё это без заёмной магии, только своя. Даже Зараза присвистнул, обозвав «ювелиром доморощенным». Я не стал обижаться. Это ж какой повод гордиться собой! Единственное, что испортил – кандалы. Намеренно. Я их в блин раскатал. Большой и плоский. Уж больно отчетливые и далеко не радужные воспоминания они у меня вызывали. А на вопрос, откуда подобные «изыски» в лесной чаще, Серафима, прекратила наполнять водой бадью для мытья Фроськи, и выпрямилась.

— Здесь раньше торф добывали.

Естественно, я не поверил.

— Для добычи торфа нужно чуть больше, чем одна кособокая изба. Сараи нужны, телеги. А кандалы и цепи не нужны.

— Я не сказала, что это была нормальная артель.

— И? — но Серафима отвела глаза, подхватила ведра, прошла к двери. — Эй, ты хочешь сказать, что здесь держали невольников?!

Женщина надевала унты.

— Не-не, постой, ты хочешь сказать, что потом этот торф везли в села?

Очень интересное, надо признать, чувство меня обуяло. Что-то наподобие праведного гнева.

— И что, в селах об этом знали? И молчали?!

Скользнуло в мыслях, что братьев женщины могли как раз вот на таких заимках держать. Торф добывать. Для нуждающихся и терпеливых односельчан. До такой степени терпеливых, что готовы были добрые односельчане закрыть глаза на чужую подлость и на чужое горе. А что не так? Не свое же горе, чужое.

Серафима молчаливо нахлобучила шапку, влезла в тулуп.

— Да как же вы… — в горле пересохло, — …как же вы можете?

— Не можем! — она резко обернулась. — Их тут нет, как видишь.

Серафима смотрела мне в глаза, и от этого взгляда по спине пошел холод.

— А где они? — ну, да, ничего умнее я спросить не мог.

— Здесь болот много, — она отвернулась и вышла, хлопнув дверью.

Как там она рассказывала? Ей и шестнадцати не было, когда она мать сюда привезла. Н-да. Сурово.

2

Кривые сосны появились часа через два нашего забега. Заполза, так будет точнее. Когда и собаки, и мы с Серафимой, были уже на последнем издыхании. Ну, так мне казалось. Псы в пене, мы в поту, слепящий солнечный свет сверху и синие лесные тени вокруг.

А сосны эти оказались, я бы даже сказал, не кривыми, а скрученными. Низенькими, коренастыми, с короткими и толстыми ветками, с веерами растопыренных и неправдоподобно длинных игл. Деревья скучились в небольшую рощицу на холме, плавно спускающуюся к речной долине.

— Привал, — объявила наш каюр. Тулька моментально слетела с нарт, вытащила из баульчика за спиной тряпку и колобком покатилась к собакам, дышащим запаленно и неровно. И пока она вытирала собачьи морды, что-то тихонько шепча им в острые ушки, Серафима принялась утаптывать полянку.

— Не стой, — бросила она мне, видя, как я застыл возле нарт, — двигайся. Бельишко на тебе мокрое, небось? Просохнуть должно. Будешь стоять, быстро охолонешь и заболеешь. И дружка своего развяжи, путь ноги разомнет.

Я только пробормотал себе под нос:

— Дальше тоже так будет? — понимал, что надеяться на отрицательный ответ даже не смешно – кругом царило белое безмолвие, и снег алмазами сверкал в утренних лучах.

Серафима легко рассмеялась.

— А как же! — и загадочно стрельнула в меня глазами.

Гай меж тем самостоятельно выпутался из лямок, осторожно откинул шкуры и сел.

— Тишан, — прошептал он, пока я глазел на скрученные винтом деревья, — я здесь могу обернуться.

О-па. Совсем забыл, что Гай крылатый. А причина, заставляющая его оставаться в человеческой ипостаси, и вовсе вылетела из головы. Осторожно просмотрел пространство магическим взглядом и чуть не подпрыгнул от радости. Всё! Мы вышли из хаоса! И из болот. Потоки вокруг мельтешили ровненькие, упорядоченные. Я не удержался и потянулся за ними, как изголодавшийся нищий за душистым ломтем хлеба, и неожиданно для себя почувствовал, как за тонкими зелеными нитями потекли ко мне невидимые струйки совсем иной силы. Чистой, бесконечной, живой. Той самой, что слагается из крошечных крупинок движения ветра в бездонной выси; из шепота солнечного утра; из переливающихся радужным светом снежинок, лежащих под ногами. Я наполнялся ими словно дырявый сосуд, попавший в воду – погружаясь с головой и теряя дыхание от восторга!

— «Ini’tianas, ez seminer! Ques’tus!», (1) — мелодичный звон наполнил все закоулки, все отнорки души. Заскользил чарующим эхом, сверкнул вспышкой невидимого света, растаял морозным облаком где-то на краю сознания. Мирозданье закружилось перед глазами разноцветьем радуги, стало легко-легко, будто ветер понёс тебя, маленькое, невесомое перышко, в пространство, до этого мига неведомое, недостижимое. — «Nost’a Grato’r!» (2)

3

А-а! Вот оно что. Память рода проснулась, да? Ну, надо же, и полгода не прошло! Где ж ты была всё это время, родная? По каким весям ты шлялась? Я столько времени, сил, да и крови потратил, (причем, не только своей), а ты тут… строишь из себя существо с белыми крылышками. С посвящением поздравляешь. Типа, я теперь полноценный гномий маг. А на фига мне сдалось это посвящение, когда я здесь, у беса на рогах, а мои друзья непонятно где. Непонятно что с ними, а я ничего сделать не могу, ничего не знаю, не умею, и… короче!

«Рorc’o!» (3) — захихикало в голове, удаляясь все дальше и дальше, и будто исчезло совсем.

Я поперхнулся. Собственным возмущением! Нет, я все понимаю, но обзываться-то зачем? Стоп, это я что же… гномий язык теперь знаю? Это я теперь, наши книги могу спокойно читать? Конечно, при условии, что найду хоть одну полноценную.

— Дядя Тишан, ты с кем разговариваешь? — пигалица теребила меня за рукав, а рядом еще три пары глаз пялились на меня как-то подозрительно озабоченно. Причем, одна из берестяной коробки.

Что, опять всё вслух? Н-да.

Серафима вернулась к своему занятию, попутно отыскав под снегом охапку хвороста, видимо специально заготовленную раньше. Сложила находку в центре вытоптанного круга, движением пальцев зажгла чуть влажные ветки.

— Тулья, — окликнула он дочку. Девочка опять с энтузиазмом теребила пса размерами раза в два больше нее и что-то недовольно ему выговаривала, — пойдем со мной.

И показала мне на огонь.

— Грейтесь. Мы тут по своим делам сходим, по девичьим.

Когда она, подхватив Тульку на руки, скрылась за усыпанными снегом кустами, я притащил из нарт шкуру и бросил ее к костерку.

— Фу, — улегся я возле тепла, наблюдая, как Гай с трудом преодолевает пять шагов по снегу и валится рядом, — Мне вот интересно, насколько ты у нас ду… целеустремленный, чтобы в таком состоянии лететь через море?

Пончик вылез из короба и, брезгливо встряхивая лапами, пробирался к нам по следам Гая.

— Ты о чем? — дракончик протянул ладони к огоньку, блаженно прикрывая веки.

— Ты же лететь собрался.

— А ты?

Он, понятное дело, был серьезен дальше некуда. Что я мог ему ответить? Особенно памятуя наш разговор в эльфийском тереме. Правду, только правду и ничего кроме правды.

— Нет, Гай. Я не вернусь к вам. Мне в Лирию надо.

— А как же договор?

— Договор я выполнил и даже перевыполнил.

— Осталось еще одно гнездо!

— Осталось. Когда буду рядом, активирую. Оно в Вессалии. В поселке под названием Рыбачий. Там как раз Алабар вылупился. Мне Дох объяснил. А еще я оставил вам воду. Много воды. Под вашими скалами я нашел озеро. Так что от жажды вы теперь не умрете.

— Вода? — зрачки дракона расширились. — Не знал.

— И не мог знать. Я перед вылетом Доху рассказал.

— Но… за воду мы платим… платили, — Гай совсем растерялся, — значит, мы теперь тебе должны? Тоже золото?

— Послушай, дракон, неужели тебе до сих пор непонятно - мне не нужно золото. Если я сильно захочу, у меня его будет больше, чем у вас. Но я не хочу. Да и вообще, что у вас есть такого, что было бы мне нужно позарез? Ничего! Но, в отличие от вас, у меня есть друзья и у меня есть цель. Это для меня сейчас гораздо важнее, чем ваше сытое благополучие. А, чуть не забыл…

Пришлось подняться, прошуршать снегом до нарт под внимательными взглядами улегшихся на снегу собак, найти мой полетный баул, вернуться, протянуть дракончику пятый Ключ.

— Это тебе. Возьми в руки, он активируется.

— Зачем?

— А как ты собираешься сопротивляться ментальному вмешательству? Мы к вечеру в селе будем. Надеюсь. И я не уверен, что Серафима там единственный ментальный маг.

— Серафима ментальный маг?! — Гай попытался вскочить, но ноги дракончика подвели, и он чуть не свалился в костер. Едва успел его отдернуть.

— Ты чего орешь? Она сама об этом не знает. Да и слабенькая она. У нее хорошо с огнем получается и с ветром. В маму пошла. Так что бери. Чтобы я за тебя спокоен был.

— А когда вернуть? — он потянулся за оружием. Все-таки есть в этих клинках что-то очень притягательное.

— Ключ не возвращается, что б ты знал. Да ты сам его отдавать не захочешь. И еще. Как я понял, твой клинок очень рассудительный, прям весь в тебя. Но все-равно, не позволяй ему брать над тобой верх.

— Первый раз слышу, что у ножей есть рассудительность, — фыркнул Гай, но уже с интересом разглядывал затухающие искры изумрудной вязи на лезвии. А я откинулся на спину, и уставился в сверкающее хрусталем небо.

4

Вернувшиеся из рощицы Серафима и Тулька тут же расположились на принесенной мной шкуре. Женщина принесла с собой пару коряжек, и сразу же подкинула их в огонь.

— Гай, — строгость в её голосе заставила дракончика побледнеть, — тебе матушка снадобье дала?

Парень осторожно кивнул.

— Две крынки?

Он снова кивнул.

— Пей одну сейчас. Отсюда поедем быстро, тебе нужно будет держаться самому. Где зелье? В твоих шмотках?

Дракончик в очередной раз кивнул, и Серафима, озадаченная его внезапной немотой, глянула удивленно, но молча встала, принесла вещмешок и кинула ему на колени. Гай старательно отковырял воск на горлышке глиняного кувшинчика и сразу опрокинул содержимое в рот. Я даже восхитился! Такое доверие! А вдруг там отрава, что тогда? И тут же понял – чепуху сморозил. Стоило ли тащить тяжелого дракона сюда, давать ему яд, чтобы… что? Н-да, паранойя она такая. Кстати, а как это мы «поедем быстро»? Вокруг тот же снег, тот же лес, речка внизу. Тоже в глубоком снегу.

Пока я наблюдал за драконом – паранойя же! – Серафима обстоятельно надевала собакам на лапы что-то похожее на чулки: кожаные, с широкими хлястиками. Удивился, зачем? В снегу они их потеряют, к гадалке не ходи. Зато Пончик проникся любопытством. Он пристально следил за процедурой обувания и, как я подозреваю придется мне в скором времени исполнять прихоть моего подопечного в плане подгона его мелкой светлости таких же башмачков. Не понравился ему снег, не понравился.

А вскоре груженые Гаем и Тулькой нарты, со мной (Пончик почему-то залез мне за пазуху) и Серафимой на закорках, уже неслись вниз к реке со скоростью... свиста! И я понял, где наш каюр так хорошо наловчилась в применении магии ветра и огня. В дороге! То, что сейчас делала Серафима, было настолько просто и настолько же сложно, что вызвало во мне незнакомое до сего дня чувство – зависть! Восхищенную и неприкрытую! Казалось бы, ну чего проще, ровный горячий ветер узкой струей направить впереди бегущих собак, растопить и тем самым уплотнить снег. Только есть одна мелочь, снег нельзя превращать в воду. И так же нельзя делать его рыхлым и липким, чтобы не тормозить разогнавшиеся нарты. А лучше, если под собачьими лапами будет ровный ледок, не особо гладкий и не особо хрупкий. Это значит, что поток воздуха, посылаемого магом, должен быть сильно нагрет «впереди», и охлажден до морозного состояния «сзади». Большим и указательным пальцами вперед посылается "горячий" поток, а следом за ним, тремя остальными, "холодный". И все это в одной непрерывной струе! И все это на скорости бешено летящих тренированных гончих псов! Не-е, есть в Вессалии одаренные, есть. Я бы придушил, того, кто придумал долбанный дворянский Кодекс, где простолюдинов-магов убивают еще в детстве. Своими руками придушил!

5

К вечеру, когда солнце уже цепляло нижним краем заснеженные поля, мы подъезжали к селу, по-хозяйски раскинувшемуся на крутогоре. В упряжи, осталось восемь собак. Двух из этой тявкающей шайки пришлось определить на нарты – сбитые в кровь подушечки их лап здорово замедляли скорость всего "экипажа". Сначала одна, потом другая псина оказались в нартах впритык к дракону, и до самого дома щерили клыки, не решаясь нарушить приказ Серафимы и не сдернуть куда подальше от столь близкого и страшного соседства. Что впрочем, было взаимно. И стоило высоким воротам большого рубленого дома проскрипеть за нашей клыкастой кавалькадой, как оба пса моментально спрыгнули с нарт и потрусили в сторону длинного сарая, явно предназначенного для них.

Тулька деловито засуетилась развязывая животных, а Серафима с облегчением уселась на крыльцо.

— Приехали, — констатировала она очевидное. И тут же озвучила весь предстоящий расклад на дальнейшие действия. — Муженек мой на общих работах нынче. Скоро придет, тогда и баньку затопим, и вечерять сядем. А сейчас, вытаскивайте из нарт свое шмотье и давайте–ка за мной. В матушкину светелку вас определю.

Меня слегка покачивало, Гая заметно шатало, и мы не особо сопротивляясь, потащились за хозяйкой в дом. Раз приглашают, чего носом крутить? Только вот как и чем ей платить? Я, конечно, прихватил с собой серебро с медью, что драконы мне выделили. Но мы ведь еще и у Фроськи жили, и хозяйничали там, если уж по-честному. А нас ведь туда никто не звал.

— Серафима, давай сразу договоримся. Сколько ты с нас возьмешь за постой? Ну, и за Фрось…инью.

Спросил, и тут же вспомнил Насью из Малых Пяток, которая вместо денег выцепила с меня обещание исполнить просьбу. В будущем. Теперь-то я на такую авантюру ни за что бы не подписался, а потому, заранее приготовился интенсивно отбрехиваться от подобной сделки.

Неожиданно Серафима отвела взгляд, покусала губы и выдала.

— Тут дело такое… я ведь знаю, кто вы будете.

Сердце у меня ёкнуло. Гай тут же глянул в оконце, однозначно примериваясь к прыжку. Сильно сомневаюсь, что у него получилось бы, но намерение было показательное.

— …и кто же? — сглотнул я.

— Так эльфы. Беглые.

— …беглые? — вот уж кем-кем, а эльфом меня еще ни разу не обзывали.

— А какие? Беглые, конечно! Пришли с севера, ни поклажи, ни оружия путевого. Одежка хоть и меховая, да нет в наших лесах таких зверей, чтобы мех у них красный был. Обувка и того хуже. Куница ваша, опять же, странная, - она показала на Пончика, уже деловито обнюхивавшего углы, – у нас такие не водятся. А ещё, вы только наполовину эльфийской крови. Это сразу заметно. Может, и бежали оттого? Слыхала я, что смесков у вас не больно-то жалуют.

— Почему ты решила, что мы… смески?

Моя озадаченность женщину насмешила.

— Хах! Так у вас глаза у обоих зелеными становятся. Иногда. А еще ты маг. У эльфов своих магов нету, значит, ты эльф наполовину.

Мы с Гаем переглянулись.

— И… что ты собираешься делать?

— Да ничего, — усмехнулась Серафима. — Вот твой друг немного оклемается, и идите себе на четыре стороны. А на счет оплаты… ты же маг?

— Н-ну, — насторожился я.

— Говорят, синей меди на самом деле не бывает. Говорят, ее эльфы делают.

Теперь уже я чуть не рассмеялся. Вот такая, оказывается, государственная тайна. Об этой тайне каждый селянин знает и преспокойно с этим живет. А дворяне - кость голубая, кровь белая - свято веруют в, якобы, недосягаемость своих секретов. Ну-ну.

— Ты хочешь, чтобы я тебе синьку сделал? — спросил я, чувствуя, как дракон успокаивается. — Но ты знаешь, что тебе ее нельзя носить, ты силу потеряешь? И Тульке нельзя.

Серафима помрачнела.

— Да не мне. Муженьку моему. Дырочку просверлю, веревочку вдену, на шею повешу. А то он в храм зачастил. Возвращается оттуда и глаза прячет, как кот нашкодивший. А у меня в голове картинки одна другой краше, как Сифий ручонками трясет, колдунов да ведуний грешниками обзывает. Мол, нет нам прощения, а кто с нами цацкается - тяжкий крест на себе несет. И проклясть грозится. Так-то мужик у меня хороший, работящий, ласковый, но голову ему Сифий дурит, ох дурит. И не только ему. А я за дочь боюсь. В селе никто не знает, что она уже сейчас сильнее бабки-то.

— Понятно. А муж твой… как это… он Хозяйкой не отмеченный? — Серафима мотнула головой. — Ладно, сделаю. Только учти, хватит на полгода от силы. Потом опять в обычную медь вернется.

— Хоть так. Может, за это времечко что и поменяется, — женщина вздохнула. И добавила. — У нас в сарае одна приспособа есть. Отец на ней всякие штуки из дерева делал. Балясины для перильц, посуду какую, прялки, матрешки, колеса те же... Починишь? Жалко механику, ржа ее совсем доела. А наш кузнец меня... в город он меня послал, в общем.

Вот это я понимаю хозяйская смекалка. Что такое колдуну сделать синюю медь? Раз-два и вся работа. Мало ли, что одна чешуйка этого металла на дюжину злотников потянет. Колдуну это ведь ничего не стоит. Так что, негоже гостюшкам зазря прохлаждаться. Пусть поработают.

— Попробую, — все-таки я рассмеялся, — но если не получится, не взыщи.

Серафима кивнула и вышла.

А мы с Гаем, скинув одежду на пол, завалились на широкую лавку, прямо на узорные вязаные покрывала, поверх взбитых перин. Да знаю я, что это некрасиво, невоспитанно и все такое, но устали оба так, что впору просто закрыть глаза и, не сходя с места, помереть. Надеюсь, хозяюшка простит нас, непутевых.

6

Сколько я проспал не знаю, но точно немного. И проснулся не сам. Разбудили голоса за стеной. Вернее, за крепкой дощатой перегородкой, где, как я помню, была гостиная, или как ее селяне называют, горница.

Гай тоже не спал, наверняка проснулся раньше меня и сейчас напряженно прислушивался. Увидев, как я довольно шумно съехал с кровати с намерением нацепить штаны, приложил палец к губам. Чем озадачил еще больше.

— Заплутали они, — голос Серафимы был чем-то недоволен, — вот и подобрала.

— Смелая ты, как я посмотрю.

Я подкрался к вышитой веселыми петухами занавеске, заменяющей комнатную дверь, и совсем чуть-чуть отодвинул. Кряжистый мужик в объемных зелено-полосатых штанах и грубовязанной рубахе сидел на лавке и беспрестанно мял в кулаке меховой треух. Наверное, снял, а куда пристроить не нашел.

— Надобно было их в лесу оставить, что ли? — Серафима, сложа руки на груди, подпирала печной угол.

— Оставлять людей в беде грех большой, — певуче, с красивыми обертонами прозвучало чуть в стороне, и я скосил глаза. Похожий на многоведерный бочонок с головой вместо пробки и укутанный в черную хламиду индивидуум держал приветливую лыбу на мясистом лице. Но его неопределенного цвета глазки лучились вовсе не дружелюбием. Это что, тот самый Сифий? От уж точно, хряк, так хряк. Надо же так отъесться!

— И я о том, — Серафима растянула губы в издевательской улыбке, — живу по заветам, батюшка.

— По заветам оно славно, Серафимушка, только беречь себя надо. Ты бы спросила своих гостей, кто такие, откуда, куда. Может тати к нам в село пожаловали. Не расспрашивала? Зря, детонька, зря. Зови теперь их, чего уж там. Сами спросим.

Мне вот интересно, какого Хозяина болот он в этом доме распоряжается?

— Зачем же батюшка людей из бани тягать? Пусть попарятся всласть, погреются. Банька хорошо протопилась. Умаялись они бедняги, седмицу в лесу мыкались. А кто они я спрашивала. Приказчики с Болота. Одного Евсей звать, другого Гришка. На охоту собрались. Только городские ведь! Какая им охота? Покрасоваться хотели перед девками своими. За медвежьей шкурой ехали. Вот и приехали. Лошадей волчья стая порвала, а сами день-ночь на сосне сидели.

— Далековато от Болота, — не поверил мужик в штанах.

— Так седьмицу же плутали! Вот и забрались в чащобу.

— Ладно, Сима, — мужик цепко осмотрел каждый угол, — поздненько уже. Как я понял, гостям твоим торопиться некуда. Так пусть с утра ко мне подойдут, отметить их надо.

— Подойдут, подойдут, — сразу согласилась Серафима, — только не больно ли ты, дядь Хазай, много на себя берешь? Где отмечать-то будешь? В какой книжке? Ты ж буквицу от тыквицы не отличишь. И зачем это тебе так понадобилось?

— Ты, по лесам да по долам мотаешься, ничего тебя не интересует. А в империи нашей страшные дела творятся. Королевишну Алевтину, чуть не убили. Отравить хотели. И кто?! Дворянки! Баронессы! Сестры! Их как порядочных на бал пригласили, погостить оставили, а они черной неблагодарностью отплатили. А отец их и того хуже, на короля покушение готовил. Наемникам заплатил, на королевский отряд напал. Хорошо Стража вовремя пресекла. Слава Хозяйке, в казематах теперь этот барон, — мужик приблизил чуть ли не к носу Серафимы пылающее праведным гневом лицо и громко прошептал. — Но у него подельники, говорят, остались. И сыночек на свободе шастает. Того сынка и ищут.

— Дядь Хазай, где тот король с королевишной, где село наше?

Мужик легко отодвинул её с дороги, снял с крючка меховую доху. Обернулся, вытянул указательный палец и угрожающе прищурился.

— Я те всё сказал. А не придут твои спасённые, я сам тобой займусь. А то ишь, лечить она взялась. По Фроськиным следам пошла? Гляди, надорвешься, как и она.

Мужик вышел, хлопнув дверью так, что она с визгливым всхлипом открылась вновь. Потянуло морозцем. Бочкообразный священнослужитель торопливо покатился следом, вошел боком в дверной проем, но за собой прикрыл аккуратно, словно боясь сделать что-то не так.

А мои кошки не заскребли. И даже не заорали. Они рванули когтями душу страшной догадкой, и я закрыл глаза, пытаясь успокоить вдруг дико застучавшее сердце.

7

Мужик Серафимы оказался ей под стать. Кудрявый красавец с открытым, добродушным лицом. Пока жёнка разговаривала, а потом выпроваживала со двора непрошенных гостей, он как раз топил баню. Видеть, что за гости приходили, он видел, но сомнительное удовольствие общаться с ними переложил на Серафимины плечи.

— Преподобный Сифий у нас был? — зашел он в горницу, скидывая короткую куртку и поправляя подвешенную на веревочку масляную лампу.

Мы сидели за столом, покрытым небеленой скатертью, где призывно пахли сдобные ватрушки и парил в деревянных кружках травяной взвар. Но кусок мне в горло не лез, пальцы дрожали, и я сомкнул ладони вокруг посудины. Гай, ощущая мое состояние, но не понимая в чем дело, уткнулся взглядом в стол и глаз не поднимал. Даже Пончик изображал добропорядочную «куницу» смирно сидящую под лавкой, и тяжело вздыхал, поглядывая на стол.

— Гости наши не по нраву им, видишь ли, — возмущалась Серафима. — Не ждала я от дядьки такого. Он же чуть что, самолично за снадобьями ко мне бежит, а тут пальцы распустил, указывает, грозится. Как сам таскается в лес за дичиной со всякой ненашенской ватагой, так ничего, а как кто другой, так всё ему расскажь да покажь.

Авдей, как звали парня, мрачно покосился на нас, явно не одобряя наше присутствие здесь, но промолчал. Чувствую, будет у Серафимы та еще бурная ночь, если муж начнет с ней отношения выяснять.

— Мы завтра уйдем, — пообещал я.

— Куда? — Авдей посмотрел так, будто я ляпнул несусветную чушь, — Завтра вьюга заметёт. Сидите уж тут, пока непогода. А к старосте нашему сходите, раз надо. И в храм загляните, настоятель наш помолится за вас, грехи ваши отпустит. С миром-то в душе и по дорогам ходить легче.

Серафима глянула на него, раздув ноздри, молча подхватилась, добавляя в кружки из чугунного носатого чайника.

— А откуда староста узнал о том, что принцессу отравить хотели? — голос меня подвел, окончание фразы я прохрипел, но слава Хозяйке, все решили, что я взваром поперхнулся.

— Так известно, откуда, — подозрительно уставился на меня Авдей, — гонец был. Да не какой-нибудь, королевский! Королевские они скорые. Он на толковище голосил. Потом грамоту настоятелю нашему, Сифию, отдал.

— А настоятелю она зачем?

— Так староста наш, дядь Хазай, читать не больно-то умеет, а батюшка грамоте обучен, не то что мы, бесталанные. И книг у него в келье много. Гонец у него долго был, засиделся. Наверное, благословение получал, — неприкрытая гордость звучала в голосе Авдея. — О настоятеле нашем, батюшке Сифии, за сотню верст слава идет, сила у него есть молитвенная! Как посмотрит, так сразу все про тебя знает.

Какой знакомый мотивчик у песенки. Помниться преподобный Гувер в замке князей Расов тоже все про всех знал. Кровью это знание оплачено.

— Так что? — вдруг повернулся ко мне Авдей, — сходите к нему?

Я уже хотел было, как умная лошадь, просто мотнуть головой, но замер, боясь спугнуть пришедшую мысль.

— Обязательно! — с жаром пообещал я. — К такому человеку обязательно нужно идти. Завтра. С утра. С самого утра. Как от вас к храму побыстрее добраться? Ну, чтобы не плутать по околице.

8

Помылся в баньке я быстро. Опрокинул на себя пару ведер, намылился, смыл и удрал из горячего помещения. Чем вызвал недовольство дракончика. Ему баня понравилась, особенно возможность неограниченного выливания воды на голову, и он собирался поторчать в ней подольше. А тут видите-ли из-за меня приходится прекращать приятное времяпровождение. Но напоминание, что злоупотреблять гостеприимством не желательно, особенно в нашем случае, привело Гая в чувство. Он быстро вытерся, оделся в чистое (я еще у Фроськи все постирал) и мы ломанулись по снежку через холодный двор в назначенную нам светелку.

Первый шок от полученных новостей об отце и сёстрах прошел, и где-то глубоко внутри меня трепыхалась надежда, что может быть это ошибка. Что может быть, это какого-то другого барона отправили в казематы, и это какие-то другие сестры пытались «отравить» дочь Калина Первого. Надежда, как известно, подыхает последней, и я намеревался очень скоро либо ее добить, либо воскресить. И то, что я готовился сделать, иначе как авантюрой не назовешь. Но оставаться в неведении для меня оказалось смерти подобно, сидеть на месте я не мог, и вскоре крался темными подворотнями, периодически посылая вокруг себя ментальный «поиск». Грубо, не церемонясь, вламывался в сознания дворовых псов, то и дело пытавшихся устроить мне всеобщее обтявкивание. Один раз не рассчитав силы отправил в обморок припозднившегося возницу, возвращавшегося домой на телеге и упоенно оравшего во все горло непристойные частушки. И совесть моя при этом отмолчалась. И все вессальские крысюки попрятались по норам, чтобы не приведи Хозяйка, не помянул я их всуе, до того я был взбешен.

Пончик грелся за пазухой. Мой категорический приказ оставаться в доме и охранять дракона он так же категорически проигнорировал, и заметил я это пушистое недоразумение, только через три проулка от Серафиминых ворот. Ругаться вслух было некогда, ханур был сунут за меховую полетную куртку с угрозой дальнейшего наказания за самодеятельность, но, по правде сказать, мне было не до него.

Островерхая, с кованым флюгером на маковке, сложенная правильным шестиугольником бревенчатая изба, с высоким крыльцом, резными перилами и ставнями на узких решетчатых окнах похожих скорее на бойницы, заменяла в этом селе храм. Строение скорее напоминало хорошо укрепленную крепость, чем место совершения светлых таинств и молитв.

Длинные, амбарные створки храмовых дверей были заперты изнутри. Причем, замок, что меня удивило, был довольно сложным, со стальными тягами к потолку и полу. Таким способом он блокировал двери сверху и снизу, и открыть их даже с использованием тарана казалось невозможным. Как есть - крепость. Спрашивается, зачем и от кого святому месту защищаться? Разве что во время внезапного нападения захватчиков в храме могли спрятаться жители. Но достаточно пары искр и эта бревенчатая крепость станет большим и долгогорящим факелом с запертыми внутри людьми. Так себе перспектива.

Железо послушно щелкнуло, массивная створка подалась наружу и сразу закрылась за моей спиной, стоило шагнуть в темноту храмового зала. Пончик сразу же скользнул вниз по штанине и исчез, заинтересовавшись запахами и шорохами, а я направился вглубь, где должна была находиться лестница. Тусклый свет в окне под самой крышей я заметил еще с улицы, а темнота мне не помеха, потому очень скоро я эту лестницу нашел, взлетел по крутым ступенькам, и встал перед узкой дверью, решая редкостный по своей нелепости вопрос: а как сюда заходит его толстое настоятельство? Может я ошибся? Огляделся, но никаких других дверей не увидел.

«Если что, уважь старого друга, а?» — вдруг попросил Зараза.

От неожиданности я вздрогнул. Тьфу на тебя! Целый день безмолвствовал, а тут проснулся. Ты о чем?

«Разве ты не кончать его пришел?»

Я чуть не застонал, а следом чуть не выругался. И замер. А правда, какого беса я сюда притащился? Спросить, где свиток, который ему отдал гонец? Или поинтересоваться что они тут делали, уединившись от любопытных селян? А даже если он мне ответит, что дальше? Заберу свиток и уйду? Далеко ли дойду?

Кажется, я сморозил глупость, пробравшись сюда, и будет лучше, если я, так же по-тихому, смотаюсь отсюда. Завтра у старосты постараюсь все выведать. И уже опустил ногу на одну ступеньку.

В келье раздалось пение. Нет, не молитвенное величание, благозвучие которого я, было дело, слушал в Вессалинском храме, когда значился адептом Академии. За дверью, со скабрезным присвистом, зазвучали те самые похабные частушки, которые я слышал буквально полчаса назад. Только в ещё более откровенной интерпретации. Меня это озадачило. Голос вроде бы похож на настоятельский, но слух у меня не особый, могу ошибиться, тем более, что последовавшие за песенным исполнением громкие глотки, словно кто-то давился большим количеством жидкости, показались странными. А вдруг его там пытают?

«Ага, частушками».

Резко открыв дверь и ожидая увидеть кого угодно, но не настоятеля Сифия, я оторопел. Нагишом, поднявшись на цыпочки и тряся жирным пузом, священнослужитель исполнял балетное па перед огромным, во всю стену, зеркалом. В пухлых пальцах правой ладони он держал тонкий пустой фужер и с элегантностью пьяного кабана, вставшего на задние лапы, салютовал своему зеркальному отражению.

— …ё-о… — выдохнул я, впечатленный открывшейся картиной.

Грохот от падения многопудовой туши подтвердил, что увиденное мне не почудилось, а строители ставили храм на совесть – полы выдержали, лишь слегка затряслись.

А потом всё случилось так, как должно было случиться. Сифий, оказавшийся (с чего бы это?) сильным ментальным магом, даже в состоянии алкогольного опьянения и с позиции лежа, сумел вдарить по моему опешившему сознанию как кувалдой. И стекся бы я по стеночке, пуская пузыри, но Ключ на то и Ключ, чтобы хранить своего Хранителя. Поэтому пузыри пускало его настоятельство, что дало мне время порыться в его вещах. Согласен, обыск не наш метод, потому что я ничего не нашел. Ну, из того, что искал. А из того, что не искал, было найдено много чего интересного, особенно коллекция явно дорогих и редких вин, спрятанная за книжным шкафом. Даже пожалел, что у меня непереносимость спиртного.

Одним словом, предстояло, самое неприятное, а главное, безальтернативное. Допрос.

9

Во избежание всяких непредвиденных ситуаций я кое-как подтянул телеса настоятеля к массивной кровати и привязал за ногу его же ритуальным поясом. Кто этого борова знает, вдруг попрет с перепугу напролом, я ж при всем желании не смогу его остановить - в нем весу штуки четыре таких как я. Короче, привязал и стал ждать когда очухается.

Насколько я помню академические лекции, от подобного ментального удара, что настоятель продемонстрировал, можно запросто двинуть кони. Но алкоголь нам в помощь – ментальное воздействие гаситься прямо пропорционально количеству выпитого. Если бы Сифий нажрался до невменяемого состояния, то в царство розовых бабочек он ушел бы от силы на несколько ударов сердца. Чуток побулькал бы соплями и протрезвел. Но видимо, не был он в соответствующей кондиции, поэтому пришлось четверть часа ждать просветления его святейшества, накинув на вольготно раскинувшиеся чресла кроватное покрывало.

Присел я на единственный в комнате стул, оперся локтями о коленки, положил подбородок на сцепленные ладони и, когда Сифий начал подавать признаки жизни, спросил:

— Вы случайно на сцене никогда не выступали? В кабаре, например? Что-то лицо мне ваше знакомо, — никогда раньше я это чудо не видел, но у нас ведь тут допрос намечается. А по канонам жанра допрашиваемому надо интенсивно трепать нервы.

Он меня услышал. И прекрасно понял, (я это почувствовал), но продолжал живописно изображать хрюшу на травке. Нет, я понимаю, у каждого свои тараканы в башке, хочется человеку поплясать перед зеркалом в неглиже - штандарт в руки. Но это человеку. В смысле, человеку обыкновенному. А вот человеку, претендующему на звание духовного лидера, пусть даже в отдельно взятом северном селе, не комильфо. Как бы, в его положении подразумевается соответствие внутреннего и внешнего содержания. Хотя… я не прав - здесь, как раз, полное соответствие.

— Что ж это вы, уважаемый? Магов отступничеством клеймите, исчадиями бездны обзываете, а сами, — я добавил в голос искреннее изумление, — дипломированный магический специалист при алтаре!

Конечно, дипломированный! Уж с этой школой я хорошо знаком, ректор Академии Магии и Тонких искусств Балор не даст соврать.

Сифий открыл поросячьи глазки.

— Дитя мое, кто ты? — хорошо так спросил, душевно, с интонацией. Если бы не покрывало на «средней» части тела, можно было бы и на колени перед ним опуститься в благоговейном экстазе. Похоже, он на мне ментальные заморочки отрабатывает.

Но «дитём» я могу быть только для одного человека. Ради которого я сюда и заявился.

— Глашатай сегодня вам свиток оставил, — мне резко расхотелось общаться, — где он?

Сифий был озадачен. Моей неподатливостью. Но думать и анализировать он упорно не желал.

— Покаяние, дитя! Оно одно спасет тебя от справедливой кары за святотатство и за скрытое проникновение в святую обитель! — этот недобитый хряк усилил ментальный нажим, пытаясь продавить мой блок. — Хозяйкой нам заповедано всепрощение, и я готов принять твою исповедь.

Нет, он реально соображать разучился. От безнаказанности, наверное. И страх, кстати, тоже потерял. Надо спускать с небес.

Вынул Ключ из ножен, положил на колено.

— Еще раз. Где свиток?

— …э… на столе, — в голосе засквозило что-то похожее на понимание. — В папке. Кожаный переплет.

Н-да, надо еще выяснить, кто из нас двоих соображать разучился. Вот скажите, почему я решил, что пергамент из королевской канцелярии надо прятать? Во-первых, от кого, во-вторых о нем и так все знают. Тем более прятать в тех местах, где я его искал - в шкафах, за шкафами, в комоде, и даже под матрацем. И самое смешное, мне даже в голову не пришло, что, как и все подобные документы, его можно просто положить в папку. Обычную папку на обычном столе. Возле обычной чернильницы, как в данном случае. И достаточно было просто раскрыть эту обычную папку, чтобы увидеть искомое.

Надежда растаяла.

Фамилия Райенов бросилась в глаза сразу и была упомянута трижды. Сначала рядом с именами Ташки и Сашки. Потом… имя отца.

«Заговор»… «покушение на короля»… «покушение на наследницу»… «сопротивление при аресте»… «подкуп охраны сокровищницы»… «проникновение в подземное хранилище»… «хищение особо ценных артефактов»…

Да. Все правильно. И хищение было и проникновение. И сделал это барон Райен. Я.

Глаза защипало, грудь сдавило обручем боли, свиток задрожал в ладонях.

Сквозь мутную пелену вглядывался я в узорные буквы, упрямо стараясь дочитать до конца. Узнать, что это я главный зачинщик и вдохновитель заговора. Что заочно приговорен к повешению. Что все мне сочувствующие и помогающие будут висеть на соседних столбах, а те кто меня найдет или на меня донесет, будут высочайше обласканы. Титулом, землей, золотом. Или конфискованным имуществом бунтарей. Но милосердие Калина Первого не знает границ, и если барон Тишан Райен вернет украденное, то ждет его не смерть, а изгнание, а семейству его монашеский скит и покаяние.

Как же любят сильные мира сего, когда невиновные каются.

Движение сбоку я заметил поздно. Еще заторможено поворачивался, а Сифий с душераздирающим воплем уже хватал себя за голову и, выпучив на меня стекленеющие глаза, валился на бок.

«Вот дебил!» — досаду и презрение Зараза не скрывал. — «Это ж надо быть таким тупым».

Я не сразу понял, что настоятель второй раз пытался пробить меня ментально, и Зараза второй раз отразил нападение. Только на этот раз настоятель был трезв. И, судя по мокрому пятну, растекшемуся вокруг его седалища и запаху испражнений мгновенно заполнившему келью, в этот раз его мозги не выдержали. Бренный земной путь священнослужителя Сифия был закончен. Плохим он был духовником - не знал, что нельзя испытывать судьбу дважды.

А я впал в ступор. До того нелепой показалась мне эта смерть, что какое-то время я даже не слышал, что говорит Ключ. Очнулся и тут же получил выговор:

«Кончай глазеть! Развязывай его, и уматываем отсюда».

Да-да, надо развязать. И положить пояс на место. И вообще, надо тут все в порядок привести.

«Не надо! Суй пергамент обратно в папку и ходу! Пока сюда никого не принесло. Кто знает, может этот дурак какую-нибудь бабу ждал. А тебе еще входной замок закрывать».

Но… зеркало. И бутылки за шкафом… Тут все так и останется?..

«Вот и хорошо. Можно налить вино в фужер и поставить рядом с трупом. Кстати лампу надо потушить, а свечу зажечь. Пусть полностью прогорит. Когда сюда зайдут, подумают, что этот умник сам забыл ее погасить. Или не успел».

Я, будто во сне выполнял распоряжения клинка, и не мог отделаться от мысли, что не заберись я сегодня в эту келью, человек остался бы жив. Еще одна смерть. Еще одна глупая смерть.

У дверей меня ждал Пончик. Он без лишних церемоний забрался ко мне за пазуху, вызвав при этом легкое раздражение - вот уж кто ни в чем не сомневается и не терзается ненужными угрызениями вновь проснувшейся совести.

_______________________________________

1 - «Ini’tianas, ez seminer! Ques’tus!» (С посвящением, потомок! С обретением!)

2 - «Nost’a Grato’r!» (Наши поздравления!)

3 - «Рorc’o!» (Поросенок!)